Когда он мне это рассказал, вспомнила Корейцев рассказ про одну московскую бригаду, которая получала дань с одного ресторана — и вдобавок еще и питалась там каждый день, наедаясь от души и употребляя приличное количество спиртного и, разумеется, ни за что не платя. А когда поддавали, начинали шуметь — хотя и так вели себя не слишком тихо — и распугивали редеющих с каждым днем посетителей. И естественно, ресторан разорился — месяца через три, — и тупые быки были настолько изумлены этим фактом, что наехали на несчастного хозяина. Ну не в силах они были понять, что именно из-за того, что душат они ресторан беспредельными поборами, и тут жрут по вечерам всей теплой компанией, и скандалят, и отпугивают клиентов, все и произошло, — и на полном серьезе требовали с хозяина отдать украденное под угрозой смерти, уверенные, что тут одно его желание их обмануть, и только. Хозяин в итоге пришел к тебе — нашел через кого-то выход, — и, так как и вправду беспредел творился, Кореец лично поехал на встречу с бычьем и все популярно объяснил, и они отвалили в итоге. И ты этого ресторатора обложил нормальным оброком — ну не ты лично, а те твои люди, которые теперь контролировали это заведение, — и все твои пацаны, если бывали там, всегда за все платили, и заведение вскоре приобрело солидную репутацию и прибыль давало такую, что счастливый владелец сам отчисления увеличивал, без напоминаний.
— Я, конечно, не уверен, что они там будут сегодня, после того что произошло вчера, — вывел меня из воспоминаний Мэттьюз. — Но мы ведь можем попытаться, верно?
И вот теперь сижу в “Мазде”, такой крошечной, и обшарпанной, и неуютной после моего “Мерседеса”, и напряженно всматриваюсь в дверь, готовая среагировать на малейшее ее движение, — и не менее напряженно размышляю о том, что шаг мы предпринимаем рискованный. Когда подъехали, Рэй мне по телефону сообщил, что вот тот джип фордовский на стоянке сбоку от здания — это их, они его еще позавчера взяли в прокате, после того как потеряли “Тойоту”. И пошел внутрь в соответствии со своим планом, кажется абсолютно уверенный, что никто из них в лицо его не знает — в то время как он знает всех. И я знаю — он их умудрился заснять уже в течение двух первых дней, и для себя и для меня, потому что лица тех, кто прилетел с Ленчиком на замену выбитых из игры, были мне неведомы, кроме Ленчика, Ленчикова зама, так сказать, и Виктора.
Странно, что Рэя до сих пор нет. Я понимала, конечно, что эти могут быть у девиц, в номерах, и он сидит внизу, смотрит стриптиз краем глаза, пьет пиво и ждет их появления, чтобы узнать, сколько же их, — но все это мне не нравилось. Рискованный был шаг, куда более рискованный, чем гонка по Эл-Эй со мной в качестве приманки, — прежде всего потому, что хрен знает, сколько их здесь и точно ли, только одна из стоящих около клуба машин им принадлежит. И если он увидит двоих, к примеру, и решит, что это — все и мы приступим к осуществлению плана, а потом окажется, что их больше, что остальные были наверху, то это будет последний наш план. Или, скажем, этих в клубе и вправду окажется двое или трое, и тут в самый последний момент вдруг “Чероки” подъедет ко входу с остальными, либо, что еще хуже, другая, неизвестная нам машина — это же Америка, тут в пять секунд можно машину арендовать, — и это тоже будет конец.
И еще я думала о том, что они его могут узнать — ведь тот, кто сидел в машине с киллером, кто потом увез труп с разваленной головой и счищал со своей одежды мозги товарища, он же мог случайно запомнить лицо стрелявшего. Конечно, не тот был момент, чтобы внимательно всматриваться в лица и запоминать, но ведь расстояние между ними было небольшое. И уж если я с куда большего расстояния увидела, как разлетается от выстрела голова, то водитель тем более мог не только увидеть Рэя, но и запечатлеть его лицо в башке. А значит, Мэттьюз, может, оттуда уже и не выйдет — или они, заметив его и узнав, организуют все так, что мы с ним попадем в нашу собственную ловушку.
“Вы прямо как Агата Кристи, мисс Лански”, — издевательски говорю себе. И вправду, лишнее это — сидя тут, подавлять волнение выдумыванием множества версий, которые это волнение только усугубляют. Ведь уже говорила себе не раз, что все просчитать невозможно, и получится так, как получится, и надо лишь верить в успех — и я верю в него, хотя от всех сомнений избавиться не могу, — и быть готовой ко всему. Но не нервничать не выходит — все-таки непривычно для меня заниматься охотой на людей, и одно дело — единоборство с Крониным, в котором моим оружием было мое же тело, и умение себя вести с мужчинами, и весь мой опыт жрицы, и совсем другое — игра, в которой это оружие применять нельзя, в которой от меня зависит немногое. И поэтому мне такая игра не нравится. Соблазнить Дика, подложить проститутку под фэбээровца, найти киллера я смогла, и это были мои глобальные шаги, а когда дело дошло до шагов моих менее глобальных, тут уже не я веду игру, а она меня, и бог ее знает, куда она меня заведет. И попробуй не волноваться тут — у меня вот не слишком хорошо получается.
Но в то же время прекрасно понимаю, что мы сейчас делаем нечто хоть и рискованное, но необходимое. Дела у Ленчика идут плохо, и они злятся, не знают, что делать, и потому ждать нам нельзя: они могут на какое-то время улететь обратно, что нам вовсе не нужно, или могут выработать иную тактику, которая даст им преимущество. Сейчас преимущество на нашей стороне — внезапность, — так что все должно сложиться удачно.
Сколько у него осталось людей? Четверо, точно. Четверо вместе с ним — и Виктор, который не в счет. Меньше чем было, но, в любом случае, слишком много для того, чтобы разобраться с ними за один раз. При этом я еще надеюсь, что Ленчик не запаникует, не попросит, к примеру, помощи у Берлина — конечно, обратись он с такой просьбой, придется делиться, но, с другой стороны, он сможет одним махом решить вопрос с тем или теми, кто мне помогает, и меня захватить. Да нет, не захочет он делиться: слишком жаден. Он подождать не захотел несколько дней — я ведь просила дать мне еще пару недель, уверяла, что все отдам, как только ослабнет ко мне внимание со стороны ФБР, — а уж брать кого-то в долю тем более не захочет. Ко всему, он теперь в замешательстве — ведь в курсе уже, что его человек стрелял по агенту ФБР, находившемуся рядом со мной, и в курсе, что убил его человека не фэбээровец, потому как об этом ни слова. И пусть гадает, кинулась ли я за помощью к властям и они просто не афишируют, что застрелили палившего по нас из машины, — или с фэбээровцем я встретилась не за тем, а стрелял нанятый мной киллер.
— Он один, Олли, он там всего один, и собирается уходить, — негромко произносит в трубку голос Рэя, пару минут назад на моих глазах вышедший из клуба на улицу и прошедший мимо меня не останавливаясь. — Давай, время!
Поеживаюсь, внушая себе, что просто прохладно — но погода тут ни при чем. Он же сам говорил, что по одному они не приезжают — и не дай бог, если ошибся, вот уж будет неприятный сюрприз.
“Да он не ошибается, — успокаиваю себя, вылезая из “Мазды” и глубоко вдыхая воздух перед тем, как направиться ко входу, каких-нибудь двадцать-тридцать шагов сделать. — Он не ошибается, запомни и поверь”.
И спокойнее становится, и ко входу я подхожу уже уверенней, останавливаясь метрах в пяти от него, закуривая и отдавая себе отчет в том, что странновато смотрюсь около входа в стриптиз-клуб. За кого меня можно принять интересно — за жену, поджидающую неверного мужа? Тут так не принято вроде — тут прилюдных скандалов не устраивают, а все разборки внутрисемейные через адвоката ведутся. На проститутку я, наверное, тоже не слишком похожа, да и не видно поблизости ни одной — ну хрен с ним, пусть думают что хотят, пусть даже запомнят светловолосую девицу в кожаном костюме — я специально такой парик надела, так что я не против, пусть запоминает, кто хочет.
Да, не слишком приятно я себя чувствую сейчас. Одно дело — быть приманкой, когда сидишь в собственном “Мерседесе” и точно знаешь, что за тобой едет одна машина с двумя людьми, и совсем другое — стоять неподалеку от входа в стриптиз-клуб, не зная, точно ли один из Ленчиковых людей сейчас оттуда выйдет и не подкатит ли через секунду машина или две с остальными. Стою вполоборота ко входу, чуть вздрагиваю, когда открывается дверь и кто-то вываливает наружу. Высокий, здоровый, стрижка короткая — точно, Ленчикова правая рука, тот тупой бычина, который в ресторане присутствовал при беседе, которого тогда Ленчик успокаивал, когда тот готов был взорваться от моего непочтительного, дерзкого тона.
