– Ну и зачем вы за ним послали? Хотите сказать тем самым, что не верите мне? – вознегодовал Кромвель. – Как вы смеете меня оскорблять?!

Светильники в кабинете не могли ничего поделать со сгущавшейся за окном тьмой. Грозовые тучи так затянули небо, что казалось, уже наступили сумерки, хотя был разгар дня. От ветра, свистевшего вокруг дома, подрагивали стекла. «Надо бы навесить штормовые ставни», – подумала я рассеянно, но эта мысль тотчас исчезла в бурном водовороте других.

Я присела на край диванчика и заговорила, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Еще раз прошу, объясните мне. Мы следовали всем вашим указаниям, делали в точности как вы говорили, – мой голос стал жестче, – несмотря на ваши сознательные попытки ставить нам палки в колеса.

– Я не собираюсь выслушивать эти инсинуации! Ваша мать права – чем скорее мы покончим с этой вашей нелепой затеей, тем лучше. Вы стали слишком амбициозны. Не очень-то подходящее качество для девицы на выданье, но при определенных усилиях я мог бы с этим смириться.

– Моя мать, вы сказали? – возмутилась я. – Она не имеет никакого отношения к делам плантации! – И тут до меня дошел смысл его последних слов. – Вы могли бы смириться? – повторила я. – Что это значит?

– Ваша мать считает, что вам всем нужно вернуться на острова. – Кромвель уселся рядом со мной и накрыл мою руку своей ладонью.

Деваться мне было некуда – он сел так близко, что я оказалась зажатой между ним и подлокотником. Запаниковав, я отклонилась, насколько могла, и попыталась отдернуть руку, но он не отпустил.

– Я должен вам еще кое-что сказать. Сделать, так сказать, предложение.

Раздался стук в дверь, и Кромвель отстранился от меня. Я, немедленно воспользовавшись возможностью, вскочила и устремилась к открывающейся двери.

Эсси, промокшая насквозь, уже стояла на пороге и сделала книксен. В другое время я непременно почувствовала бы вину за то, что послала человека под проливной дождь, но на сей раз лишь возблагодарила Господа за то, что сейчас она была здесь.

Эсси отступила, и Бен вошел в кабинет; по его лицу ручьями струилась дождевая вода, капала с подбородка. С одежды тотчас натекла лужа под ногами. Я вгляделась в его лицо, ища знаки поддержки, но оно было бесстрастно, а взор обращен к огню в камине.

Мне казалось, я вижу кошмарный сон, который никак не закончится. Все вели себя не так, как должны были.

– Бен… – прошептала я дрогнувшим голосом.

Эсси осталась у двери, и я была благодарна ей за это молчаливое присутствие.

– Расскажи мне про индиго, – попросила я Бена. – Все пропало, да?

Бен покосился на Кромвеля, затем перевел взгляд на меня:

– Да.

У меня вырвался возглас отчаяния и, почувствовав влагу на щеках, я поняла, что мое тело уже не в силах терпеть душевную муку – слезы покатились сами собой.

– Почему?

– В раствор добавили слишком много извести. – Голос Бена звучал спокойно и печально.

Кромвель нетерпеливо поднялся с дивана:

– Знаете, что…

– Слишком много извести? Не понимаю. – Я переводила взгляд с одного на другого; Кромвель смотрел на Бена. – Но Кромвель сказал, что ничего не получилось из-за плохого качества сырья.

– Э-э… Я имел в виду, что, если бы сырье было хорошего качества, извести оказалось было ровно столько, сколько нужно, – заявил Кромвель. – Но в нашем случае из-за извести раствор стал слишком едким. Тут уж никогда нельзя рассчитать заранее.

Бен опустил глаза, и я поняла, что Кромвель лжет.

– Но мне кажется, настоящий мастер индиго все смог бы рассчитать, – сказала я. – Поэтому ответьте: кто намеренно испортил мое индиго?

Я подошла к окну задернуть занавески, чтобы скрыть от глаз мрачную картину непогоды снаружи, и постояла так несколько мгновений, собираясь с мыслями и силами. Затем обернулась к Бену и Кромвелю, к тем, кто претендовал на звание мастеров индиго, и попыталась угадать, что могло бы побудить каждого из них устроить саботаж, погубив все мои усилия.

Кто это сделал? Какой мотив мог быть у одного и у другого?

Того сказал, что видел, как они ругаются. Единственное, что могло меня сейчас утешить – это предположение, что Бен пытался помешать Кромвелю испортить индиго.

Первый сейчас неловко переминался с ноги на ногу, как будто ждал, что второй что-нибудь скажет.

Почему Бен сделал недостаточно для того, чтобы помешать Кромвелю? Я знала ответ. Один только спор с хозяином мог закончиться для него наказанием кнутом, а то и худшей карой. Нельзя было его осуждать за бездействие. Но я осуждала. Ведь Бен пообещал мне, что все будет хорошо. Он дал слово.

В конце концов я остановила взгляд на Кромвеле:

– Итак?

– Я уже говорил, что попытался разобраться в произошедшем… – Он откашлялся.

Я сделала глубокий вдох и помассировала пальцами виски, стараясь успокоиться – сердце неистово колотилось, хотя буря эмоций улеглась.

– В чем я должна вас обвинить? В том, что вы намеренно ввели меня в заблуждение и саботировали производство красителя? Или в том, что вы вовсе не являетесь мастером индиго, каковым мне представились? Человек, действительно сведущий в этом деле, не совершил бы столь непростительной ошибки.

Кромвель побагровел:

– Как вы смеете так со мной разговаривать? За подобную дерзость можно получить хорошую трепку. Будь вы моей женой…

Я расхохоталась:

– Вашей женой?!

Кромвель скрипнул зубами. И похоже, решил сменить тактику:

– Ладно, неважно. Меня интересует, кто все-таки испортил раствор. – Он вопросительно вскинул бровь.

Я ощущала исходившее от Бена волнение и повернулась к нему. Он вздрогнул, когда наши взгляды встретились.

– Почему бы вам не спросить Бена напрямую, что произошло? Это была его ошибка, – вкрадчиво добавил Кромвель.

Удары сердца оглушительно загремели у меня в ушах. Промокшее под дождем платье еще не высохло, и, несмотря на огонь в камине, я не могла полностью согреться, но холод, пробиравший меня до костей, имел совсем другую природу.

Нет, только не Бен. Не Бен! В наших с ним отношениях не могло быть предательства. Бен сказал, что поможет мне, что у нас все получится. Как он мог допустить ошибку?

Я наконец осознала, что мы с Беном уже давно стоим и смотрим друг на друга. Наши взгляды так крепко сплелись, что я не могла отвести глаза, и меня уже не заботило, что мы не одни. Мой успех должен был стать и успехом Бена. Моя неудача – неудачей Бена. В этом у меня не было сомнений. Он мог сказать что угодно в присутствии Кромвеля, но я прочла правду в его глазах.

Наша дружба стала единением двух родственных душ, которые встретились под сенью деревьев на плантации сахарного тростника, когда наши сердца были чисты.

– Бен! – взмолилась я, делая шаг к нему и отчаянно пытаясь отыскать в его глазах намек на то, что он лжет, чтобы выгородить своего хозяина. – Ты это сделал?

– Да, – ответил он без колебаний.

Эсси прижала руку ко рту, словно поверила ему.

– Повтори.

– Да. Я, – твердо сказал Бен.

– Мне нужно поговорить с ним наедине, – бросила я в пространство.

Кромвель фыркнул:

– Это еще зачем? Грязный ублюдок уже признался.

Я рванулась вперед, схватила Бена за руку и вывела его из кабинета в холл, а затем захлопнула за нами дверь. Бен хранил молчание, сводившее меня с ума. Он не сопротивлялся, иначе у меня, при моей субтильности и малом росте, не было бы шансов сдвинуть его с места.

Здесь, в холле, у нас было еще меньше защиты от чужих глаз и ушей, чем в кабинете, – маменька могла подслушать нас в любой момент, – поэтому я увлекла Бена за собой к входной двери и дальше – на открытую веранду, в объятия неистовых ветров. Ураганный порыв тотчас выбил воздух у меня из легких и разметал волосы.

– Пожалуйста, Бен! – кое-как вымолвила я. – Мне нужно знать, действительно ли ты что-то сделал с индиго. Я знаю, что в присутствии Кромвеля ты скажешь любую ложь. – Меня трясло от холода, и голос дрожал в унисон с телом. – Пожалуйста, скажи, что ты пытался помочь мне. Прошу тебя! У меня сердце разрывается при мысли, что ты мог так со мной поступить. Я знаю, что это не может быть правдой. Скажи мне, как все было на самом деле, только мне, а с Кромвелем я сама разберусь.