Антон быстро поправлялся. На его лице снова появилась улыбка, но не такая уверенная, как раньше. Он знал, что обречён на малоподвижный образ жизни. Быстрое сильное тело, внутренний мир, получающий большую радость от стремительной жизни, как они смирятся с таким положением дел? Я не знал, и не знал ещё толком сам Антон. Первые дни, когда боли ушли, и самочувствие стало относительно хорошим, Антон был задумчив и самоуглублён. Я старался ему не мешать, и мои посещения были не долгими. Но Антон постепенно свыкался со своим будущим, и у него снова появилась тяга к общению. Со мной и профессором. Особенно со мной, так как профессор освобождался только вечером и всё-таки не был так близок к нему, как я. Так считал Антон.

А я так не считал. Не было у меня близких отношений с Антоном. У меня был в жизни и остался в душе только один настоящий друг – Том. И в его смерти повинен Антон. Может косвенно, но это уже неважно. Да, Антон снова немного ожил в моём внутреннем мире после последних трагических событий. Я не мог не замечать его хорошие человеческие качества, а они точно у него есть, и я не мог быть неблагодарным ему за спасение, но всё не то. Всё, как игра. У меня было двойственное ощущение. Странно, игра, но серьёзная игра, когда на кон ставятся жизни, в том числе и моя жизнь. Но это – не жизнь. И поэтому я не хотел сближаться с Антоном, чтобы не стать похожим на него.

– Лексис, почему ты спешишь покинуть меня? – спросил как-то Антон. – Во-первых, я в отличие от тебя даже хромать не могу. Во-вторых, чем ты можешь быть занят в этом затерянном от цивилизации мире, где даже новости приходят с некоторым опозданием?

– Я помогаю одному старому знакомому по прошлому посещению Европы. Талантливый молодой человек, и он со своей стороны открывает много нового для меня.

– Понятно, – с некоторым огорчением сказал Антон, – но не забывай и меня, пожалуйста.

– Конечно, Антон, – сказал я. – Ты о чём-то хочешь поговорить?

– О нас. Ты знаешь, что произошло на Марсе, пока мы летели сюда?

– Да, кое-что понял из старых записей новостей, переданных на Европу, рассказа профессора и других сотрудников станции.

– Я тоже просмотрел записи. О чём там рассказывается? Марсианское восстание в течение восьми дней подавлено. Все подпольные подземные производства уничтожены. Все лидеры марсианского восстания убиты или схвачены. Наступило время братской любви, взаимопонимания и сотрудничества Марса и Земли. Всю ответственность за тысячи погибших людей несут лидеры марсианского восстания, жаждущие власти и толкающие невинных людей на смерть. Такое больше не должно повториться. Насилие и человечество – несовместимые понятия. И так далее, и тому подобное. И что ты по этому поводу думаешь?

– Демагогия о человеколюбии и ложь.

– Правильно, – радостно согласился Антон. – Как во все времена. Лицемерная политика продолжает править мозгами непосвящённых людей, а их большинство, а значит, и миром. Но мы, посвящённые, понимаем, что всё не так. Марсианское движение не уничтожено. Я смотрел приведённые списки погибших и захваченных лидеров, многих имён там нет. Макса, кстати тоже нет. Может, он остался жив?

– Может и Мик? – произнёс я вполголоса, нащупывая в кармане его кольцо.

– Кто такой Мик? – спросил Антон.

Я покачал головой, давая понять, что Антон его не знает.

– Так вот, – продолжил он, – корабль тоже не обнаружен. О нём бы обязательно сказали. Это было главной задачей операции «Война миров». Что касается погибших, то именно марсиан погибло тысячи, а десантников только сотни. И виной этому не только упрямство марсианских лидеров, но и прямолинейная жестокость ВОБР.

– Но ты раньше считал, что благость для многих оправдывает жестокость для некоторых.

– Я и сейчас продолжаю так считать. Разум людей несовершенен, поэтому возникают проблемы, и многие из них можно решить только жёстким методом. Пороки властвуют над людьми в разной степени, – ответил Антон.

– Так кто больше порочен? Марсиане, отдающие свои жизни ради свободы и счастья всех марсиан, или земляне, препятствующие им? Я не спрашиваю – дальновиднее, разумнее? Я просто спрашиваю – порочнее? – прямо смотря в глаза Антону, спросил я.

– Разум надо воспринимать комплексно. Добрые, но не умные стремления могут быть опасны для неразумного общества. Я не хочу оправдывать руководителей ВОБР и корпораций. Они провалили операцию, потому что поспешили. Я чувствовал, что информации ещё недостаточно. Но они опасались, что не успеют, и надеялись, что по ходу действия сумеют всё сложить. Но, по-моему, ничего у них не получилось. Земляне поступили неразумно во всех отношениях – безумно по плану и бездушно по-человечески. А марсиане, ты прав, оказались разумнее землян. Может, действительно, надо стать марсианином, чтобы раскрыть в себе настоящего человека, – задумчиво сказал Антон.

– Да, у марсиан есть чему поучиться землянам. Я провёл вместе с ними не так много времени, но мне кажется, я стал немного похож на них.

– Но, Лексис, повторюсь, если случится решающий бой, он должен случиться, дело времени, и марсиане победят и приобретут свободу и независимость, то это не будет победой всего человечества. Люди не готовы жить по светлым принципам, разумом не готовы. Допустим, что марсиане все готовы, хотя я в этом сильно сомневаюсь, но земляне будут лицемерить, выжидать и готовить благоприятные условия, чтобы вернуть себе всю власть. Ты посмотри, если руководство ВОБР способно лгать и предавать, то, что можно сказать о рядовых гражданах Земли. Каждый второй такой же, как они, если не хуже.

– А когда-то ты верил ВОБР.

– Я просто шёл с этой организацией по пути. У нас была одна цель – развитие человечества. Я не всегда соглашался с их действиями и методами работы. Но видел результат. Положительный результат. Но в этот раз кто-то из руководства ВОБР, я догадываюсь кто, поступил совершенно неразумно. И дело даже не в стремлении нас уничтожить. Мы – частный случай. Мне кажется, эти люди через месяц или год уйдут в отставку, их заставят уйти, и мы поможем, а ВОБР будет продолжать выполнять свою миссию. В целом положительную миссию. Проблема не в ВОБР. Идея создания и работы этой организации разумна. Проблема в людях, которые не могут ещё по природе поступать разумно, и именно они, проникая во властные структуры, мешают жить людям, И на Марсе, и на Земле.

– А я всё-таки верю в людей, во всех людей, где бы они не жили. И в их светлое будущее.

Антон улыбнулся, – ты светлый человек, и стараешься видеть свет и в других людях. Но в жизни ещё много темноты, – а потом, через паузу, как бы спохватившись, продолжил. – Да, о нас. Я всё продумал. Есть два варианта, чтобы нас не попыталась добить ВОБР, как людей, имеющих на неё большой компромат. Первый вариант, если марсиане в ближайшее время, пока мы будем находиться здесь, приобретут независимость. Это самый удачный для нас вариант, и тогда решить все проблемы – дело техники. Второй вариант, если вся власть останется у ВОБР. Это сложнее, но тоже можно.

– Антон, давай подождём, – перебил я его. – И перед отлётом будет ясно, как нам лучше поступить. А сейчас я хотел бы оставить тебя. Я обещал молодому учёному, что буду присутствовать при его эксперименте. Зайду к тебе позже.

– Ладно, – ответил он и грустно посмотрел мне вслед.

Мне было немного неприятно так покидать Антона. Но я обещал. Это раз. И моя жизнь – это моя жизнь, а не наша общая, несмотря на микрочипы и его беспомощность. Это два. Надо, чтобы всё стояло на своих местах, без лицемерия.

Как-то вечером я и профессор вместе навестили Антона. Разговор пошёл о взаимодействии философии и науки. Больше говорил Антон и профессор, часто вспоминая великих учёных и философов. А я внимательно слушал, и замечал, что иногда в их речи проскакивали ссылки на прошлый разговор. Я точно знал, что профессор и Антон встречались, но никак не мог понять при каких обстоятельствах. И когда у них возникла пауза в разговоре, я не выдержал и спросил.