– Я так и знал, – хмыкнул он. – Говорю вам, у вас все мысли на лбу написаны. Никудышная из вас лгунья.

– Что ж, ничего не поделаешь. На сей раз обман мне удался.

Чарльз кивнул:

– На сей раз – да.

Я проснулась до рассвета, как обычно. Но вместо того чтобы, как у меня вошло в привычку, мысленно пробежаться по списку назначенных на этот день дел, некоторое время лежала в холоде и темноте, обездвиженная страхом. Я взмокла от ледяного пота. Страх давил на грудь таким тяжелым гнетом, что почти невозможно было дышать.

Что я наделала? Нужно было просто-напросто выполнять указания отца. Только это, ничего больше. Выполнять и ждать. Необходимо было продержаться всего пару лет. В конце концов, что худого в том, чтобы выйти замуж за какого-нибудь престарелого ворчуна, заниматься домом, распоряжаться хозяйственными делами? Музицировать. Проводить дни за чтением. Ах, как же я люблю читать! И вышивать. Тоже чудесный способ занимать время. Убивать время! Устраивать званые вечера, ездить в гости, заводить новых друзей и снова убивать время болтовней о… Собственно, о чем?

Страх превратился в панику. Если мне уготовано столь удручающее будущее, значит, надо сделать все, чтобы его предотвратить уже сейчас. Но даже если я превращу владения Лукасов в самые плодородные и процветающие земли во всем христианском мире, это ничего не изменит.

Я откинула одеяла и попыталась избавиться от паники – представила себе, как она отделяется от меня, тяжело падает на пол с чавкающим звуком, извивается там в поисках новой жертвы и, не найдя источника жизненной силы, рассыпается в прах.

Я в каком-то бессознательном порыве прижала ладони к груди, затем развязала тесемки на вороте ночной сорочки и обнажила в тусклом утреннем свете два скромных девичьих холмика. Эти два проклятия определили мою судьбу, они диктовали мне, как я должна думать и как себя вести. Я глубоко вздохнула. Однако, будь я мальчиком, сейчас жила бы вдали от дома, как мои братья, и готовилась стать солдатом, как мой отец. Родись я мальчиком, меня бы здесь не было. Мне бы не поручили управлять делами плантаций.

Быть женщиной – моя доля. И мое отличие.

Я потянулась к шнурку колокольчика, коротко дернула за него, потом протерла тело мокрым полотенцем, смочив его холодной водой из тазика, села неодетая на край кровати и принялась ждать Эсси. За окном было почти светло, и я думала, уже занимается заря, но оказалось, что это полная луна, низко висящая в небе, заливает землю ярким белесым светом. Луна меня обманула, заставив проснуться раньше времени.

Когда стало ясно, что Эсси встанет только через час, если не позже, я сама достала из гардероба свежую сорочку, затем заплела косу и туго скрутила ее в узел на затылке. Платье мое проветривалось на вешалке у стены. Я кое-как справилась со шнуровкой корсета, надела сверху льняное платье сизого цвета и завязала тесемки на юбках.

Теперь можно было сесть за письмо к отцу.

Дорогой сэр,

мне известно о вашей готовности доблестно сражаться во имя любви, каковую вы питаете к отечеству в большей степени, нежели к кому-либо другому…

Я отложила перо и закусила губу. Да, я была расстроена, но сказала себе: это не повод срывать злость на отце, он сделал то, что почитал своим долгом. И нельзя забывать: любое мое слово, адресованное ему, может оказаться последним из того, что он прочтет, ибо идет война. Надобно держать свои чувства в узде.

Я возлагаю большие надежды на индигоферу. Она спасет всех нас, папенька. А ежели то, что я слышала об индиго, – правда, то мы принесем благо всему королевству, всему столь любимому вами отечеству. Прошу, найдите мастера по изготовлению красителя как можно скорее, ибо я боюсь упустить оказию наладить производство. Я была очень бережлива, и у нас есть средства на жалованье означенному консультанту. А в случае необходимости мы можем воспользоваться для этого излишками дохода от заложенной вами плантации Уаккамо.

Дорогая Элиза!

[…] Я хотел избавить тебя от тревог по поводу моего решения отдать под залог плантацию Уаккамо, посему написал Маниго с просьбой соблюсти конфиденциальность, дабы не обременять тебя новыми заботами и треволнениями, каковых и без того немало обрушилось на твои плечи. Пожалуйста, прости меня.

Я нанял человека с острова Монтсеррат в помощь задуманному нами предприятию с индиго. Много лет он успешно изготавливал краситель для французов. Я поручил ему приглядывать за всем – от посадки индигоферы до производства индиго. Надеюсь тем самым помочь тебе забыть, что я опрометчиво пытался скрыть свои финансовые неурядицы от тебя, дочь моя, в высшей степени заслуживающая доверия.

Также должен тебя известить, что мистер Лоуренс в послании ко мне просил твоей руки […] Твой любящий отец

16

Полли делала уроки в доме, а маменька прилегла отдохнуть. Пчелы лениво жужжали над жасмином и лавандой.

Сказать, что я была взволнована, – ничего не сказать.

При виде высокой фигуры Того вдалеке я поспешно направилась к дороге, ведущей в поля.

Только бы не сорваться на бег.

Леди не бегают.

Папенька пришлет консультанта! Мастера индиго! Хотя, конечно, неизвестно, когда он до нас доберется…

Индигофера третьего посева выросла уже на два фута и казалась более жизнеспособной, чем то, что нам удавалось вырастить ранее. Однако все мы теперь до ужаса боялись сорняков или каких-нибудь паразитов, которые могли погубить наше творение.

Поделившись с Того новостью о консультанте, я пошла разыскивать Квоша, чтобы и его тоже порадовать.

По моему указанию Квош попросил Сони помочь в строительстве жилища для Сары и ее детей – я хотела поставить еще один домик с двумя помещениями и одним общим дымоходом. Сара с детьми поселится в первой его части, а вторая нам понадобится, если мы начнем-таки производство индиго. Однако Сони как раз ремонтировал и укреплял курятник от повадившихся туда лисиц, так что работа над хижиной Сары была отложена, и пока она ночевала у Мэри-Энн и ее детишек, а днем помогала в нашем доме и на кухне. По словам Эсси, Мэри-Энн была жутко недовольна появлением помощницы и все время ворчала, что, мол, от новой пары рук тут только лишняя суета и всяческая толкотня.

– Это ненадолго, – заверила я Мэри-Энн, – пока не придет пора собирать индигоферу. Тогда Сара будет помогать на работах вне дома.

Мэри-Энн в ответ сердито фыркнула.

Эсси тоже была неспокойна: однажды утром, до восхода солнца, сунула мне в руку оберег – сушеную куриную лапку. Я взвизгнула от отвращения, увидев эту желтую чешуйчатую гадость у себя на ладони, и чуть не выронила ее.

– Тише! – остерегла меня Эсси. – Это для удачи и защиты.

– У меня для этого есть крестик и молитвенник.

– В таком деле ничто не лишнее.

– А что мне с этим делать? На цепочке носить? – поежилась я.

Эсси покачала головой:

– Я положу ее тебе под кровать.

– Потому что все считают Сару ведьмой?

– Колдуньей, то бишь? Ничего такого мы про нее не знаем, но никто не обрадуется, если она и правда окажется чародейкой.

Обустроить Сару и ее детей в Уаппу оказалось нелегкой задачей. Она держалась зло и угрюмо, порождая смятение и пересуды среди себе подобных. Может, в этом-то и была проблема: Сара не считала их себе подобными и относилась к ним скорее как к нижестоящим.

Когда я обращалась к ней с каким-нибудь простым вопросом, ее глаза цвета темного топаза смотрели на меня враждебно и с вызовом. «Ты можешь распознать индигоносное растение?» «Знаешь, когда цветет индигофера?» «Умеешь определять по листьям, когда нужно собирать сырье для красителя?» Все мои вопросы тонули в ее молчании.