– Вы не оставите их здесь?

– Могли бы оставить, но сначала надо будет узнать, какие на них планы у будущих владельцев плантаций. Мне бы не хотелось бросить наших людей на произвол судьбы.

– Я должен вам кое-что сказать… Меня весьма впечатлило ваше стремление изучать юриспруденцию.

Я улыбнулась:

– Это действенный способ занять голову и победить хандру. Но, к сожалению, уважаемый автор сочинения, которое я сейчас читаю, вовсе не так хорош в роли наставника и в толковании сложных законов, как вы.

Мы направились к дому. Маменька, в последнее время редко покидавшая спальню, все-таки спустилась к нам, но вскоре опять отправилась наверх, прихватив с собой непрочитанное письмо, врученное Чарльзом.

Не прошло и нескольких минут, как она покинула гостиную, мы услышали скорбный возглас и глухой стук. Немедленно бросились в холл и обнаружили маменьку у подножия лестницы – она сидела на полу, по которому раскинулись ее пышные юбки, и прижимала к груди вскрытое письмо. Лицо ее было мертвенно-бледным.

– Вы ударились? – испугалась я.

Она покачала головой.

– Что случилось, маменька? – спросила я, удостоверившись, что с ней все в порядке. Мы с Чарльзом помогли ей подняться и отвели к дивану.

– Томми… – простонала она. И протянула мне письмо. Оно было от нашей попечительницы, миссис Бодикотт.

Я уже потеряла надежду, что мое сердце когда-нибудь исцелится. Сколько бы времени ни прошло, это не помогает, ибо каждая новая трагедия заново разламывает едва затянувшиеся трещины, и нет никакой возможности собрать воедино осколки. На сей раз беда пришла к моему самому младшему брату Томми – чудесному, тихому, желавшему всем угодить малышу. Миссис Бодикотт писала, что болезнь его оказалась слишком серьезной и нам надо готовиться к худшему. У меня перехватило горло.

Смерть делает свой выбор наугад. Почему она не забирает жизнь у злых людей? Зачем ей невинные дети?

В тот момент, вопреки собственной уверенности в том, что я все-таки начала исцеляться, находя разные дела, обретая заново вкус к учению, увлеченно осваивая хитросплетения законов и задавая себе тем самым занятия для ума, меня снова одолело чувство безнадежности от того, что жизнь настолько хрупка.

Я постаралась совладать с унынием и принялась хлопотать вокруг маменьки. Отвела ее наверх, дождалась, пока Мэри-Энн принесет ей ромашковый чай, поспешила в холл и обнаружила, что Чарльз собирается нас покинуть.

– Вам уже пора? – спросила я дрогнувшим голосом, спускаясь по ступенькам.

Он стоял в холле, вертел в руках шляпу и рассматривал гравюру, которую я недавно повесила на стену: охотники верхом мчатся по следу зверя в сопровождении стаи гончих.

Чарльз вздрогнул, услышав вопрос, и повернулся ко мне. Он задумчиво смотрел, как я иду по лестнице, и в глазах его – если только мне не почудилось – была тоска.

– Как у вас дела, мисс Лукас? То есть как были дела до очередной порции дурных вестей, о которой я весьма сожалею.

– Хорошо, спасибо. – Не думаю, что мне удалось скрыть скорбь. – Я пришла к выводу, что мы вынуждены покинуть Южную Каролину по моей вине…

– Элиза… – попытался перебить меня Чарльз, но я вскинула руку и спустилась по последним ступенькам.

– Это правда, мистер Пинкни. Сомнений быть не может.

– Зовите меня Чарльз, – попросил он и пылко продолжил: – Что бы вы себе ни думали, честно скажу, что никогда я не встречал ни женщины, ни мужчины, наделенных такой отвагой, порядочностью и целеустремленностью, как вы. И то, что вы сами себя порицаете, хотя совершенно очевидно, что внешние обстоятельства были не в вашей власти, меня поражает. Я всегда буду вами восхищаться. Вы удивительная… – Он качнул головой. – То, что вы совершили…

В каком-то безумном, бессознательном стремлении заставить его замолчать я прижала палец к губам Чарльза.

И резко отдернула руку.

Он испустил вздох.

– Простите! – перепугалась я и отвернулась, чтобы совладать с собой.

Чарльз у меня за спиной хранил молчание.

– Вы не должны так говорить обо мне, – хриплым от волнения голосом вымолвила я, сделав шаг вперед, чтобы увеличить дистанцию между нами. – Для меня ваши слова слишком ценны, и вы заставляете меня верить, что я способна совершить нечто важное. Но на самом деле это не так… – Я смахнула слезу со щеки. – Это выше моих сил…

Чарльз молчал так долго, что мне показалось, он уже уехал. Но обернувшись, я застала его на прежнем месте. В серо-голубых глазах читалась боль, хотя он старался придать лицу бесстрастное выражение.

Проносились мгновения.

– Индиго, – произнес он наконец. – У вас все получится. Вы…

– Перестаньте. Пожалуйста. Я не сумею…

– Даже если это будет означать, что вы сможете остаться здесь?

– От этого ничего не изменится!

Чарльз сглотнул – на шее дернулся кадык. Его губы плотно сжались, глаза помрачнели.

– Изменится, – возразил он. – Для Южной Каролины… и… – Кадык снова дернулся. – И для меня.

Мы смотрели друг на друга.

«У Чарльза, оказывается, тоже есть честолюбивые помыслы, – подумала я. – Как у меня когда-то…»

Любопытно было бы узнать, что он видит, глядя на меня вот так, сверху вниз – я едва доставала ему до груди.

Хотелось спросить, что он имеет в виду, но меня сковал страх. Между нами и так уже возникла странная, зыбкая близость.

– Спасибо, что навестили нас, – проговорила я, нарушив ее.

Чарльз сдержанно кивнул:

– Пожалуйста, не забывайте о нашем приглашении. Миссис Пинкни будет невероятно рада вас видеть.

– Не забуду.

43

Мистер Маниго из Чарльз-Тауна прислал нам извещение об инциденте на плантации Уаккамо. Оказалось, Старрат мертв. Убит выстрелом в голову во время сна.

Я ахнула, прочитав об этом. Не от скорби по приказчику, а от того, как он умер. В конце концов ему пришлось расплатиться за свои грехи.

В письме мистер Маниго спрашивал, есть ли у меня на примете человек, которого можно назначить на освободившуюся должность. Я, удивившись, что его интересует мое мнение на сей счет, учитывая, что плантацию у нас должны были вот-вот конфисковать за долги, ответила, что он может сам поставить там приказчиком кого пожелает. Возможно, покупатель на нее еще не нашелся. О том, что проводится расследование убийства Старрата, Маниго не упомянул.

Я отложила перо и посыпала непросохшие строчки песком, чтобы впитались излишки чернил.

«Убит выстрелом в голову…»

Резко встав из-за стола, я пересекла кабинет и распахнула дверцу армуара.

Мушкет был на месте – стоял там, нетронутый, бесполезный. Я закрыла дверцу и вернулась к столу. Невозможно было не испытать облегчения от того, что Старрат более не оскверняет сей мир своим присутствием.

К концу сентября индигофера выросла до пояса.

Ранним утром в те дни, когда у меня не было уроков с Квошем, я приходила на окраину поля и раздумывала, не начать ли все сначала. Некоторые кусты, по иронии судьбы именно те, что росли ближе к хижине Бена, уже как будто бы собирались зацвести. Я упрямо наблюдала за ними каждый день. Индиго, таившееся в листочках, уже напитанных соками, звало меня сладкозвучной песней сирен. Этот зов казался таким громким и настойчивым, что хотелось закрыть уши ладонями.

Квош, заставая меня за созерцанием индигоферы, неизменно останавливался, чем бы в тот момент ни занимался, и смотрел пристально, будто ждал чего-то.

Я переводила взгляд на него, но он лишь приветствовал меня кивком.

Даже если на этот раз мы сумеем получить индиго, будет поздно – моя судьба предрешена. Мы возвращаемся на Антигуа. Мой брат Джордж уже на пути к нам – и не для того, чтобы взять на себя управление плантациями, которые я сохранила для него и нашего отца, а для того, чтобы спасти нас, женскую половину семьи, из беды. Так зачем же мне опять ввязываться в эту авантюру? Даже если сейчас я преуспею, придется все бросить, и это окончательно разобьет мне сердце.