– Может, он все-таки не настолько плох? – покачала головой Мэри.

– Хуже не бывает. Они с Генри уверены, что им удалось меня провести.

Я посвятила Мэри в события вчерашнего дня, рассказала о Кромвеле и о том, что ее смелая догадка насчет Лоуренсов подтвердилась. Разумеется, все подробности о Бене я опустила, упомянула лишь, что Кромвель привез с собой негра.

Тут Мэри нахмурилась:

– Вам стоит проконсультироваться с Чарльзом Пинкни, но мне кажется, «Закон о неграх» запрещает куда-либо возить рабов с личными целями.

Я удивленно взглянула на нее:

– Правда? Боже, я совершенно забыла про этот «Закон о неграх». Возможно, потому что не возникало необходимости изучить его поподробнее. Так или иначе, тот негр, о котором я сказала, – подмастерье Кромвеля, то есть тут, вероятно, особый случай. «Закон», однако, сам по себе весьма занимателен… – Я вонзила иголку в ткань. – По-моему, взрослые люди, попавшие в рабство, более склонны к мятежу, чем те, которые родились рабами. И я не могу сказать, что осуждаю их за это. Бедняги…

Мэри испуганно ахнула:

– Элиза!

– Простите, но это правда. Вы же не считаете справедливым то, что мы порабощаем других людей?

Мэри послюнила кончик красной нитки и поднесла иголку ближе к глазам, чтобы вдеть нитку в ушко.

– Но у вас же есть рабы. И у меня тоже.

– Вообще-то, рабы принадлежат не нам, а нашим отцам. Все, что я могу сделать, – это быть доброй и справедливой к ним, когда они оказываются в моей власти.

– Мой отец говорил, в городе некоторые считают, что сделать рабом белого человека или негра – не одно и то же. Негры глупее нас, и без приобщения к нашей цивилизации так и жили бы дикарями в Африке, как звери, привыкшие убивать друг друга. Так что, по-моему, мы оказываем им благодеяние.

Я округлила глаза от изумления:

– Мэри, а как бы мы сами набрались ума, если бы никто не научил нас читать, писать, считать или, к примеру, говорить по-французски? Мы все – люди.

Я вспомнила проницательные и добрые глаза Эсси, в которых таилось столько мудрости… Она была мне матерью в большей степени, чем женщина, которая меня родила. Квош – настоящий мастер плотницкого дела, и кто знает, кем бы он мог стать, получив достойное образование. А Бен?.. Бен – сметливый, остроумный, все схватывает на лету, и однажды он получит свободу. При мысли об этом меня охватило ликование. Если бы в моей власти было освободить его из рабства прямо сейчас, я бы не колебалась.

– О, наверное, вы по-своему правы, – вздохнула Мэри. Она была настолько поглощена вышиванием, что не замечала, насколько я взбудоражена собственными переживаниями. – И все же это спорный вопрос, потому что мы в любом случае не должны учить их грамоте, а то они начнут рассылать друг другу письма и так организуют новый мятеж.

Меня этот разговор поверг в смятение – я чувствовала себя растерянной, маленькой и бессильной, а слова Мэри меня удивляли, хотя по сути в них не было ничего удивительного. Она – дочь плантатора, какого же мнения ей еще придерживаться?

Но я тоже была дочерью плантатора. И мое мнение коренным образом отличалось.

Разумеется, я читала «Закон о неграх» и даже просила Чарльза растолковать мне некоторые пункты, но до сих пор никогда не принимала его так близко к сердцу.

На обратном пути в Уаппу мы решили навестить миссис Хилл. Это была наша самая близкая соседка – пожилая вдова, обитавшая в небольшой усадьбе на малом клочке земли. Она выдала замуж двух дочерей; у третьей уже намечалась свадьба. Мы передали ей яблоки и засоленную свинину от Вудвордов, а потом я вежливо выслушала ее речь о том, какими страшными бедами грозит мое пристрастие к чтению, которое, помимо прочего, непременно состарит меня раньше времени. Маменька все это время энергично кивала и поддакивала. Похоже, дурная слава обо мне уже пошла по миру…

Наконец мы вернулись домой.

– Маменька, напрасно все-таки вы предложили мистеру Лоуренсу и его сыну погостить у нас. Это такое тяжелое бремя для Эсси и Мэри-Энн, особенно теперь, когда на плантации поселился еще и мистер Кромвель.

– Увы, мистер Лоуренс не оставил мне выбора – неудобно было ему отказать. Если что, это была не моя идея, и вообще этот джентльмен кажется мне жутким занудой. Полли, никогда не повторяй это слово.

Моя сестренка хихикнула.

– Какое облегчение знать, что вы так о нем думаете, – отозвалась я. – Как по мне, этот джентльмен совершенно невыносим.

Мы с маменькой и Полли уже подходили к крыльцу, но тут мое внимание привлекли голоса под навесом. Я поспешила туда, где Сара, Кромвель и Того стояли вокруг бадьи с замоченной индигоферой, а маменька с Полли скрылись в доме.

– Что случилось? – спросила я, подходя к навесу.

Кромвель пожал плечами:

– Это сырье испорчено, я велел ей все выбросить.

Сара стояла, полыхая глазами. Затем она вдруг подняла с земли охапку мокрых стеблей с листьями, которые, видимо, только что вытащили из бадьи, и отшвырнула их с такой злостью, что они разлетелись по двору.

– Вздорная баба, – свирепо процедил сквозь зубы Кромвель. – Вам надо держать ее в узде. Или я этим займусь. – Он тряхнул головой и не оглядываясь зашагал к хижине Бена.

Я же решила не реагировать на яростную выходку Сары – нельзя было вот так просто отказываться от возможности научиться у нее, как делать индиго, тем более что эту возможность я отвоевала с таким трудом.

– Продолжай работать с этими листьями, если хочешь, – сказала я ей.

Мне нужно было проследить за приготовлением ужина и поскорее избавиться от женихов, времени на споры у меня не оставалось. Если Сара хочет сделать индиго из этого сырья, пусть делает. Но качество красителя меня все же очень заботило – в глубине души я была уверена, что мы собрали листья слишком поздно.

Сара сердито зашагала прочь, а проходя мимо, вызывающе задела меня плечом.

– Это что за безобразие? – раздался гневный голос Джона Лоуренса, незаметно приблизившегося к нам.

И прежде, чем я успела понять, что происходит, он замахнулся тростью наискось, а дальше трость со свистом рассекла воздух и ударила Сару сзади под колени.

Звук удара деревянной палки по человеческой плоти и короткий вскрик Сары, падающей на землю, нарушили безмятежность вечера – и тотчас потонули в гробовой тишине.

21

Жизнь вокруг как будто замедлилась, пока трость рассекала воздух, и при этом все произошло так быстро и неожиданно, что я не смогла это остановить – просто стояла и смотрела в полном оцепенении, не веря своим глазам.

А потом меня пронзил ужас, словно молния, встряхнув и побудив к действию. Краем глаза я видела, как по сторонам от меня вперед подались Квош, за ним Питер и Того.

Целая рать.

Они подались вперед и тотчас замерли на месте. В их головы годами вбивали почтение к белому человеку, и оно укоренилось слишком прочно.

Джон Лоуренс стоял над Сарой.

Лицо рабыни было испачкано в земле, она вытерла его и попыталась встать, упираясь руками и коленями.

Трость опять начала подниматься.

Я, сбросив наконец оцепенение, с визгом бросилась к Джону Лоуренсу. Трость уже набрала высоту и начала обратное движение вниз. Время для меня опять замедлилось – я знала, что трость обрушится на Сару раньше, чем мне удастся ее схватить. Поэтому я задрала подол и ногой в тяжелом ботинке с разбегу пнула упитанного мистера Лоуренса – он пошатнулся и трость разминулась с Сарой.

Мистер Лоуренс пошатнулся, как было сказано, но на ногах устоял, и я разозлилась на собственную слабость супротив этой глыбищи. Он выронил трость от изумления и во все глаза уставился на меня.

Если только что вокруг царила оцепенелая тишина, то теперь мне показалось, будто я слышу крики торговцев рыбой на рынке Чарльз-Тауна в шести милях отсюда.