Полиция подоспела вовремя, женщин разогнали, задержка получилась незначительная – всего на полчаса. Но это не должно было становиться традицией, потому что вести о новых извлеченных из-под завалов телах быстро разлетались, к машинам стягивались родственники, жаждущие узнать, не их ли близких наконец освободили для вечного покоя.

– Я сделаю все, чтобы это не повторилось, – заверил его Зотов.

– Да уж надеюсь… Чего они вообще хотели?

– А чего могут от нас хотеть местные? Эта их, с позволения сказать, стачка была спровоцирована двумя основными причинами.

– Какими же?

– Жаждой наживы и суевериями. Человеческая глупость не отступает даже перед лицом трагедии. Пожалуйста, не думайте об этом.

Борис сомневался, что там все было настолько просто – он видел ярость и отчаяние, с которыми женщины бросались на металлическую ограду, прорываясь внутрь. Но он не хотел тратить время и силы, чтобы разбираться с этим, ему своих забот хватало.

– Мне нужно идти, – сказал он.

– Подождите, прошу. Так значит, с разбором завалов все нормально? Новое оборудование не нужно?

– Там больше ручная работа идет, оборудование пока не нужно.

– Я тут нашел план здания, возможно, пригодится.

Зотов протянул ему сложенный пополам лист белой бумаги, слишком новый, чтобы быть оригиналом чертежей. Но брать документ Борис в любом случае не собирался, он кивнул на руины, просматривавшиеся за усыпанной строительным мусором лужайкой.

– Там план уже не принципиален, это хорошо утрамбованная груда мусора.

– Я тут подумал: возможно, удастся скорректировать раскопки, ориентируясь на план? – многозначительно поинтересовался Зотов, заглянув в глаза собеседнику.

Вот они и дошли до самого главного. Борис был удивлен, но не сильно, он с самого начала сомневался, что представитель компании подошел к нему лишь для приятной беседы.

– Забудьте, – сухо отозвался Борис. – Мы будем действовать так, как безопасней для людей и лучше для сохранности тел, насколько это вообще возможно. А то, что у вас где-то там сейф завалялся, меня не волнует.

Зотов наконец смутился:

– Дело не в этом, что вы!.. Да я бы никогда!..

– Мне не важно, в чем дело. Сейчас я вижу единственно возможный путь работы. Поэтому все свои пожелания можете записать на бумажку, сжечь, а пепел выпить с шампанским на Новый год.

Борис поднялся с лавки и ушел, не дожидаясь ответа Зотова. Паршивое настроение закрепилось на весь день.

Образ женщины, кричащей на пляже, не покидал его еще много часов. Такая белая, такая хрупкая… Похожая на птицу, попавшую в силки. Марат не хотел думать о ней, а не думать не получалось.

Конечно же, кто-то снял на мобильный телефон и ее. Время сейчас такое: желание получить пару эффектных кадров легко подавляет и мораль, и нравственность. К чести рода людского, доморощенных операторов было немного, всего один нашелся.

Продать ролик через Сеть снимавший не мог: интернет был отключен. Официально считалось, что это из-за грозы, но Марат знал, что погода здесь давно уже ни при чем. Сеть глушили намеренно: чтобы по миру мгновенно не разлетались шокирующие кадры.

При этом такие ролики быстро теряли актуальность и цену. Человек, снявший жуткие кадры, знал об этом, а денег ему как раз хотелось. Поэтому с видео рыдающей женщины он сразу же направился к съемочной бригаде документального фильма. Он рассудил, что если у них есть деньги на самого Марата Майорова, они заплатят и за эффектный материал.

И вот тут в бригаде случился первый крупный конфликт. Режиссер, естественно, пришел от видео в восторг и захотел использовать такие искренние, болезненные кадры в фильме. Марат уперся, заявив, что если в фильме будут эти кадры, то там не будет его, Марата. Режиссер был оскорблен по самую кепку, он рвал, метал, громыхал что-то о зажравшихся звездах, цена которым – грош в базарный день. Марат указывал, что если он откажется, его не купят ни за грош, ни за два.

В качестве третейского судьи привлекли Катрин. Она, едва проснувшаяся после несомненно бурной ночи, долгое время вообще не понимала, чего от нее хотят. Когда расклад до нее дошел, продюсер немедленно стала на сторону режиссера – потому что чужое горе продается хорошо и дорого. Марат ожидал этого, он повторил ей те же аргументы, что и всем остальным. Катрин, в отличие от режиссера, правильно оценивала уровень его упрямства. Она не сомневалась, что если понадобится сорваться с цепи, Марат собственную кожу и мышцы в кровь порвет, кости переломает, но сделает так, как решил. Подсчитав что-то в уме, она пришла к выводу, что раскрученный артист принесет фильму больше денег, чем минутный ролик удручающего качества.

В итоге видео купил Марат на собственные деньги – и тут же удалил, лично осмотрев телефон оператора и убедившись, что копии не осталось нигде. Оператор, не понимавший этих манипуляций, радостно попросил автограф, но разговор получился коротким и далеко не дружелюбным.

Когда проклятое видео было удалено, стало легче. Марат погрузился в работу, конфликт с режиссером требовалось сгладить, поэтому он больше ни в чем не возражал. Однако думать продолжал о той женщине на берегу… Он чувствовал ее боль. Отчасти – но чувствовал! Получается, он настоящий еще не слился с собственными ролями, он по-прежнему существует. Вот только чувствует он одну лишь боль, и ни к чему хорошему это не приведет.

Режиссер отпустил его во второй половине дня, ближе часам к четырем. Отвлекаться на работу больше не получалось, а отвлечься хотелось. Цели у Марата не было, и он бродил по отелю, только-только оживавшему после пика полуденной жары.

Так он и добрался до одного из бассейнов, удачно оформленных под природные озера. До трагедии тут наверняка было не протолкнуться в такое время – все лежаки занимали или потные маслянистые тела, или небрежно скомканные полотенца. Теперь же постояльцам отеля было не до отдыха, особенно после утреннего открытия. Люди занимали лишь треть лежаков и старались держаться подальше друг от друга, говорили мало, глаза прятали под солнечными очками. Плавал и вовсе один человек.

И этого человека, к своему немалому удивлению, Марат сразу же узнал. Искристую воду ловко, как рыбка, рассекала тонкая фигура, казавшаяся черно-белой из-за контраста бледной кожи и закрытого черного купальника. Полина плавала не расслабленно, а быстро и почти профессионально. Сохраняя ровный темп, она наматывала по бассейну круг за кругом.

В этом, пожалуй, не было ничего особенного. Перерывы нужны всем – спасателям и психологам тоже. Но от того, что именно она отдыхает именно так, почему-то становилось неприятно. Она ведь тоже была там – стояла к кричащей женщине куда ближе, чем он. Неужели это не имело значения? Или вот так развивается профессиональный цинизм, первый вестник выгорания?

Хотелось упрекнуть ее за это, но он не имел такого права и попросту застыл в паре шагов от бассейна в нерешительности. Вскоре Полина закончила наматывать круги в воде. Она выбралась из бассейна и почти сразу заметила Марата.

– Что-то часто мы стали встречаться, – только и сказала она.

Полина направилась к своему лежаку, а Марат, чуть подумав, пошел за ней. Он пока и сам не понимал, зачем.

– Мне нужно переодеться, – предупредила она. – А вы, пожалуйста, принесите мне из бара сок – мультифрукт, если есть. Потом поговорим о том, что вас волнует.

Марат окончательно растерялся:

– Что меня волнует?..

– Этого я еще не знаю, но сейчас выясню.

Ситуация становилась все более странной, ему только и оставалось, что плыть по течению. Он медленно, чтобы дать ей нужное время, прошелся к бару, вернулся оттуда уже с высоким бокалом, до краев наполненным густым оранжевым соком и кубиками льда. Полина к этому моменту сменила купальник на расшитый цветами сарафан, собрала вещи в пляжную сумку и готова была уходить.

– Благодарю, – кивнула она. – У вас ведь есть время?

– Да, сегодня съемок уже не будет.