побуду Пьером Ришаром,

а, может, смешариком,

иль кем-то еще,

пока что не знаю,

не выбрала ещё персонажа на завтра,

но точно не себя,

себя из героев я исключаю,

не велика птица, чтобы героем рядиться,

неизвестная птица, чтобы по ней томиться,

мечтать о ней,

плакать,

пера ее волшебного жаждать,

так зачем такою птахою быть?

чтобы никем никогда не прослыть?

чтобы нигде никогда не летать,

не парить над людьми,

не щебетать им песни любви,

раскинувшись пустотой от земли до земли,

от края до рая,

между двумя полушариями?

так лучше я буду смешариком!

***

вместо звёзд поблескивают капли дождя

на проводах

в ночи,

утишая мои воспаленные очи,

пробуждая к жизни покойные сны

***

Тяжёл крест.

Давит на плечи,

гнобит спину,

угнетает хребет.

Ноги под ярмом креста едва поднимаются,

руки от ярма креста чуть земли не касаются.

В обезьяне отродье человек превращается!

Сбросить же крест! свалить!

изничтожить!

стать образом божьим,

подобием,

самим небожителем!

а не издёвкой демона-искусителя,

водрузившего на человека крест,

мол, так надо,

мол, таков бога завет.

Бред!

тащи свое наследие сам,

адов мученик,

чертов аскет!

***

Ночь.

Проснулось брюхо.

И давай шептать на ухо

мне:

"в холодильнике живёт еда —

сало,

водка,

колбаса,

сыр,

пельмени,

варенец,

творог,

каша,

холодец,

сельдь,

варенье,

паста

и немного масла,

киснущие от невнимания,

пропадающие от нежелания

твоего

сделаться гостем пира сего,

набив меня до отказа",

для чего?

чтобы пойти обниматься с тазом?

переселяя души продуктов в канализацию,

о которой мечтать не мечтали,

но куда загремели,

куда невольно попали,

опрометчиво зазвав в свой дом

гостя со сладострастным животом,

с аппетитом Пантагрюэля;

надоели! до ребрышек надоели!

отворяйте же врата!

я бегу к вам,

бегу,

еда!

***

потеряла кожу

и не могу найти…

может, стянул прохожий,

может, свои унесли,

а, может, истёрлась, истлела,

и я не заметила как —

по ниточкам разлетелась

по всем четырем сторонам

***

Спустило курок вдохновение,

разнеся покой вдрызг,

бессильны отныне курения,

дурманы,

хитросплетения

снов,

уводящие от основ

мироздания.

Отныне —

горячка,

бессонница

и созидание,

и, конечно, – любовь,

без нее нет смысла творить на вынос,

без неё —

обожраться творениями

и сдохнуть,

заперев наглухо окна,

опечатав изнутри двери,

отведя от себя подозрение

в существовании гения.

***

чудный напиток кофе

держит меня в уме,

иначе пошла бы плясом

по чьей-нибудь бороде

скатертью

прямиком в палату

"номер известный",

кому?

да всем обитателям поднебесной

больницы,

хвала Всея лекарю

Антону, низкий поклон, Чехову

за дом наш с меркою,

биркою,

табличкой,

вне которого отчаянно

неприлично,

неуютно,

тесно,

страшно,

внутри же него —

прекрасно,

божественно,

вольно,

более чем покойно

личности публичной

в самоё себе,

есть где развернуться,

с кем потолковать навеселе,

нараспашку,

с размахом,

не уклоняясь ни от чьих пяток,

готовящих мозги всмятку,

когда хотелось бы мозг вкрутую,

так чтобы и в штиль,

и в бурю

был стоек мозг,

непотопляем в своей койке

шлюпке,

чтобы вечно метал прибаутки,

насаживая на острый клин гарпуна

глупые мудрости жизни-сна

***

Время – художник,

оно выводит письмена на коже

человеческой —

когда тяжелые, глубокомысленные,

когда беспечные,

иногда каллиграфические,

иногда увечные,

но всегда осмысленные,

говорящие,

человеческую душу

на холсте претворяющие.

***

надуюсь пивом,

покачусь в яму —

там самое место человеку с изъяном,

человеку порочному,

слабому,

жалкому,

не могущему покорить природу свою малую,

природу строптивую,

с норовом,

волею,

но вполне одолимую человеческой долею,

человеческой силою,

умом

и характером,

достаточно глотка виски —

для храбрости

***

Приставки, суффиксы, окончания,

моя любовь к вам нескончаема,

мой поклон вам ниже земли,

похвалы сильнее хулы.

О, глаголы языка русского!

в сравнении с вами все заскорузлое,

всё старое,

хлипкое,

немощное,

непригодное для вечного.

Я падаю ниц пред вашим могуществом,

простирающегося до райских до кущей,

воздеваю руки к вашему богу,

навсегда хоронясь в его чертогах.

***

мир переполнен "я",

перегружен "ты",

и сохнет, и чахнет от дефицита "мы"

***

Тревога бьёт по вискам,

тоска охватила грудь,

объявлена война мечтам,

сегодня мне не уснуть,

сегодня – только стенать,

рвать волосы,

локти кусать,

из глазниц выскребать сургуч,

оттягивать от глотки обруч;

сегодня – не быть,

сегодня – существовать,

а завтра…

снова мечтать,

и так по незыблемому колесу —

с х*я на пи*ду,

с х*я на пи*ду,

и обратно;

и пох*й!

главное, чтобы было приятно,

щемяще,

мило,

душещипательно,

велеречиво;

мне же отвратно,

мерзко,

противно,

тошно

от чертового колеса,

вышел из строя вестибулярный аппарат,

гад;

и поделом,

пусть катится на чёртовы кулички,

а я поблюю,

пореву,

да покурю спички.

***

черное небо,

белые облака,

цвета как цвета —

обыденные,

скучные,

но до чего грустно

тоскливо

слёзно

взирать на трение белого о черное,

не оставляющие друг на друге ни следа

***

Доброе утро, мир!

Я маленький пилигрим,

идущий по крышам твоим —

безмолвно, бесстрашно,

заглядывая в бездну твою ежечасно.

В ней все истоки, все знания,

смысл,

в ней жизнь, и в ней смерть,

но, главное, в ней ты —

душа моя неисследимая,

любовь неистощимая,

ткущие красоту мира,

меня ткущие.

***

Я видела Иисуса —

он сидел на краю кровати,

он гладил мне ноги,

пока я лежала в распятье,

пока не знала, что делать,

как жить

и куда идти,

он гладил мне ноги,

он прощал мне мои грехи,

он наполнял любовью —