Прямо в меня.

Ягода смачно лопнула от удара и осталась красной кляксой на моем льняном платье. Я ошарашенно втянула воздух, полыхая глазами от гнева. Я знала, что дома меня ждут неприятности за испачканную одежду. Такие неприятные неприятности, что у меня заранее заныло пониже поясницы.

На черном лице мальчишки вдруг расцвела ослепительная белозубая улыбка, и он запустил в меня еще одну ягоду. Я с визгом увернулась – он захохотал. Это был завораживающий смех – звенящий водопад веселья. Я принялась оглядываться в поисках ягод, увидела рядом куст и стала рвать «снаряды», уклоняясь от целого града из них, летевшего в меня. Хорошенько вооружившись, я тоже устремилась в атаку – мальчишка нырнул за дерево, и некоторое время мы с визгом и заливистым смехом играли в хитроумную войнушку с отступлениями и внезапными атаками. Играли до тех пор, пока я не рванулась пополнять боеприпасы к другому кусту. Мальчик не дал мне это сделать – в панике кинулся ко мне и толкнул, сбив с ног, а потом замотал головой из стороны в сторону.

– Ты что?! – закричала я, и только тогда увидела страх в его глазах. Мальчик показал пальцем на куст с ягодами, которые я хотела сорвать – они были очень похожи на те, что служили мне метательными ядрами, – а потом медленно провел пальцем по своей шее.

Я сглотнула, внезапно ослабев от ужаса перед тем, что могла натворить. И услышала колокольчик, созывавший нас на ужин. Вскочив, я побежала к дому, оставив мальчика одного в джунглях…

Воспоминание, к которому я не возвращалась долгие годы, ожило вдруг со всеми подробностями, яркое, невероятно реальное, и сердце защемило так, что трудно стало дышать. Все это время я думала, что Бен там, на острове, и мне казалось, что так будет всегда. Мысли о нем приносили мне утешение. Я так и не поблагодарила его за то, что он спас мне жизнь, а ведь именно это он и сделал тогда.

Я перевела дыхание и задала вопрос:

– Его продали… хорошему человеку?

Брови отца сошлись на переносице, он слегка склонил голову набок.

Пришлось придумать простое обоснование своему интересу.

– Я… Мне просто не хотелось бы, чтобы знания Бена о растениях пропали втуне, – выдавила я.

– Элиза… – проговорил отец с искренним сочувствием.

Я могла сколько угодно стараться скрыть свои чувства, но он понимал, что значил для меня Бен. В отношениях отца с его Цезарем было столько уважения, что это походило на настоящую дружбу, преодолевшую границы взаимосвязи раба и хозяина. Но отец не знал, что в детстве Бен спас мне жизнь. Не знал, что Бен для меня – больше чем друг.

– Ничего, – быстро сказала я, отворачиваясь, чтобы он не заметил навернувшиеся мне на глаза слезы. – Я расстроена вашим отъездом, только и всего.

– Даже если бы я смог его вернуть, твоя матушка была бы против, – повторил отец то, что уже говорил, и ласково продолжил: – Продав Бена тому человеку, я дал ему шанс обрести значимость. Тех, кто умеет делать индиго, высоко ценят.

Я кивнула, стараясь выиграть время, чтобы совладать с дыханием и голосом.

– Спасибо, – вымолвила я и собралась с мыслями. – Отец, пожалуйста, выслушайте меня. Вы ведь мне доверяете, я знаю, что доверяете, иначе не оставили бы меня здесь вести ваши дела. И вы доверили мне найти то, что будет приносить нам прибыль. Так вот, я уже нашла. Я уверена, что это индиго. Но…

– Так займись выращиванием индигоферы. Я не сомневаюсь, что ты преуспеешь без помощи Бенуа Фортюне.

Отец назвал французское прозвище, которым я сама наградила когда-то своего друга детства – Бенуа Фортюне, Бен Счастливчик. Наверное, тем самым он хотел меня задобрить.

– Если вы все же увидите Бена, возможно, вам удастся выкупить его у того человека на Монтсеррате… – Мне показалось, что отец смягчился, и я хотела воспользоваться этой последней возможностью, но ошиблась.

– Довольно, Элиза! – рявкнул он, и в его глазах были злость и разочарование.

Я сдалась перед этой вспышкой гнева. В ушах у меня шумело от унижения, отцовского окрика и гулких ударов собственного сердца. Я закусила губу, проклиная себя за глупость. Взрослого разговора, на который я рассчитывала, не получилось. Надо было просто попросить нанять мне консультанта, мастера индиго, а не умолять его вернуть Бена. Ведь знала же я, что на это нет никаких шансов. Глаза у меня щипало, щеки горели от стыда.

– Элиза… – Теперь голос отца звучал устало и снова ласково, будто он извинялся. – Не уверен, что ты должна брать на себя всю эту ответственность…

Я вскинула на него глаза, открыла было рот, чтобы возразить, но он взял меня за руки:

– Давай не будем торопиться. Я сказал твоей матушке, что вы в любой момент можете обратиться к супругам Пинкни – они помогут нанять управляющего, если станет тяжело.

– Нет, отец. – Я постаралась унять дрожь в голосе, но не вышло. – Я справлюсь, клянусь вам. Я позабочусь о том, чтобы вы никогда не пожалели о своем решении. Более того, я сумею выполнить возложенные на меня обязанности лучше, чем кто-либо из тех, кем вы могли бы меня заменить.

«Даже лучше, чем мой брат Джордж», – могла бы добавить я, но промолчала. Возможно, это был мой единственный шанс доказать отцу, что я способна на нечто большее, чем быть женой кого бы то ни было. Не исключено, что когда-нибудь я захочу выйти замуж. Когда-нибудь, но не сейчас. Да и в конце-то концов, что плохого в том, чтобы быть старой девой?

Отец, словно прочитав мои мысли по поводу неприятия замужества, продолжил:

– Кстати, кое в чем ты ошиблась. Возможно, в Лондоне мужчины предпочитают брать в жены легкомысленных пустышек. Но здесь другой мир, и от тех, кто хочет в нем жить, нужны другие качества. Любой мужчина будет счастлив жениться на такой образованной и трудолюбивой леди, как ты, чтобы вместе строить свое будущее.

Я сглотнула, услышав эту чудесную сказку из уст отца. И я была бы счастлива в этой сказке когда-нибудь очутиться, но маменька всегда, при всяком удобном случае, помогала мне избавляться от иллюзий, поэтому я видела всю наивность папеньки и лишь улыбнулась в ответ:

– Что ж, досточтимый отец, тогда я должна выразить вам глубочайшую признательность за то, что вы дали мне образование. О более ценном подарке я не могла бы и мечтать.

– «Образование – истинный источник чести и добродетели», – процитировал он, словно прочитал слова, вставшие перед мысленным взором.

– Так сказал кто-то из греков?

– Разумеется. Это был Плутарх. Мне нравится твое своеволие и упрямство, Бетси. – Он усмехнулся, и было видно, что напряжение потихоньку его отпускает. – Но боюсь, я взрастил в тебе слишком большие амбиции. И проявлял слишком много снисходительности. Как бы ты не навлекла на себя беду.

Я смиренно потупила взор:

– Обещаю, что никогда не опозорю ваше имя, сэр.

6

На следующий день, по сравнению с вечером нашего приезда, суеты в порту Чарльз-Тауна прибавилось. Последний багаж срочно поднимали на палубу огромного военного корабля, который должен был унести прочь моего отца. Тюки и сундуки с добром опасно покачивались в натруженных руках носильщиков; матросы суетились, как муравьи, на массивной посудине, их выкрики вплетались в многоголосье рыбаков, спозаранку споривших с торговцами рыбой.

Было время прилива, и волны подбирались к набережной. С началом отлива военный корабль должен был отправиться в путь. Сейчас отец покинул нас ненадолго – осмотреть свою каюту и поговорить с капитаном, а мы с матерью терпеливо ждали на стене форта, когда он вернется, чтобы попрощаться.

– Следи за сумочкой, Элиза, чтобы завязки не болтались, – проворчала маменька, заметив, что я поглощена суетой внизу, на причале порта. Голос ее, как всегда, звучал утомленно. Этим утром она была бледнее обычного, и я не сомневалась, что после обеда она сразу поднимется к себе в спальню прилечь и не покажется до вечера.

– Да, маменька.

Я с восторженным любопытством наблюдала за группой индейцев – мужчины в кожаных штанах и с голыми торсами пререкались с купцом из-за рыбы и оленьих шкур, принесенных ими на продажу. Раньше я ни разу не видела обнаженного мужского тела – наши негры неизменно носили рубахи. Я знала лишь, что грудь у мужчин такая же, как у нас, только плоская, но сейчас, хоть они и были довольно далеко, видела все линии их фигур и мускулы, ходившие под кожей, как у крепких жеребцов.