И песенки печальные,
И свечи ханукальные,
И те слова еврейские.
Что в первый раз слыхал.
Бобэ, майнэ тайерэ.
Как же мне трудно жить без тебя!
Глаза я закрываю:
Ты рядом, как живая,
Бабушка любимая моя.
Квартира коммунальная.
Огромная, нахальная,
Но все в беде и в радости
К ней за советом шли.
И даже в годы трудные
Она кормила штруделем
Моих босых приятелей.
Что без отцов росли.
Бобэ, майнэ тайерэ,
Се азой твер цу лей бы фун зи
Их hoб дир шен форлойнер
Нир штейете мир ин ойгн
Бобэню, майн тайерэ.
Ни старому, ни малому
Не докучала жалобой
И ни минуты отдыха
Не знала целый день.
А ночью в годы страшные
Лежала ты, не кашлянув,
Прося у Бога милости
Для всех его детей.
Бобэ, майнэ тайерэ,
Се азой твер цу лей бы фун зи
Их hоб дир шен форлойнер
Нир штейете мир ин ойгн
Бобэню, майн тайерэ.
Все в жизни забывается.
Все в памяти стирается.
Но бабушку, но бабушку
Я помню, как сейчас.
От старости согбенную,
С улыбкой неизменною,
С лучистыми и добрыми
Морщинками у глаз.
Бобэ, майнэ тайерэ.
Как же мне трудно жить без тебя!
Глаза я закрываю:
Ты рядом, как живая.
Бабушка любимая моя.
ДЕДА ЙОСЯ
Мой дедушка стареет,
Все чаще он болеет.
Совсем седою стала голова.
Он часто отдыхает,
Все даты забывает.
Хоть говорит, что годы — ерунда!
Ах, деда Йося,
Ты не сдаешься
И старости не хочешь уступить.
Но, деда Йося,
Настала осень,
И прошлое назад не возвратить.
Лишь наступает вечер.
Спешит он к месту встречи
Во двор, где ждет компания друзей:
Сидевший дядя Миша,
Безногий дядя Гриша
И вечно пьяный дворник Алексей.
Ах, деда Йося,
Он Бога просит
Товарищей немного поддержать.
Но, деда Йося,
Их годы косят,
И ты все чаще ходишь провожать.
Весной в канун Победы
Особый день у деда.
Он выпивает чарочку вина.
Потом всю ночь вздыхает,
Сундук свой открывает
И вновь перебирает ордена.
Ах, деда Йося,
Давай-ка спросим.
Чем награжден ты Родиной своей?
Ах, деда Йося, —
Медалей горсткой
И званием «Заслуженный еврей».
В защиту прошлой власти
Мой дед с такою страстью
Со мною споры жаркие ведет.
Он топает ногами.
Грозится кулаками,
Меня антисоветчиком зовет.
Ах, деда Йося,
Не беспокойся.
Никто не осуждает жизнь твою.
Ах, деда Йося, —
Смешной, курносый —
Я в жизни больше всех тебя люблю.
ВОСПОМИНАНИЯ
(Из спектакля «Заколдованный. театр»)
Воспоминаний мы не выбираем.
Они без спроса в памяти живут,
И долгими бессонными ночами
Они встают как будто наяву.
Родимый дом, где жили мы когда-то.
Наш выпускной весенний школьный бал,
И как нас дед водил в еврейский театр,
И голос мамы, что тихонько напевал:
«Ай-ай-ай, Бэлц!
Майн штэтэлэ Бэлц!
Майн hеймэлэ ву их hoб майне
Киндерше йорн фар брахт»[2].
Все отобрать у человека можно:
Свободу, жизнь, надежду и детей.
Но отобрать того, что было в прошлом,
Не смог еще никто из палачей.
И мы храним в своих воспоминаньях
Тёпло руки любимого отца
И наше в жизни первое свиданье,
И ту пластинку, что кружится без конца:
«Ай-ай-ай, Бэлц!
Майн штэтэлэ Бэлц!
Майн Иеймэлэ ву их hoб майне
Киндерше йорн фар брахт».
Прошли мы в жизни трудную дорогу —
Дорогу горя, боли и обид.
Пусть светлого не так уж было много.
Но память это светлое хранит:
Наш городок — единственный на свете,
И семь свечей в еврейский новый год.
Своих друзей, которых уж не встретить,
И тот мотив, что с детских лет в душе живет:
«Ай-ай-ай, Бэлц!
Майн штэтэлэ Бэлц!
Майн hеймэлэ ву их hoб майне
Киндерше йорн фар брахт».
СИМХАС ТОЙРЭ
Расскажите, что случилось.
Что за толпы на пути,
Почему нам в синагогу
Ни проехать, ни пройти?
Отчего все так смеются.
Улыбаются с утра? —
Это праздник Симхас Тойрэ,
Праздник света и добра.
Мы все плечом к плечу стоим,
И кантор старенький поет.
Сегодня кажется большим
Наш очень маленький народ.
Рвутся ввысь кларнета трели,
Пляшем мы на мостовой.
То ль с мороза, то ль с веселья
Бьет чечетку постовой.
За колонной двое в штатском
С фотокамерой стоят—
Надоело нам бояться,
Пусть снимают, что хотят.
Мы все плечом к плечу стоим,
И кантор старенький поет.
Сегодня кажется большим
Наш очень маленький народ.
Симхас Тойрэ, Симхас Тойрэ!
Веселится стар и мал.
Пляшут те, кто эту Тору
Даже в жизни не видал.
И пускай мы не учили
В детстве идиш и иврит.
Старый добрый Бог еврейский
Это дело нам простит.
Мы все плечом к плечу стоим,
И нас никто не разомкнет,
Сегодня кажется большим
Наш очень маленький народ!
ПЯТЫЙ ПУНКТ. ИЛИ БАЛЛАДА О ФАМИЛИЯХ
Когда-то много лет назад,
Примерно этак шестьдесят,
Национальность люди не скрывали.
В любом конструкторском бюро,
В кинотеатре и в метро —
На пятый пункт тебе нигде не намекали.
И по субботам вечерком
Садились рядом за столом:
Одной компанией большой
С еврейской чистою душой:
Исаак Рувимыч Шнеерсон,
Семен Натаныч Фогельсон,
Иосиф Соломонович Маневич,
Илья Нафтулович Бронштейн,
Захар Абрамыч Филькенштейн
И Борух-Мэндэл Арье-Лэйб Гуревич.
Но жизнь на месте не стоит,
И сразу чувствует аид.
Когда другие времена настали.
Чтоб легче должность получить.
Чтоб в институты поступить,
Менять фамилии евреи дружно стали.
И по субботам вечерком
Садились рядом за столом
Одной компанией большой
С полу-еврейскою душой:
Исаак Рувимыч Иванов,
Семен Натанович Петров,
Иосиф Соломонович Петренко,
Илья Нафтулыч Кузнецов,
Захар Абрамыч Молодцов
И Борух-Мэндэл Арье-Лэйб Кузьменко.
Но не такие дураки
Кругом сидят кадровики.
Они насквозь нас видят по анкете.
Чтоб жизнь была не так сложна.
Менять мы стали имена.
Чтоб с русским отчеством ходили наши дети.
И по субботам вечерком
Садились рядом за столом
Одной компанией большой
С почти что русскою душой:
Иван Рувимыч Иванов,
Семен Натанович Петров,
Василий Соломонович Петренко,
Сергей Нафтулыч Кузнецов,
Иван Абрамыч Молодцов
И Петр-Федор Арье-Лэйб Кузьменко.
