Он почмокал языком, как персы обычно выражают высочайшую степень восхищения, и сказал:
– А теперь пойдем знакомиться с Арезу!
У выхода из конюшни стояла невероятной красоты лошадь – темно-коричневая и блестящая как глянец. Она пританцовывала на тонких высоких ногах, нервно подрагивая поджарыми боками и поводя чувственными ноздрями, будто в предвкушении опасности. Она источала такое беспокойство и нетерпение, будто собиралась, не дожидаясь ездока, сорваться с места как стрела и умчаться в ярко-зеленую даль, где скрылись Роя и Ромина. И я бы испугалась, но тут увидела глаза Арезу. Они были иссиня-черными, как ночь, и показались мне испуганными и печальными.
Впервые в жизни я стояла так близко к живой лошади, что чувствовала ее дыхание!
Несколько секунд мы с ахалтекинкой пристально смотрели друг другу в глаза, хотя я едва доставала головой до ее спины и ей пришлось наклонить голову, чтобы меня увидеть. Зато спустя эти считанные секунды я отчетливо поняла, что у нас с Арезу случилась любовь с первого взгляда, и дальше все будет легко.
Остальное было делом техники.
Хамид объяснил мне, где у лошади стремена и как вставлять в них ноги. Как, в каких случаях и зачем делать шенкель – ударять лошадь пятками в бока. Как пропускать поводья между пальцами руки и как натягивать их так, чтобы лошадь поняла всадника, но ей не было больно или обидно. Когда можно пользоваться стэком, а когда это только унизит или разозлит лошадь. Когда нужно проявить настойчивость и применить силу, а когда лучше потрепать по холке и ласково сказать: «Яваш-яваш!» («Тихо-тихо!» – перс).
Если лошадь вдруг «понесла» – помчалась вперед, не слушаясь всадника – надо не тянуть поводья на себя, а «заводить ее на вольт» – тянуть один из поводьев, правый или левый, чтобы она вынуждена была заходить на круг и терять скорость. Хамид пояснил, что если на скорости, желая остановить лошадь, резко потянуть поводья на себя, лошадь вынуждена будет резко запрокинуть голову назад, что может ей не понравиться и она встанет на дыбы. Это называется «свечка» и означает, что лошади не нравится тот, кто на ней сидит, и она намеренно хочет избавиться от всадника. И чаще всего ей это удается: если лошадь делает «свечку» на скорости, падают даже самые опытные наездники.
Завершая инструктаж, Хамид сказал, что поводья, стремена и кнут существуют, чтобы направлять лошадь, задавая ей нужный вектор, а не для того, чтобы дергать ее в разные стороны. Лошади – очень умные существа и всегда слушаются наездников, от которых исходит мудрость и сила. А по-настоящему мудрый и уверенный в своей силе человек никогда не будет без дела демонстрировать свою власть над лошадью – просто так тянуть поводья, давать шенкель на всякий случай, чтобы не расслаблялась, или напоказ стегать кнутом. Еще лошади чувствуют доверие к себе и испытывают уважение к ездоку, который им доверяет.
– Короче, ты ее уважаешь, она тебя уважает! – закончил лекцию Хамид. – А теперь давай садись! А то болтаем только!
Слушая Хамида, я вдруг подумала, что я тоже немного лошадь. Я не против того, чтобы слушаться, но только если наставник мудро направляет, а не просто пинает тебя в бока, показывая, кто тут главный. Или хлещет хлыстиком в профилактических целях, как ходжа Насреддин в любимой папиной истории. Мой папа любил рассказывать, как Ходжа вдруг ни с того ни с сего начал лупить свою дочь, когда она собралась к реке по воду. Никто не понял, в чем она провинилась. А Насреддин пояснил: «Такая растяпа, как моя дочь, точно разобьет по дороге кувшин, поэтому я решил наказать ее заранее!»
Хаджи Рухи подсадил меня на Арезу, а вернее, закинул. На мгновение мне стало страшно, так высоко я оказалась. Но тут же почувствовала под собой мощное тело ахалтекинки и подумала, что я ей доверяю. Она большая, красивая и сильная, зачем ей меня обижать? И я ее не обижу, я хоть и маленькая, но тоже красивая и сильная.
Хамид подтянул стремена, чтобы мне удобно было упираться в них самой широкой частью ступни, и взял Арезу под уздцы.
– А теперь давай небольшой шенкель! – скомандовал он.
Едва я коснулась пятками боков Арезу, как она вздрогнула, повела шеей и пошла вперед. Это был медленный шаг, но мне казалось, что я лечу! Я испытывала восторг полета, торжество управления живым существом и радость взаимного доверия одновременно! Эта гордая и своенравная лошадка покорно несла меня на себе и слушалась моих команд. Я могла повернуть ее влево, и вправо, и «пустить на вольт» – развернуть на 180 градусов. Все это мы проделали в леваде – огороженном загоне – куда Хамид привел Арезу под уздцы со мной в седле. Там он отпустил лошадь, но все время находился рядом со стэком в руках.
Я самостоятельно прошагала три круга. Хамид похвалил меня за красивую посадку в седле и спросил, не боюсь ли попробовать поехать рысью?
Я спросила, что это?
Хамид пояснил, что рысь бывает строевая и очень смешно попрыгал, изображая ее. И еще полевая, более размашистая – и снова попрыгал, еще смешнее. Арезу подозрительно косила на него своим иссиня-черным глазом. Когда Хамид показал галоп-карьер, помчавшись вдоль левады, как конь, я покатилась со смеху, а Арезу заржала, в самом прямом смысле. Вскинула голову и издала короткое гортанное ржанье.
– Она говорит, что у меня неправильный галоп! – перевел с лошадиного Хамид. – Ну что, пробуем?
– Пробуем! – храбро отозвалась я.
Хамид объяснил, как при рыси надо слегка привставать в стременах в такт движениям лошади, чтобы не плюхаться на нее как мешок с овсом. Тут я вспомнила «тюфяк с дерьмом», подслушанный на «Урожае», и пообещала ни за что не плюхаться!
– Это как в танце, – объяснял Хамид, – партнер ведет, дама слушается, а ритм задает музыка. А в верховой езде ты одновременно и дама, и музыка. Ты задаешь ритм, но ведет лошадь, а ты под нее подстраиваешься. Я понятно сказал? – усомнился Хамид в ясности для меня своего поэтического сравнения.
Я уверенно кивнула. Я действительно все поняла – и про танец, и про музыку, хотя еще ни разу в жизни не танцевала с партнером. Ну, кроме нашего группового танца маленьких лебедей в марлевых пачках.
Это было настоящее волшебство: Хамид отпустил поводья, я дала Арезу легкий шенкель и мы с ней в едином порыве вспорхнули полетели вдоль левады. Это было восхитительно! Я быстро вошла в такт движениям Арезу и не испытывала неудобства. Было немного страшно от того, что она высокая, но я чувствовала, что нарочно Арзу меня не скинет. А сама я не упаду, потому что крепко держусь за поводья и ощущая сталь стремян серединой ступни – все, как учили.
Я не знаю, сколько прошло времени. Я бы так и скакала до бесконечности по этой восхитительно-мягкой леваде, на этой мощной, но послушной ахалтекинке, и неестественно-зеленый холм Душан-Таппе с его игрушечными домиками крутился бы вокруг меня, как в танце. Я ощущала внутреннюю мощь лошади, она передавалась мне будто изнутри, ветерок в лицо давал ощущение полета, взгляд ни во что не упирался, кроме бескрайних зеленых просторов и гор на горизонте… Это было глубокое, серьезное и совсем не детское чувство. Испытав его единожды, я пронесла его через всю свою жизнь. И верховая езда в ней стала чем-то особенным, ни с чем не сравнимым.
Когда Хамид снял меня с Арезу, ноги меня не держали. Это было неожиданно. Сидя в седле, я не ощущала никаких неудобств. А тут они будто разъезжались в стороны. Хамид сказал, что это с непривычки и скоро пройдет. Он усадил меня на скамеечку у левады, сказав, что скоро приедут его сестры и накроют обед. А пока они с отцом тоже проедутся.
Хамид и господин Рухи ловко вскочили в седла и умчались в сторону дальнего луга. Я смотрела вслед ладным фигурам всадников на статных, будто точеных, лошадях и думала о том, как прекрасно быть сильным, мудрым и красивым. И чтобы вокруг вот так сияло солнце, и зеленел луг, и люди улыбались и шутили, и говорили друг другу только хорошее.
Вскоре прискакала разрумянившаяся Ромина, лихо спешилась и сообщила, что сейчас у нас будет пикник в дальней беседке под чинаром. Сейчас только она отведет Шаха в стойло и сбегает в машину за корзиной с ланчем. Я вызвалась ей помочь, но не смогла даже встать, ноги меня не слушались. Подружка ушла, ведя Шаха под уздцы, и ласково поглаживая его по холке.
