Перемен требуют наши сердца,

Перемен требуют наши глаза,

В нашем смехе и в наших слезах,

И в пульсации вен…

– У меня голова кругом идёт от этого пения, – пожаловался Горбачёв и крикнул Яковлеву. – Можно ли как-то успокоить её?

– Боюсь, что уже слишком поздно, – за спиной у Горбачёва раздался вкрадчивый голос Яковлева. Горбачёв обернулся и увидел, что вся операционная наполнилась вдруг какими-то людьми в чёрных одеждах.

– А это еще кто? – удивился он.

– Это мои друзья, – отозвался Яковлев. – Они помогут тебе закончить начатое. Операция предстоит не из лёгких…

– Какая операция? – снова спросил Горбачёв.

– Присмотрись, – говорил Яковлев, а лёгкая улыбка скользила по губам его, – эта женщина, которая поёт, обречена жить в одном теле с этим жалким существом – своей юной сестрой, что больна редчайшим недугом, – она быстро состарилась и со дня на день умрёт. Их надо разделить, пока одна другую не убьёт!

– И как же это сделать?

– Возьми скальпель и режь по живой ткани, соединяющей их. И в этом тебе помогут лучшие люди Америки. Они готовы протянуть нам руку помощи!

Горбачёв оглядел тех, кто собрался в палате, и раскланялся с президентами Рейганом и Бушем. В толпе мелькнула мрачная фигура Аллена Даллеса. Он стоял у самого окна и курил трубку, внимательно наблюдая за происходящим.

– А что делает директор ЦРУ в моих покоях? – осведомился Горбачёв.

– Новое политическое мышление, Михаил Сергеевич, – напомнил подскочивший Эдуард Шевардназде, – подразумевает сотрудничество ради мира! Мы подписали договор о ликвидации ракет средней и малой дальности… Выводим свои войска из Восточной Европы. Германия объединилась… Распущен Варшавский договор. «Холодная война» окончена! В ней нет победителей или побеждённых. Теперь мы все друзья…

– А как же блок НАТО? – насторожился Горбачёв.

– Наши партнёры обещают, что он не будет расширяться на Восток, – заверил его Шеварднадзе. – Я им верю.

– Раиса Максимовна, – позвал Горбачёв, беспокойно ища глазами жену. Первая леди тотчас появилась и, ослепительно улыбаясь, протянула мужу скальпель со словами:

– Ты видел, какая жизнь на Западе? Супермаркеты, полные продуктов, музыка, кино, – всё дышит свободой! Советско-армянские… то есть американские отношения превыше всего. Ты принесёшь ей освобождение, и она тебя прославит повсюду… Смелее, Миша!

Горбачёв, приободрившись столь внушительной поддержкой, приступил к операции по разделению сиамских близнецов, но женщина, которая до сих пор пела, не умолкая, вдруг перешла на брань:

– Ты полное ничтожество Миша… пятнистый меченый урод! Тебе в колхозе картошку копать, а не в Кремле на Политбюро заседать! Убожество! Предатель…

Горбачёв в изумлении отступил от операционного стола:

– Она не хочет свободы!

– Нет. Она просто не знает, чего хочет, – возразил Яковлев. – Делай своё дело. Тебе уже не дадут остановиться…

Горбачёв с испугом глянул на людей в чёрном и начал резать – кровь тотчас обагрила его руки…

– Тебя вспоминают армяне в Нагорном Карабахе, – вопила женщина, – азербайджанцы в славном городе Баку, грузины в Тбилиси, литовцы в Вильнюсе… Они все проклинают тебя и твою «перестройку»!

Горбачёв вновь остановился в нерешительности.

– Делай своё дело! – кричал Яковлев, а Шеварднадзе вторил ему. Но Горбачёв замер на месте и не мог пошевелиться. Тогда Яковлев, взглянув на Даллеса, – тот чуть качнул головой, выскочил из операционной и через минуту вернулся с неожиданно трезвым Ельциным, в руке которого блеснуло лезвие большой хирургической пилы.

– Отойди, подвинься, – тот грубо оттолкнул президента Советского Союза в сторону и рьяно принялся за работу. Полилась ручьями кровь, полетели ошмётки кожи и костей…

– Борис, твоя энергия направлена на разрушение, а не созидание. Остановись! – кричал из зала заседания Лигачёв.

– Я жажду быть первым, – прорычал Ельцин. – Мне постоянно сопутствует какая-то неведомая сила!

– Борис, ты не прав! – послышался хохот доселе молчавшего Аллена Даллеса. – Тебе по специальности подобает строить, а ты ломаешь, рушишь, уничтожаешь…

– Ненавижу эту мерзкую старуху! – вспылил Ельцин.

– Присмотрись: разве не она тебя вспоила и вскормила, подняла на вершину власти? – возразил Аллен Даллес. – Может, ты забыл лицо своей матери?

– У меня нет больше матери! – выругался Ельцин. – Россия – прежде всего, на первом месте!

– А что ты знаешь о России?

– Я знаю, что полки магазинов абсолютно пусты и во многих городах населению розданы карточки, везде дефицит всего: соли, сахара, хлеба, спичек… А во всём виновата эта дрянная старуха!

– Не многое открыто твоему полупьяному взору, но мне нравится твоя работа, – благосклонно улыбнулся Даллес. – Ты самый последовательный проводник моего замысла.

– Благодарю, владыка. Прошу заметить – пока этот пятнистый продолжает твердить о социализме, о дружбе советских народов, о достижениях нашего образа жизни, который нужно развивать и обогащать… Я же иду с идеей самого радикального освобождения от советского наследия! Всё кончено…

Ельцин, уставший, обрызганный кровью, опустился… прямо в кресло Съезда народных депутатов.

– Нет, ещё не все! – с трибуны возразил ему академик Сахаров. – Я призываю отменить статью о «руководящей и направляющей силе компартии».

– И как я сам до этого не додумался?! – засмеялся Ельцин.

А потом бородатый диссидент, лауреат Нобелевской премии по литературе, появился на трибуне вместо Сахарова и заголосил:

– Часы коммунизма своё отбили! Всё равно «Советский Социалистический» развалится, в с ё р а в н о! Надо громко объявить: три прибалтийских республики, три закавказских республики, четыре среднеазиатских, да и Молдавия, если её к Румынии больше тянет, эти одиннадцать – да! – непременно и бесповоротно будут отделены. Нет у нас сил на окраины, ни хозяйственных сил, ни духовных. Нет у нас сил на Империю, – она ускоряет нашу гибель! Надо перестать по-пугайски повторять: «мы гордимся, что мы русские. Наши деды и отцы, «втыкая штык в землю» во время смертной войны, дезертируя, чтобы пограбить соседей у себя дома, – уже тогда сделали выбор за нас – пока на одно столетие, а то, смотри, и на два. Не гордиться нам и советско-германской войной, на которой мы уложили за 30 миллионов, вдесятеро гуще, чем враг, и только утвердили над собой деспотию. У национальных областей (та же Чечня) будет внешняя граница, и если они захотят отделяться – запрета не может быть и здесь. А до каких пор и зачем нам выдувать всё новые, новые виды наступательного оружия? Да всеокеанский военный флот? И это тоже надо отрубить – в одночасье. Может подождать и Космос. Коммунистическая ленинская партия, которая цепью преступлений, жестокостей и бессмыслия завела страну в пропасть и не знает путей выхода, полностью устранится от всякого влияния на экономическую и государственную жизнь, полностью уйдёт от управления нами…

– Александр Исаевич, а вы когда вернулись в Россию? – удивился Ельцин.

– В 1994 году, – отвечал гений. – Борис Николаевич, я изучил историю Курильских островов с XII века. Они не наши. Их нужно отдать японцам!

В то время, когда президент России беседовал с «величайшим мыслителем XX столетия», женщина, перенёсшая тяжёлую операцию, которая сделала её свободной, но лишила руки и опоры, при поддержке товарищей поднялась со стола, отстранилась ото всех и весело махнула своей рукой – золотые парчовые одеяния вдруг покрыли её обнажённое тело, и отросла нога…

– Это колдовство! – единодушно выдохнули члены Политбюро, не веря своим глазам. – Кто ты?

– Отныне я ваша повелительница, а вы мои слуги, – рассмеялась красавица. – Кланяйтесь мне, презренные!

– Царица! – пронёсся удивлённый шёпот. – Это Екатерина Великая, не иначе!

Товарищи по партии рабски пали ниц. Под сводами зала пронёсся долгий громкий хохот, похожий на раскаты грома. Однако царица сделала один неловкий шаг вперёд и внезапно грянулась наземь…