— Ты издеваешься? — совершенно ожидаемо зашипела она.

— Ты не поняла. Я хочу тебя не одну ночь, не на одну неделю, я хочу, чтобы ты была полностью моей.

Да, таких признаний он ещё не делал, и звучало коряво.

— Ах, ты хочешь?

— Да, хочу, — он придвинулся ближе, рассматривая её, ища признаки фальши, и игры на хорошеньком личике, но Вика только возмущенно пылала, сверкая глазами. — И методы мои тебе знакомы.

— Знаешь что, Руслан, — она выставила руку, не давая ему, приблизится, — тебе не кажется, что ты охренел?

— Возможно, — он криво улыбнулся, и, перехватив её руку под локоть, крутанул и прижал спиной к своей груди. — Ты же знаешь, царица, — забормотал он, склоняясь к её ушку, тяня сладкий аромат её кожи, — я не отличаюсь деликатностью. Но то, что моё, не отдаю ни кому.

— Да? — она дёрнулась, но он не позволил, крепко обхватив за плечи. — А кто сказал, что я твоя?

— Я сказал.

— А тебя не смущает наличия у меня мужа?

— По хер мне на твоего мужа. Просто имей в виду, что вам срочно надо развестись. Я своим не с кем не делюсь.

Она промолчала, и он развернул её лицо.

— Вика, я серьёзно.

— Отпусти меня, — попросила она. — Ты слишком сильно давишь, мне трудно дышать.

И говорила она это по ходу не только о его объятиях.

Руслан нехотя подчинился, и она тут же отошла от него.

— Уходи, пожалуйста, — и, не дожидаясь его ответа, развернулась и пошла прочь.

Сперва Руслан, хотел догнать её, но притормозил свой порыв. Ей нужно дать время. До вечера, или даже до завтра.

Это максимум, на который он способен.

9

— Ого, это от кого? От папы? — воскликнула Милана, заходя в кухню, как раз когда я пристраивала, букет цветов, который только что принёс курьер.

Нежный, очаровательный, и, несомненно, красивый. Розовые пионы, лиловая гортензия, белые розы, и кремовые гипсофилы. Он был словно признание в любви. Такой трогательный и восхитительный. Мне сразу вспомнился романтический реализм Лорис Джоан. Помню, как увидела её картины на выставке в столице. Мы ездили туда по делам Вика, и небольшая частная галерея выставляла её работы. Я зачарованно ходила по узким коридорам, и впитывала в себя эти полутона, и сочные мазки, игры света и тени, акварельные линий и изгибы.

— Нет, это не от папы, — ответила я дочери.

— А от кого? — в голосе Миланы послышалось искрение удивление.

— От одного клиента, — начал я судорожно придумывать ответ, — он очень доволен проведённым мероприятием… вот и благодарит…

Естественно, что это от Руслана, рассказывать дочери я не собиралась. Я даже представить не могла, как я преподнесу ей информацию, о том, что человек, который меня удерживал в плену две недели, и, по мнению Миланы, издевался надо мной, теперь ухаживал за мной, дарил вот такие трогательные букеты, вдруг решив, что не может без меня жить. А самое страшное, что я не смогла бы ей объяснить, что мне это нравиться. Как рассказать четырнадцатилетнему подростку, что оказывается, вот так бывает. Твой похититель становиться для тебя важным. Что из самой чёрной страсти, из похоти, возможны светлые чувства. Что ребёнок, в моём животе от Руслана, а не от её отца. И что как бы я не культивировала свою обиду, и злость на него, сейчас, когда он окружил меня своим вниманием, и признался, что я ему необходима, я потихоньку сдаю свои позиции. Всё это мне ещё стоит рассказать и дочери и Вику. И я даже не представляю, как это сделать.

Это у Руслана всё просто. Он конкретный, и не боится последствий. А я чувствую неимоверную вину, по отношению к своим родным. Мне стыдно за мой выбор, и в то же время я понимаю, что ничего не могу изменить. Не хочу. Но пока мне легче, никому, ничего не говорить.

А Руслану, вообще не требовалось, ни на что разрешения и позволения. Он уже на следующий день, после нашего разговора, конечно в кавычках, начал вести себя так, словно я его по определению. Заезжал за мной на работу, и после. Возил на обеды и ужины. Дарил цветы и подарки. Вёл себя самоуверенно и вполне в своём стиле. Единственное, где я сопротивлялась, так это территория моих родных и галереи. Его, конечно, коробило, что я не спешу всем, и каждому рассказать, какое счастье на меня свалилось, но он смирился с этим, и это меня тоже подкупало.

Он, оказывается, может быть терпеливым, спокойным, заботливым. Конечно, в нем проглядывал его неукротимый характер, хоть он и старался, и это тоже плюс ему, но порой, в его глазах горела такая жажда, а черты лица заострялись, он, словно скидывал человеческую личину, и становился хищным зверем. И тогда мне становилось и страшно, и в то же время тянуло к нему с непреодолимой силой. Я словно мотылёк летела на этот огонь, но в отличие от мотылька, знала, что могу сгореть, но это меня не останавливало. Мне хотелось этой сладкой боли, этой горячей агонии. И Руслан видел, как он зажигал меня, и тогда тормозил сам, укрощая свои порывы, говорил, что сейчас совсем не время. Его, мягко говоря, смущала моя беременность, хоть он и говорил, что это ни так, но я видела, что эта тема ему неприятна, тем более что я не спешила, сообщить ему, что это его ребёнок.

Почему?

Сама не знала.

Просто может я не до конца доверяла ему, боялась, что снова растопчет, выкинет. А может меня, тешила, та боль, что, несомненно, мучила его, ведь глядя на мой живот, он явно представлял его происхождение, и моя гордость потирала свои лапки. Он сам от меня отказался, и теперь я с некой долей злорадства, смотрела на его терзания.

Не знаю, что будет потом, когда он узнает правду, об этом трудно судить. Сможет ли он совладать с собой? Пока меня устраивало всё как есть, тем более, что я всё ещё сомневаюсь, что у нас хоть что-то выйдет, и вмешивать сюда ещё не рождённого сына мне не хотелось. И не было гарантий, даже при том, что он так рьяно стал проявлять ко мне знаки внимания, что ему нужен этот ребёнок, пусть даже он его.

Сплошные сомнения и догадки. Я была словно сапёр на минном поле. Несмотря на тесное времяпрепровождение, Руслан совсем не спешил открываться. Всё что мне удалось из него вытащить, это то, что у него было непростое детство, потом такая же молодость, да и, в общем, и жизнь сложилась у него тоже нелёгкая.

Я, конечно, это подозревала. Понимала, что такой суровый характер не возникает неоткуда. И стоило мне копнуть глубже, он тут же закрывался. Это и обижало одновременно, и было всё больше интереснее узнать его ближе.

Раньше, все же я представляла его по-другому. Для меня он был неким беспредельщиком, который творил всё что хотел, сейчас, когда мы познакомились ближе, я не то что его оправдывала, хотя и это тоже, но возможно понимала. Та среда, в которой он обитал, не оставляла выбора, либо ты, либо тебя. И мне порой хотелось, защитить его от всей этой грязи, обогреть, чтобы он оттаял. Но было страшно, а вдруг ему это не надо…

— Не этот ли клиент, за тобой ездить всю неделю? — Милана явно не одобряла, по её мнению, мою ветреность, тем более что всё ещё верила, что мы померимся с её отцом, хотя я ей уже объясняла, что с Виком нас ждёт только развод.

Но самая лёгкая позиция это отрицание, тем более у подростка. И я не настаивала и понимала, что для неё это болезненная тема. И наличие у меня ухажёра, совершенно точно её злило, а если она ещё узнает, кто этот ухажёр, я боюсь, что она меня не поймёт и не простит.

И как она ещё не рассмотрела его, когда он приезжал, и привычно выходил, и ждал возле машины. Конечно, шестнадцатый этаж. Высоко. И стоянка слегка в стороне, и не удобна для обзора. Но опять же, высмотрела же, что Руслан уже неделю, несёт своё «дежурство», а значит дело за малым, скоро она узнает, кто приезжает за мной каждое утро, кто дарит цветы и подарки.

Конечно, нужно успеть поговорить, до этого момента, но только не сегодня. Несмотря на прекрасное весеннее утро, приятный сюрприз от Руслана, и крепкий сон, чувствовала я себя не очень. Спину ломило, и грудь стала такой чувствительной, что любимый кружевной бра, сменила на тонкую формовку, которая меньше раздражала кожу. Но больше всего меня раздражало, что я становилась неповоротливой. И даже не прибавка веса, меня раздражала, это было ожидаемо, а общее неуклюжее состояние, словно я в раз утратила всё проворство, и стала какой-то медленной, и по ощущениям очень большой. Ещё неделю назад, я вполне грациозно могла вышагивать на высоких каблуках, а теперь, мои ноги отекали, и втиснуться в любимые лодочки, не представлялась возможным. Всё это конечно понятно, тем более что беременность не первая, но с Миланой всё было иначе. Я тогда была намного моложе, и, наверное, здоровее, потому что вот вообще не помню, чтобы с утра у меня болела голова, ломило спину, и крутило ноги.