В субботу вечером Анна остановила его на лестнице.

– Молодой человек! – Она крепко взяла его за лацканы. – Ты избегаешь меня. – Она увлекла его в свою комнату и вперила в него взгляд. – В чем дело?

– Ни в чем, – ответил он, отводя глаза.

Она села, как бы решив сменить тему.

– У тебя скоро выпускные экзамены, – вполне буднично обронила она. – В следующем месяце, верно? Мне нравится думать о том, что ты справишься. Знаешь, Дункан, если бы ты специализировался в этом, то из нас получилась бы замечательная команда.

– Специализировался в чем? Вы же знаете, что я ни на что не гожусь!

– Не говори глупостей!

Пропустив мимо ушей ее слова, он упрямо гнул свое:

– Это так. На что я гожусь? Инглис был прав. Когда я начинал, он предупредил меня, что я окажусь в каком-нибудь затянутом паутиной медицинском уголке – хромой уткой, составителем демографической статистики, дезинфектором канализационных стоков – не важно кем. Я ни на что не годен.

Он с выражением полной безнадежности пожал плечами.

Ее взору наконец открылась его рана. Она без тени сочувствия в голосе неторопливо произнесла:

– Если бы ты дал мне хоть слово вставить, я бы объяснила, чем ты можешь быть полезен.

Он грубо прервал ее:

– Не стоит себя обманывать. Я однорукий неудачник! Боже! Я должен был понять это давным-давно. Когда я начинал здесь пять лет назад, казалось, ничто не имело значения, кроме того факта, что я мог получить медицинское образование. Я закрывал глаза на все остальное. Теперь я вижу, насколько все это бесполезно. Нет, не перебивайте меня. С таким же успехом я и сам могу себя утешить. Как я могу исцелять других? Каким образом?

Анна спокойно поднялась со стула и села рядом с ним. На лице – никаких эмоций.

– Я давно хотела тебя спросить кое о чем. Кажется, сейчас подходящий момент. – Она глянула ему прямо в глаза. – Ты позволишь осмотреть твою руку?

– Смотри, если хочешь, – сказал он с горечью, не заметив, что перешел на «ты». – Я не возражаю. Сюда, дамы и господа! Самый момент посмотреть пип-шоу!

Он начал медленно снимать пиджак.

Она не ответила, явно оставив без внимания то, как он расстегивал воротник, ослаблял галстук и снимал хлопчатобумажную рубашку. Но она могла догадаться, каких мучений ему стоило выставить напоказ свое уродство.

Обнаженный по пояс, он повернулся к ней. Она начала осмотр с профессионально непроницаемым выражением лица. С первого взгляда, несмотря на жесткий самоконтроль, ее пробрала дрожь смятения. Как он и говорил и как она и опасалась, его левая рука была в тяжелом состоянии. Неподвижная и укороченная, на вид она была иссохшей, как ветвь старого дерева.

– Пошевели пальцами, – сказала она.

Он слегка пошевелил, с явным усилием.

– Это уже кое-что, – прокомментировала она с внезапным облегчением.

– Какой в этом прок? – тупо сказал он. – Все это так безнадежно. Они все это видели – доктор Инглис, Трантон, Дэвидсон. Я даже показывал руку профессору Ли два года назад в Фонде Уоллеса.

– Помолчи, пожалуйста! – прикрикнула она.

– Ладно. – Он с горечью посмотрел на нее. – Продолжай урок анатомии.

Она начала мануальный осмотр, пальпируя кожу, мышцы, разминая затекшие суставы, заставляя его закрыть глаза, пока она проверяла кожную реакцию острием иглы. Вопреки своему настрою, он чувствовал скрытую силу и мастерство в каждом ее движении. Прошло много времени, прежде чем она закончила. Наконец она коротко сказала:

– Одевайся.

А потом тихо добавила:

– Дункан, я хочу, чтобы ты позволил мне оперировать эту руку.

Не было никаких сомнений в том, что она говорит всерьез.

– Но я же сказал, что это бесполезно. Я выслушал дюжину мнений. И самого профессора Ли. Он сказал, что операция смертельно опасна, шансы на улучшение ничтожны.

– Он прав в одном, – сказала она все тем же монотонным голосом. – Такая операция – это большой риск. Если я потерплю неудачу… – она сделала паузу, – ты можешь потерять руку. – Она снова сделала паузу. – Но я не думаю, что потерплю неудачу.

Он пристально посмотрел в ее бледное, бесстрастное лицо. Все его сомнения и разочарования поднялись в нем протестующей волной, а затем безмолвно отступили. Он почувствовал, что дрожит, как человек, стоящий на краю пропасти. Все еще не отрывая от нее взгляда, он спросил:

– Почему ты хочешь это сделать?

Она нахмурилась. Ее тон был странно приглушенным.

– Ты помнишь Пигмалиона? О, я думаю не о тебе, а о себе. Если я смогу выполнить эту операцию – по сути реконструкцию и настоящую авантюру, – это поможет не только тебе в работе со мной, это станет моим величайшим триумфом!

Напряжение отпустило его – он чуть улыбнулся и сказал с ироничной решимостью:

– Что ж, в таком случае хорошенько заточи свои инструменты. И если ты увидишь, что все идет не так, как ты хочешь, воткни ланцет мне в яремную вену. Я бесполезный болван – у меня такое чувство, что лучше бы мне умереть.

Весна пришла рано. Старый серый город, оживший под своей новой зеленой мантией, никогда еще не выглядел так красиво. Дункан шел по Хай-стрит, боясь надеяться, что через несколько коротких дней он тоже может стать возрожденным и обновленным. Он вошел во двор больницы.

Согласно правилам учреждения, он должен был заполнить в регистратуре определенные бланки для того, чтобы быть принятым в больнице как пациент. Это была простая формальность. И все же выражение его лица стало жестким, когда он приблизился к канцелярии. Он постучался, вошел.

За столом, заваленным бумагами, сидел доктор Овертон, откинувшись на спинку кресла-качалки и положив ноги на подоконник. Рядом с ним на подлокотнике кресла примостилась сестра Доусон.

Застигнутая врасплох, медсестра покраснела, а Овертон досадливо поморщился.

– О! Это ты, Стирлинг!

Сестра Доусон соскользнула с кресла, заправляя волосы под шапочку, а Овертон повернулся к ней с властным видом:

– На этом все, медсестра Доусон. Раскладки меню можете принести попозже.

– Хорошо, доктор.

– Подожди, Стирлинг, – протянул Овертон, не двигаясь с места. – У меня где-то были эти чертовы бланки. Знаешь, тебе очень повезло, что ты получил направление в палату Анны, когда у нас столько тяжелых случаев.

Дункан сильно прикусил губу:

– Я вполне осознаю заурядность своего случая.

– О, не пойми меня неправильно, – выдал Овертон свою привычную покровительственную улыбку. – Просто… даже и не надейся, что она сможет что-то сделать с твоей рукой!

– Я и не надеюсь, – не без яда ответил Дункан. – Я ложусь сюда, чтобы просто отдохнуть.

– Очень смешно! Тем не менее я должен отдать тебе должное, Стирлинг. С Анной Гейслер у тебя полный успех. Она, эта маленькая леди, много где бывает. Поверь мне, – Овертон многозначительно ухмыльнулся, – уметь вертеть хвостом – это важная штука!

Дункан напрягся. В этом намеке было что-то настолько низкое, настолько отвратительное, что он был готов вышвырнуть Овертона с кресла.

– Давай покончим с моим оформлением! У меня еще столько дел перед госпитализацией.

– Не спеши, дружище. – Овертон нервно поигрывал с линейкой. – Разве у тебя нет амбиций?

– А у тебя нет? – спросил Дункан.

– А ты как думаешь? – Овертон снова улыбнулся. – Разве я не унаследовал их от своего отца? Ты же знаешь, что он начал строить новую гидроэлектростанцию в компании «Сила и свет Линтона» для половины восточных графств. Боже, старина заработает миллион! Вот и я такой же, Стирлинг. Я должен быть признан, обо мне должны говорить на самом верху.

Губы Дункана скривились в саркастической усмешке.

– Мы все позеленели от зависти, глядя на твою работу здесь.

– Бог ты мой! – Овертон снисходительно усмехнулся. – Это просто трамплин для моей карьеры. Далее я отправляюсь в больницу Виктории в качестве заместителя главного врача. Затем я буду в Эдинбурге – в Фонде Уоллеса! – Он сделал выразительную паузу. – Доктор Инглис – большая шишка в тамошнем Комитете, а миссис Инглис – мой очень хороший друг. С моими мозгами, влиянием и связями я ставлю пять фунтов против шиллинга, что через пять лет я буду директором этого Фонда.