Ноги опять принесли меня на окраину поля индигоферы.
В голове звучало воззвание Чарльза ко мне – он считал, что мой успех в изготовлении индиго важен для всей Южной Каролины.
Чарльз нередко рассуждал о деспотическом правлении Оглторпа в Джорджии и о том, что нам нужно поменьше зависеть от субсидий Британской короны. Если я сумею получить индиго, значит, и остальные плантаторы смогут заняться его производством – мистер Дево, Чарльз, наверняка кто-то еще.
Возможно, если мой успех принесет пользу не только мне самой, я перестану относиться к своему прожекту как к эгоистичной прихоти. Видит Бог, ошибки и жертвы на пути к цели не должны быть напрасными.
Глядя на буйные заросли индигоферы, я старалась припомнить все, что узнала об изготовлении красителя во время прошлых своих попыток. Может, и правда стоит попробовать еще раз – на небольшой партии сырья? Даже если не получится, никакого вреда от этого не выйдет. А если получится, это будет мой дар Чарльзу и мистеру Дево в знак признательности за то, что помогали мне с самого начала. Это будет дар Того, Сони, Саре и всем негритянским рабам, поделившимся своим знанием об индиго. И еще это будет мой дар Южной Каролине.
Я преподнесу мистеру Дево семена индигоферы в благодарность за его советы и за семена вайды.
Кроме того, мой успех станет извинением за ту жертву, которую пришлось принести Бену. Как мог он любить эти растения, пестовать их и лелеять, а затем уничтожить тот дар, который они готовы были ему отдать? Уничтожить вопреки всем своим принципам, вопреки всему, что я о нем знала? Но, вероятно, стремление человеческого духа к свободе превозмогает всё, даже самую крепкую сердечную привязанность.
Я сняла с пояса маленький нож, не отдавая себе в том отчета, и начала срезать ветки с листьями. Искала самые зрелые листочки – глубокого, насыщенного зеленого цвета – на тех кустах, где уже появились крохотные розовые бутончики. Набрала пучок. Затем охапку. И уже не могла остановиться.
Вскоре меня нашел Квош, и я подняла голову. Его прозрачные карие глаза казались очень серьезными.
– Что? – спросила я.
Квош перевел взгляд куда-то поверх моего плеча, я обернулась и увидела Того, который трудился вместе со мной – тоже срезал с кустов ветки с листьями и одним глазком поглядывал на меня за работой.
Я в замешательстве снова посмотрела на Квоша, а он вдруг протянул ко мне руку – на его ладони лежал кожаный мешочек Бена.
С тихим возгласом я положила на землю у своих ног охапку индигоферы и нож, не отрывая взгляда от оберега в руке Квоша. Выпрямилась, подошла к нему и благоговейно обвела пальцами контуры мешочка. Эта вещица всегда была с Беном, сколько я его помнила. Эсси сказала, это кладезь его воспоминаний, надежд, снов, и еще он дает защиту.
– Бен… – начал Квош хриплым голосом. – Бен велел мне отдать это вам.
– Почему же ты так долго ждал? – спросила я, хотя сама уже знала ответ. Потому что до этого дня я не была готова поверить в Бена. То есть мою возродившуюся веру в индиго Квош связал с желанием поверить в Бена. Осторожно, затаив дыхание, я взяла оберег с его ладони. Кожа, из которой был сделан мешочек, оказалась мягкой и гладкой, а края – жесткими. Я накрыла его второй рукой. – Спасибо тебе.
Квош кивнул.
– Это был не Бен, – проговорил он. – Кромвель велел Бену насыпать много извести. Бен сказал «нет». Тогда Кромвель принес кнут с конюшни. Бен все равно сказал «нет». Кромвель закричал: «Ты, тупой негр! Делай, что приказано!» И еще, что он никогда не даст Бену свободу, если Бен не подчинится.
У меня опять сжалось сердце, и защипало глаза от подступающих слез. Примерно так я себе это и представляла. Они спорили, и в конце концов Кромвель заставил Бена погубить индиго ради будущей свободы.
– Но Бен опять сказал «нет», – добавил Квош так, словно сам не мог поверить, как такое возможно.
– Что? – растерялась я.
– Бен сказал «нет».
Я накрыла рот ладонью, ошеломленно уставившись на Квоша. Прошло уже много времени с тех пор, но до этой секунды я не сомневалась, что между помощью мне и свободой Бен выбрал именно свободу.
Мне вдруг сделалось дурно, к горлу подкатил ком.
Квош покачал головой, захваченный собственным повествованием:
– Кромвель схватил мешок с известью, Бен хотел отобрать. Мы все испугались, что Бен подерется с белым хозяином. Мы все их видели, все были там, потому что размешивали раствор по очереди. Мы думали, Бена убьют за драку с белым хозяином. Бен большой, сильный, он уложил Кромвеля на землю. Мы боялись – что будет с Беном, если он прикончит белого хозяина? Поэтому оттащили его. Кромвель сказал: «Ладно, порядок…» И Бен дал ему подняться на ноги. Тогда вдруг Кромвель схватил мешок и высыпал в чан. Все было очень быстро.
Рука, которой я прикрывала рот, сделалась мокрой – оказалось, из глаз у меня текут слезы. Вторую руку со стиснутым в кулаке оберегом Бена я прижимала к груди.
Мы стояли так втроем на поле индигоферы несколько долгих минут. Слышно было пение птиц, жужжание насекомых, голоса звучали где-то очень далеко, и раздавались удары железа по камню. С океана цвета индиго примчался ветер, запорхал вокруг нас, потянул меня за юбки куда-то, заметался между листьями. Он ворошил мои волосы, щекотал шею, холодил мокрые щеки.
Наконец я трясущейся рукой привязала оберег Бена к поясу, там же, где обычно висел нож, и вытерла холодные щеки тыльной стороной ладони.
– Мы потеряли слишком много времени, – бросила я Квошу и Того. – Давайте работать. – Подняв с земли нож, я продолжила срезать листья. – Выбирайте только самые хорошие кусты, остальные пусть дозревают и дают семена. Чтобы доказать, что мы можем сделать индиго, много сырья не понадобится.
Погода стояла теплая, и листьям потребовалось всего несколько дней, чтобы перебродить. Я стащила из обеденного зала хрустальный бокал, не обратив внимания на протесты маменьки, и зачерпывала им воду и листья из чана с индигоферой каждый час ежедневно, с утра до поздней ночи, а потом рассматривала ее на свет, поднимая к небу или к фонарю. Я и сама не знала, какие изменения хотела увидеть в бокале, помнила лишь слова Бена о том, что листья должны отдать свой «дар». И в тот миг, когда в воде появилось колеблющееся перышко синевы, похожее на тончайшую струйку дыма, у меня перехватило дыхание. Решив, что мне это померещилось из-за преломления света в гранях хрусталя, я поспешно вылила воду с листьями обратно в чан, зачерпнула еще раз и снова поднесла бокал к глазам. В следующую секунду я уже так вопила, призывая Квоша, что на мой крик сбежались все, кто был поблизости. Вскоре люди собрались вокруг чана, а я стояла на приставленной к нему лестнице и держала в поднятой руке хрустальный бокал, как священный символ на какой-нибудь религиозной церемонии.
Квош пробился тогда ко мне сквозь немалую толпу, широко улыбаясь. Через пару часов он велел снять крышку с пустого квадратного чана, установленного вплотную к бродильному, но пониже, и я завороженно смотрела, как темно-бирюзовая вода стекает в него через отверстия.
Сони, Того, Помпей и Квош первыми взялись за перемешивание. Вооружившись инструментами, похожими на большие весла с дырами в лопастях, они стали ритмично взбалтывать стоячую воду. Это был тяжелый труд, и вскоре черные тела взмокли от пота, которым быстро пропиталась и вся одежда.
Мэри-Энн развела огонь в большом кухонном очаге под открытым небом. Нас ждали несколько долгих изнурительных дней.
Перемешивание нельзя было останавливать, поэтому сменялись работники не группой, а по одному – подходил человек, остальные расступались, новичок включался в процесс, и кто-то, сделав шаг назад, уходил на долгий перерыв восстанавливать силы, прежде чем вернуться обратно. Я думала, эту работу будут выполнять только мужчины, но с удивлением увидела, как Сара – высокая, горделивая – подошла к чану и заняла чье-то место. Через минуту она уже двигалась в общем ритме.
