Отец сообщил новость моей матери на следующее утро после нашей с ним поездки в Гарден-Хилл.
Анна Лукас повалилась со стула, выронив столовые приборы – серебро зазвенело на натертых воском досках пола. Эсси, сорвавшись с привычного места у стены, бросилась ловить хозяйку, папенька вскочил на ноги, а я привстала. Полли, в кои-то веки перестав щебетать, замерла, восторженно наблюдая за этой сценой и не забывая закидывать в рот кусочки хлеба с повидлом.
– Ох, Джордж… – услышала я маменькин вздох, когда папенька препровождал ее от стола к лестнице.
– Полли, – обратилась я к сестре, когда стало ясно, что отец вернется не скоро, – если ты закончила с бутербродами, иди к себе и жди меня там. Я приду, и начнем сегодняшние уроки. Мы с тобой успеем позаниматься французским, перед тем как мне надо будет помочь папеньке.
Полли хлопнула салфеткой по столу, тряхнув кудряшками, – видимо, прониклась напряженной атмосферой этого утра.
– Гадость эти твои уроки и правила! – выпалила она. – Я хочу играть!
Мне понадобилось призвать на помощь все свое самообладание – и я его призвала, пока сердце гулко колотилось под тугим корсетом.
– Сейчас мы займемся уроками, – проговорила я, ровняя голос. – А потом ты можешь помочь Эсси с ее домашними делами. Не знаю, что там у нее намечено, но кажется, сегодня надо будет удалить сердцевинки из яблок для пирога, которые мы получили от Вудвордов. – С этими словами я встала и покинула столовую прежде, чем Полли успела возразить. Втянуть кого-нибудь в бессмысленный спор – безотказное оружие ребенка, и Полли владела им в совершенстве.
Я собиралась выйти на веранду, но передумала – во внезапном порыве последовала за родителями, поднялась почти до конца лестницы, села там на ступеньку и, расправив юбку, обхватила руками колени.
– Вы требуете от нас невозможного, это какое-то безумие! – Пронзительный голос матери вырвался на лестничную площадку надо мной. Если она и собиралась поговорить с отцом спокойно, самообладание очень быстро ей изменило – нервы у маменьки были взвинчены.
– Этого требуют обстоятельства, – терпеливо заметил отец.
– Этого требует ваше честолюбие, вы хотите сказать? А если вы не сумеете преуспеть, чем это для нас обернется? Что будет с вашими дочерьми? Вы играете будущим нашей семьи. Элиза почти достигла брачного возраста!
Я затаила дыхание.
– Неужто вы в меня не верите, мадам? – удрученно спросил отец. – К тому же Элиза пока не хочет замуж.
Я медленно выдохнула, но напряжение в сомкнутых руках не исчезло.
Матушка издала неразборчивое восклицание, и отец продолжил:
– Если вас это утешит, я постараюсь направить к ней достойных женихов.
Тут уж я напряглась всем телом и навострила уши, чтобы не упустить ни слова из разговора.
– Посмотрим, как вам это удастся. – Теперь маменька говорила решительно, в ее голосе даже чудилось грозное шипение рыси. – Мы ведь останемся здесь одни. Что скажут люди?
– Это не Англия, мадам. И выходя за меня замуж, вы знали, что вам уготовано. Это совсем другой мир, Новый Свет. Здесь все будет иначе, если мы преуспеем.
– Новый Свет не дает вам права ставить на кон благополучие семьи ради своих политических амбиций!
– Анна… – взмолился отец.
– И в равной степени он не дает вам права оставлять свою шестнадцатилетнюю дочь управляться вместо вас с делами. Это небезопасно, в конце концов! Бессердечный вы эгоист!
Я услышала глубокий вздох отца:
– Как бы то ни было, Элиза очень способная девочка. И в конце года ей сравняется семнадцать. Джордж в этом возрасте уже будет достаточно зрелым, чтобы сражаться за отечество. А у нашей Элизы здравого смысла больше, чем у многих юнцов, встречавшихся мне на королевской службе. Что же касается вашего упрека в эгоизме, позвольте напомнить, что сюда мы переехали ради вас одной.
Маменька гневно засопела, но папенька продолжал:
– Никому из нас не хотелось покидать Вест-Индию, однако я тогда ошибочно рассудил, что климат Каролины пойдет вам на пользу. Я заблуждался, но действовал с благими намерениями.
– Но я не понимаю, отчего мы должны остаться, когда сами вы возвращаетесь в Вест-Индию! – простонала матушка. – Ведь с вами нам будет безопаснее, чем в этих диких краях. Только на прошлой неделе, когда мы ездили к Пинкни на плантацию Бельмонт, я встретила миссис Клеланд и узнала от нее, что в окрестностях Гуз-Крик какой-то дикий зверь погубил еще одну невинную душу. Что за зверь, неизвестно – рысь, а может, медведь. И это уж я не говорю об индейцах, которые вечно дерутся друг с другом, и обо всех этих слухах, что рабы, мол, только и думают, как бы восстать и перерезать нас во сне. Право слово, я бы предпочла иметь дело с испанцами. – Под конец маменька драматически понизила голос, и я представила себе, как она брезгливо поеживается – маменька всегда так делала, говоря о чем-нибудь неприятном.
– Анна, я не смогу продвинуться по службе, пребывая здесь, а если эта земля не будет приносить доход, о карьере мне тоже можно забыть. Подумайте о высшей цели. Я должен принять новое назначение ради нашего общего блага. А Элиза должна остаться здесь и вести дела вместо меня. Иного пути нет.
Послышалась какое-то движение. Я знала, что спор еще не закончен, но вдруг мне в голову пришло, что я уже слишком долго подслушиваю разговор, не предназначенный для моих ушей, и неважно, что, помимо прочего, речь в нем шла и обо мне. Не хватало еще, чтобы Полли выскочила из столовой и застала меня на месте преступления.
Сердце мое переполняла радость пополам с грустью. Я не могла не радоваться тому, что отец поверил в меня с такой готовностью и что мне будут поручены столь важные обязанности. А грустила я оттого, что не обрела поддержки со стороны матери и прекрасно понимала: отец принял свое решение, поскольку у него не было выбора. Выбрал бы он меня, будь мы с Джорджем ровесниками?..
Поспешно встав, я разгладила складки на льняной юбке, бесшумно спустилась по ступенькам и отправилась на веранду дожидаться отца.
Ослепительный солнечный свет просачивался крупными каплями сквозь живой, колышущийся, кружевной покров, в который сплетались кроны вечнозеленых дубов – невероятно красивых деревьев, сильных и могучих.
Вдали я видела, как наши люди трудятся на полях риса и люцерны – склоняются над посевами, распрямляются, бредут дальше под палящим солнцем. А за ними искрился, играя в прятки с густой прибрежной травой-спартиной, Уаппу-Крик. Было время прилива.
Поворот головы на три четверти – и моему взору открылась повозка, громыхавшая колесами на подъездной дороге. Она приближалась к нашему дому, и на облучке я различила высокую гибкую фигуру нашего возницы, Квоша. Он опять приехал за нами. На сей раз нам предстоял визит на плантацию в окрестностях Джорджтауна, у берегов Уаккамо-Ривер.
Слабый ветерок остудил мои щеки, еще пылавшие после огорчительной перепалки с Полли и подслушанного разговора родителей. Из нас, четверых детей семьи Лукас, Полли больше всех нуждалась в твердой материнской руке и, к сожалению, была единственной, кто пока обходился без нее. Джордж и Томми, по крайней мере, учились в школе в Англии, а миссис Бодикотт, наша попечительница, была доброй и справедливой, но очень строгой.
Я еще раз глубоко вдохнула влажный соленый воздух и тут услышала шаги отца, который шел ко мне по веранде.
– А, ты здесь, Элиза.
– Как маменька? – поинтересовалась я, не отрывая глаз от простиравшегося передо мной пейзажа.
– Хорошо. С ней все будет в порядке. Я пообещал ей, что попрошу супругов Пинкни позаботиться о том, чтобы ваша светская жизнь продолжалась в мое отсутствие. Судя по всему, это беспокоит ее куда больше, чем мой отъезд как таковой.
– Вне всякого сомнения.
Маменька не упускала случая напомнить, что мне надлежит общаться с людьми моего возраста. Я же предпочитала тихую жизнь за городом, пусть даже порой мне здесь становилось одиноко.
