Annotation
Журнал «Уральский следопыт» 1978, № 01.
Наталья Соломко
Наталья Соломко
Его звезда
Рисунки Е. Стерлиговой
— Звезд с неба не хватает, — сказали про него, и он обиделся.
Была весна, и все росло. Даже небо — оно стало выше. А звезды по-прежнему были близко.
Он решил поймать звезду. Ему было почти восемь лет, и звали его Мих-Михом.
Звезд с неба не хватает… Потом, с годами, слова эти понимаются иначе: проще и безнадежней, а сейчас все не так, и мальчишка торопится за звездой. Так бывает однажды, когда первая, необъяснимая обида пробивает душу навылет, так бывает однажды, в детстве, когда дальние страны лежат сразу за горизонтом, и нет невозможного, и кажется — все сбудется…
Что же делать, если некой учительнице показалось, что мальчик обыкновенен и прост, как репка?
— Старательный мальчик, — сказала она Мих-Миховой маме, — звезд, правда, с неба не хватает, но…
Мих-Мих стоял рядом и глядел на птиц за окном. Считалось, что во взрослых разговорах он ничего не понимает — не полагалось это понимать в первом классе.
Но зеленоглазый первоклассник понимал. По-своему. Потому что в первом классе еще не знают тонкостей языка и все называют своими именами: звезды — звездами, а дураков — дураками…
Мальчишки летают во сне и, проснувшись, не помнят об этом, но высота и ощущение полета остаются с ними. Из детства, из снов — в нас петушиное упрямство, рассветная жажда невозможного.
…Мих-Мих стоял, слушал и смотрел за окно. Там было начало вечера, и солнце уходило за дома, а по небу, по синей птичьей тропе мчались чьи-то голуби, они ввинчивались в небо — выше-выше-выше, ворвались в последний свет уходящего дня и засияли живыми каплями.
В этот миг непонятная Мих-Михоза обида превратилась в желание — войти утром в класс и сказать своей учительнице:
— Вы говорили, что я не могу достать звезду… — и разжать кулак. А на ладони — зеленый огонь.
И голоса:
— Дай!
— Покажи!
— Здорово!..
И десятки протянутых рук! И весело! И не проверяют домашнее задание!
…А вечер густел и набирал синеву, и в небе расцветали звезды.
Мих-Мих жил в стареньком двухэтажном доме. Дом он свой любил, но понимал, что с него до неба не достать. Рядом с двухэтажным стоял другой — обшарпанный, неприятно-розовый, но пятиэтажный. Мих-Мих деловито оглядел его и увидел черный край крыши и большую зеленую звезду рядом с ним.
— Миша! — закричали сверху. — Домой! Уже поздно!
Мих-Мих прижался к теплой стене своего дома и затаил дыхание.
— Миша, не прячься, — строго сказала мама, выглядывая в форточку. — Все равно я тебя вижу!
Это была провокация, и Мих-Мих улыбнулся.
— Миша!
— Да его нету, — ответили со скамейки у подъезда. Голос был ломкий, печальный, Мих-Мих сразу узнал его — это был голос Длинного Юрки, соседа-десятиклассника.
— А где он? — спросила мама строго, будто Длинный Юрка был приставлен к Мих-Миху нянькой.
— Не знаю, тетя Таня…
— Опять где-то шляется, обормот, — вздохнула мама. — Юрик, загони его домой, как появится, а?
— Ладно, — пообещал Длинный тоскливо, и Мих-Миху подумалось, что сидеть одному в темноте пустеющего двора, наверное, нерадостно…
Форточка захлопнулась, и Мих-Мих крадучись пошел к пятиэтажному.
В детстве Мих-Миха пугали серым волком, но он больше боялся соседа дядю Васю. Человек этот жил в пятиэтажном, и любимым его занятием было — подкрасться к кому-нибудь из малышей, схватить за ухо и спросить свистящим шепотом:
— По-пал-ся?!
«Только бы его не было! — умолял судьбу Мих-Мих. — Только бы! Только бы!»
Дядя Вася стоял у подъезда.
— Здрасьте, — пробормотал Мих-Мих, замирая от отчаянья и ужаса.
Дядя Вася не ответил.
Мих-Мих, собравшись с духом, проскользнул в подъезд и помчался по лесенкам — вверх-вверх-вверх — к чердачному люку.
Люк был закрыт — большой амбарный замок запирал дорогу в небо…
В пятиэтажном было четыре подъезда и дисциплинированный управдом: инструкция предписывала держать люки закрытыми — и они были закрыты. На каждом скучной серой краской было начертано, в какой квартире хранится ключ…
Мих-Мих хотел достать звезду с неба, но он не был совсем наивен и понимал, что ключ от чердака ему не достать.
Оставался один путь на крышу — пожарная лестница. Мих-Мих вышел из подъезда и лег в траву. Лезть по пожарной лестнице он боялся.
Небо почернело, у горизонта кто-то включил луну, и она бродила по дальним крышам, ссоря котов. Выбранная Мих-Михом звезда чуть-чуть поднялась над домом.
— Миша… Ми-ха-ил! — снова позвала мама.
— Он еще не приходил, — ответил Длинный Юрка.
Из сияющего светом подъезда вышла девочка по имени Светка и пошла по траве прямо к Длинному. Она прошла совсем рядом. Мих-Мих закрыл глаза, чтобы его не увидели.
Прошелестела трава, и Юрка на скамейке сказал незнакомым голосом:
— Это ты?
Мих-Мих открыл глаза: звезда поднялась еще выше, а под ней тепло и разноцветно горели окна.
Захотелось домой.
Мих-Мих встал и пошел к пожарной лестнице.
До нижней перекладины было далеко — целый метр, даже если встать на цыпочки и вытянуть руки.
Мих-Мих облегченно вздохнул и подпрыгнул, зная, что не достанет. Можно было идти домой.
Страх уходил из души. И было ясно, что ничего тут не поделаешь, все останется на своих местах: звезды на небе, а Мих-Мих — внизу, на земле. Потому что у каждого своя дорога. Взрослый мог дотянуться до перекладины, а мальчишка-первоклассник — нет. Так оно и было задумано, и оттого, что все решалось вдруг так просто и никуда не надо было лезть, Мих-Миху стало легко, весело и стыдно.
«Завтра… — подумал он. — Попрошу Длинного, он подсадит… А сейчас уже поздно… дома попадет… Завтра — обязательно…»
Но это была неправда. Потому что завтра небо не станет ниже, а ты — смелее: небо было всегда, и всегда оно было высоким, а смелость приходит к упрямым.
«Мама сердится…» — подумал Мих-Мих.
Это взрослые умеют отступать красиво. Мир их похож на каменный лабиринт — можно годами бродить среди стен и сгинуть, не найдя выхода. И сладко забыть о несбывшемся. И, если отступать с выражением высокой доблести на лице, кому придет в голову, что победные звуки труб — ложь, потому что трубачи — люди маленькие, и трубят, что велено…
— Ми-ша! — тревожно разнеслось над темным двором.
Мих-Мих посмотрел, куда спрятаться, и увидел ящик. Он стоял у забора, большой, деревянный, а рядом — еще один, поменьше.
— Юра! Мишка не появлялся?
Длинный не ответил. Он, ссутулившись, сидел на скамейке, рядом сидела девочка по имени Светка.
— Здесь он где-то, — раздраженно произнес дядя Вася. — Прячется, паршивец…
— Ох, Василь Васильич, загоните его домой, ради бога! — попросила мама.
— Загоню, — пообещал дядя Вася. — Пороть их надо, вот что!
— Жалко, — вздохнула мама.
— На жалости далеко не уедешь! — сказал дядя Вася убежденно. — Пороть надо, потом сами спасибо скажут!
«Глупости какие», — подумал Мих-Мих, перетаскивая ящики к лестнице.
Дядя Вася ходил по двору — он разыскивал Мих-Миха, а Мих-Мих осторожно лез на ящики. «Неужели выпорют?» — подумал он, выпрямляясь на шаткой деревянной пирамидке и вытягивая руки.
Теперь до перекладины оставалось совсем немного.
«Допрыгну…» — понял Мих-Мих.
…Ящики с грохотом упали, откинутые толчком, Мих-Мих висел, вцепившись в перекладину, и с ужасом ждал свистящего шепота:
