Лида живо обернулась:

— Бери!

Но Косте показалось, что Митя косится на него. Он махнул рукой:

— Не надо! — и отошел, а про себя подумал: «Что это я? Одни девочки кладут цветы!»

— Вот и солдаты, — сказала девушка-экскурсовод, — идут с ученья, наберут букеты и положат здесь.

Косте стало досадно на себя: «Дурак я. Побоялся, что Митька засмеет, а вон солдаты, наверное, те самые, которые казались такими насмешниками, приносят сюда цветы и не стесняются».

К гарнизонному клубу, бывшей церкви, ребята шли молодой широколистной рощицей, насквозь пронизанной солнцем.

Да, клубу здорово досталось! Все, что возвышалось и выступало на нем, снесено снарядами. Издали он казался просто бесформенной глыбой. Клуб стоял в самом центре крепости, из него было очень удобно обстреливать крепость изнутри, поэтому он все время переходил из рук в руки. Взойдя на песчаный пригорок, Костя обернулся: ну, кто там отстает? Вон девочки, Лида, Ира… А это что за шествие? Какие-то странные пестрые ребята! Они похожи на деревянных кукол, вроде Буратино. Прямо кукольный театр!

— Иностраны! — прошипел Митька, пробегая мимо Кости.

«Иностраны» и наши ребята, поглядывая друг на друга, вошли в высокий сводчатый зал. А Костя приметил сбоку узкую полуразрушенную лесенку и свернул туда. С Митькой бы сюда залезть!

По каменным выбитым ступенькам Костя добрался до маленькой площадки. Перед самой площадкой не хватало двух ступенек. И вдруг Костя увидел над собой в полумраке присевшего на корточки «инострана». Острые коленки его торчали врозь, длинная рука с тяжелой кистью свисала вниз. Глаза «инострана» приветливо моргали. Костя понял, что рука протянута ему. Ухватившись за эту большую костлявую руку, он прыгнул на площадку.

Перед мальчиками открывался высокий зал с серыми закопченными стенами, с полуотбитыми лепными украшениями. Голос экскурсовода, отдельные выкрики ребят, шум шагов, свист ласточек, которые влетали и вылетали сквозь оконные проемы, — все это сливалось в какой-то музыкальный гул и поднималось под купол. Костя слушал эту музыку и смотрел, как туманные широкие полосы света льются из сводчатых окон.

В пятнах света Костя разглядел надписи на стенах. Их было так много — крупных, мелких, косых, прямых, — что они казались каким-то странным узором. Вот и рядом с ними на стене: «Здесь были Виктор и Петя». Хорошо бы им с «иностраном» тоже расписаться: «Здесь были Костя и…» Интересно, как его зовут?

— Эти надписи, — говорила девушка, — сделаны экскурсантами и солдатами гарнизона. Подлинные надписи героев обороны вместе с куском стены отправлены в Москву, в Музей Советской Армии. Вон там, — девушка повернулась и указала палочкой прямо на Костю, — наверху, где стоят сейчас эти два мальчика, под сводами и была настоящая надпись. Задыхаясь от дыма, чуя близкую смерть, герои оставили о себе память. Они прощались со всем, что им было дорого, с тем, за что они умирали. «Прощай, Родина!» — писали они.

Костя, взволнованный, посмотрел на «инострана». Понимает ли он, где стоит? Эх, кабы надписи не увезли, как бы мы их здесь рассмотрели!

Лицо «инострана» было серьезно. Он, конечно, не понимал самих слов, но чувствовал, наверно, что говорят о чем-то важном, большом.

Из здания клуба Костя вышел вместе с длинным «иностраном». Вдруг тот взмахнул руками, присел на корточки и схватил что-то с земли. Костя бросился к нему:

— Что, что нашел?

— О-о! — кричал «иностран», с торжеством протягивая Косте какую-то синюю картонку.

— Тьфу ты! Крышка от папиросной коробки! Вот если бы что-нибудь, что от войны осталось!

А «иностран» улыбался во весь рот и повторял какое-то слово. Костя вслушался: «Спутник!» Он говорит: «Спутник!» Костя радостно закивал. Конечно, на крышке ведь нарисован спутник! Они стояли друг перед другом, повторяя по очереди знакомое слово и радуясь все больше и больше. «Ведь вот, — думал Костя, — разговариваем!»

— О-ле! — закричали из группы иностранных ребят. «Иностран» обернулся и ответил им что-то.

— Спутник! — еще раз на прощанье крикнул он Косте и помчался к своим, высоко вскидывая длинные ноги.

8. ВСТРЕЧА С ГЕРОЕМ

Митя, задев Костю локтем, пробежал мимо него. Костя посмотрел на Митю, тот обернулся, тоже посмотрел. Не зло, не насмешливо — обыкновенно. Подойти, что ли? Да нет, не надо, пускай пока так будет, а там увидим. Костя уже не чувствовал себя ни одиноким, ни обиженным. Он был со всеми, а все идут сейчас на встречу с героем.

Костя с интересом слушал о героях в музее. Но это было так, как будто он читал о них книгу. Сейчас — другое дело: он увидит настоящего, живого героя, который сам расскажет о себе, и можно будет даже спросить о чем хочешь.

Ребята вошли в узкий дворик между двумя зелеными возвышениями.

— Здесь, — сказала девушка, — был самый прочный очаг обороны. Небольшой гарнизон удерживал около себя целую дивизию эсэсовцев.

Ребята с интересом оглядывали дворик. Тут все было близко, все рядом. Можно было своими руками ощупывать стены, выщербленные пулями, заглядывать внутрь казематов, расположенных в толще вала.

«Найти бы что-нибудь, — мечтал Костя, — какую-нибудь личную вещь, да, наверное, все уже подобрали».

Дворик заворачивал направо. Впереди послышались голоса. Девушка повернулась к ребятам:

— А еще в немецком донесении было написано, что обороной этого укрепления руководил отважный русский майор. Даже враги сознавали, что он отважный! Ну, больше я ничего вам рассказывать не буду, все услышите от него сами.

Ребята увидели троих людей. Один — в военной форме. Над воротом гимнастерки — длинная шея. Глаза живые, очень блестящие. Он стоял у стены и что-то с жаром объяснял другому, небольшого роста человеку в полосатом выгоревшем пиджачке. Лицо у этого человека загорело докрасна, как будто он долго работал в поле, на солнце. «Колхозник», — определил Костя.

Третий, коренастый, широкоплечий, сосредоточенно вымерял шагами дворик вдоль стены. И ребята, еще не успев разглядеть Звезду Героя Советского Союза на его пиджаке, сразу поняли, что это — он, а те двое — при нем.

Он держался здесь хозяином. Шагал крупно, сильно взмахивал рукой, показывая что-то своим спутникам. Вот он остановился, подумал, наклонив голову, погрозил указательным пальцем, словно сказал самому себе: «Это — так, а вот это — так». Густые нависшие брови его озабоченно хмурились, на загорелых твердых щеках пролегли длинные борозды, ветер развевал темные пряди прямых волос.

И вдруг он увидел ребят. Морщины его раздвинулись, короткая верхняя губа поднялась, показывая ровные крепкие зубы.

— А, пионеры! — закричал он, широко раскрывая руки. — Идите сюда. Подходите, все подходите! Я припоминаю теперь! Вот в этом каземате у нас и были конюшни! — Он заявил об этом с таким торжеством, как будто ребята настойчиво спрашивали у него: а где же конюшни? — и, наконец, он смог дать им правильный ответ. — Идите, идите покажу!

Ребята, толкая друг друга, столпились у входа в каземат. Свет солнца падал косяком на пыльный, будто дымящийся пол, на желтоватые, обитые железными полосами ящики.

Между ребятами и героем встала девушка-экскурсовод со своей палочкой, похожей на шпагу мушкетера.

— Ребята, позвольте вам представить. Вот это — Петр Гаврилович…

— Не надо представлять, — перебил ее герой, решительно махнув рукой, — зовите меня дядя Петя. — И по-приятельски улыбнулся ребятам.

— Сперва у нас тут лошади были, — он говорил так, как будто начал свой рассказ еще задолго до прихода ребят, — а потом их выпустить пришлось. — Петр Гаврилович обернулся к «колхознику». — Ты ведь их и выпускал?

— А как же? — ответил тот. — Я тогда при лошадях был ветеринаром.

Теперь Костя хорошенько рассмотрел «колхозника». Молодой еще, а морщин много. Глаза, как скобочки, уголками вниз, синие-синие и прячутся в густых выгоревших ресницах. «Добрый»! — решил Костя.