Майоров же после развода решил, что отыграл роль отца-героя сполна. Он больше не появлялся рядом с собственными детьми и даже не говорил о них. Когда его спрашивали напрямую, скучает ли он по малышам, он цеплял идеальную улыбку и дружелюбно, будто бы доверительно сообщал, что на эту тему беседовать не готов.

– Он просто вычеркнул их из своей жизни, – завершил рассказ Борис. – Он-то явно не бедствует! Насколько я понимаю, чем больше проектов, тем больше денег, так у этих клоу… артистов устроено. А его жена с детьми получила старую «трешку» – и все! Он платит ровно столько, сколько нужно по суду. Думаю, процент высчитывается из его официального заработка, он же к какому-то там театру приписан… Это копейки, сама понимаешь.

– Ты снова додумываешь.

– Поля, перестань! Уже то, что ты его защищаешь сейчас, доказывает, что я тебе вовремя все рассказал. Играть на публику он умеет, не скрою. Но насколько гнилым внутри нужно быть, чтобы бросить собственных детей? И жену, раз уж на то пошло. Она же половину жизни на уход за детьми положила – и всегда за ними ухаживать будет, это не изменится. Какое право он имел ее бросать? Есть же элементарная порядочность! Не важно, чего ему там захотелось – свободы или большой любви. Не мальчик уже, ответственность есть!

Борис ждал, когда Полина снова его перебьет. Она попытается спорить, доказывать, что Майоров не такой на самом деле, – и этим признает, что действительно попалась на крючок. Даже она не совершенна и не защищена от обаяния этого клоуна, поэтому кто-то должен был помочь ей!

Но она молчала и слушала, на домысел больше не указывала. Наконец Борис признал, что толку от спора не будет, и замолчал, глядя на собеседницу исподлобья.

– Порадовало давно забытое ощущение? – полюбопытствовала Полина. – Хотя, подозреваю, не забытое даже, а незнакомое.

– Ты о чем? Какое еще ощущение?

– Сладостное чувство шестнадцатилетнего подростка, который всех победил в интернете.

– Ты издеваешься, что ли?

– Нисколько. Мне жаль, что ты в это влез. Не следовало, я не уверена, что готова была узнать о тебе так много.

– Обо мне? – поразился Борис.

– Рассказывая о другом, мы рассказываем и о себе тоже, даже если это по долгу службы. А ты не по службе – тебе хотелось, и это делает твои откровения еще ценнее.

– Это были не мои откровения, при чем тут вообще я?

– Ты получаешь определенную информацию – и решаешь, какую ее часть сообщить. Ты расставляешь акценты. Ты выбираешь самое возмутительное, жестокое, характеризующее Майорова как человека. Ты выбрал историю его семьи.

– Поля, он бросил двух детей! Инвалидов! Отжал у женщины, которая ему доверяла, максимум денег! Просто вычеркнул родных из жизни и отправился развлекаться… Что может быть важнее, чем это? Его блистательная фильмография?

– Я понимаю, что в твоей картине мира логическая цепочка выстраивается очень четко, – вздохнула Полина. – Но опять же, фактами можно крутить по-разному, окрашивать их разными эмоциями, представлять в определенном свете. Что ты знаешь наверняка? Что он развелся с женой и суд определил некие алименты. Что ты додумал? Что он обязан был остаться, что алименты крошечные, что жена несчастна, что он обрек своих детей на непередаваемые мучения. Так про кого эта история?

Борису хотелось сказать, что она не права. Не сказать даже, а крикнуть. Но он не мог, было в его душе что-то такое, что предательски отзывалось на ее слова. Правда, которая уже закрепилась внутри и не интересовалась, готов он к ней или нет.

– Ну и что же в этой истории про меня? – насмешливо поинтересовался он, чувствуя, как сердце разгоняется в груди, словно протестуя против того безразличия, которое он изображает.

– Ты боишься уйти. Тебе хочется той свободы, жажду которой ты приписал Майорову. Но ты уважаешь свою жену, ты ценишь то, что она для тебя сделала. И ты прекрасно знаешь, что общество станет осуждать тебя, если ты разведешься с ней. Ты проецируешь на Майорова то, что придумал сам: что он позволил себе освободиться и стать счастливым. Следовательно, ты хочешь доказать, что он недостоин этого счастья, и ты тоже не будешь достоин, если сделаешь то, что хочется. Потому что так просто не поступают, и желания имеют меньший вес, чем ответственность.

Борис подскочил на ноги как ошпаренный. Полина осталась на траве, она все еще наблюдала за ним. В этот момент ее внешность, обычно привлекавшая его, показалась совсем уж ведьминской – зеленые глаза, горбатый нос, тонкие губы. Полина не могла видеть его насквозь как психолог, а значит, во всем происходящем сквозило нечто сродни черной магии, как бы глупо это ни звучало.

– Да пошла ты, – процедил Борис сквозь сжатые зубы.

– Мне жаль, что тебе пришлось с таким столкнуться. Но игнорировать это нельзя: сомнения порой перерождаются в нечто худшее. Когда вернешься в Россию, обратись, пожалуйста, к психологу. Только не ко мне, конечно, я заинтересованное лицо. Боря, все не так плохо, как тебе кажется, просто иногда нужен взгляд со стороны…

– Ты ни черта не знаешь ни обо мне, ни о моей семье! В такие моменты я особенно рад, что мы развелись!

– Да, – печально улыбнулась Полина. – Это было самое правильное из наших совместных решений.

Борис больше не мог находиться с ней рядом – ни видеть ее, ни слышать, ни позволять себе мысли о том, что она, быть может, права.

Не может она быть права. Ни в чем. Или, по крайней мере, не в этом.

Он резко развернулся и направился прочь. Ему было все равно, куда идти, лишь бы подальше от нее. Борис ожидал от разговора с Полиной совсем иного, он ведь сам все начал, и это злило его еще больше.

Ему требовалось успокоиться, убедиться, что она не права – несмотря ни на что. Он никогда не думал о том, чтобы бросить жену и детей. Он же не выродок какой! Он любит Тоню. Он счастлив с ней. У Тони мягкая улыбка и нежный взгляд. Тоня не пялится на него ведьмой и не придумывает небылицы о его душе.

Борис достал из кармана телефон, набрал номер в быстром доступе – самый главный, самый частый. Интернета здесь по-прежнему не было, а вот мобильная связь возле корпусов ловила отлично.

Жена ответила сразу, заворковала, радостная, добрая…

– Боренька! Я так рада, что ты позвонил. Я и сама очень хотела, но постеснялась тебя отвлекать, ты же делом занят… Ничего не случилось? У тебя все в порядке? Ты почему звонишь?

– Все в порядке, – заверил ее Борис. – Просто сейчас перерыв, а я по вам соскучился. Что там дома слышно?

– Да все замечательно, сидим, скучаем по папочке! Девочкам купила конструктор, они строят домики вовсю. Что говоришь? Мы тоже тебя любим, зайчик! А Костенька сам покакал на горшок, представляешь? Такие дела.

Полина прекрасно знала, какой реакции ожидал от нее Борис, когда рассказывал все это. Он никогда не умел скрывать свои истинные эмоции, да и желания, раз уж на то пошло. Ей полагалось ужаснуться. Всплеснуть руками, например. Заплакать? Можно и заплакать, почему нет? Слаба женщина и слепа в любви.

Я думала, он не такой!..

Подонок.

Предатель.

Не прощу!

Но подыгрывать Полина не собиралась, потому что это навредило бы в первую очередь Борису. Похоже, отец Гавриил был прав на его счет… Борис не отпустил прошлое, не до конца так точно. Это немного лестно, но не настолько, чтобы портить бывшему мужу жизнь. Полина искренне надеялась, что он, успокоившись и отпустив гнев, поступит правильно и обратится за помощью.

Ей же несложно изобразить перед ним ледяное спокойствие. Первый раз, что ли? Жаль только, что на самом деле она не была даже близка к спокойствию.

Похоже, она серьезно ошиблась, выстраивая психологический портрет Марата Майорова. Полина так делала при общении со всеми, кто встречался ей каждый день, а уж с теми, кто перешел с ней на «ты», и подавно. Просто общаться с человеком было как-то неловко, почти боязно. Ей требовалось знать, что он собой представляет и чего от него можно ожидать.