Вика обернулась. На её лице застыла смесь удивления, и такого неподдельного восхищения.

— Моя галерея? — проговорила она, словно не веря ему.

— Твоя, царица, — усмехнулся Руслан, и быстро сократил расстояние между ними. Обнял, вжимая в себя её тело, заглядывая в синие глаза. Купаясь во всём этом спектре удовольствия, что излучали они. Он, который так далёк от всего возвышенного и тонкого, сейчас просто зависал от того восторга, которые излучали её глаза. Читал там все ответы, и снова пропадал, в очередной раз тонул в этом мареве, с удовольствием погружаясь на дно, опускаясь к ногам этой женщины.

— Но как? — слов ей явно не хватало.

— Ну какая разница, Вика, — усмехнулся Руслан, обрисовывая контур её губ, пальцем, — она теперь твоя. Я же обещал…

Он склонился, и прочертил носом по её щеке, собирая сладкий аромат её кожи. Вика мурлыкнула в ответ, прижимаясь ближе.

— Это так неожиданно, — проговорила она, — я даже не знаю, что сказать…

— Не надо ничего говорить, — Руслан привычным жестом взял её лицо за подбородок, — не нужны мне твои слова…

— А что нужно? — лукаво улыбнулась царица, и, не дожидаясь ответа, сама поцеловала его.

Легко и нежно, как умела только она, притягивая его ближе за шею.

— Царица я не против продолжения, но это ещё не всё. Там наверху есть ещё кое-что, — оторвался он от неё.

— И что же?

— Пойдём, — потянул он её, и Вика послушно последовала за ним.

На втором этаже, был один широкий зал, также освещенный лианой из ламп.

Посреди, стоял круглый стол, с белой скатертью сервированный к ужину. Фрукты, шампанское в ведёрке, нарезка на тарелке, и ваза с пышным букетом роз. Высокий подсвечник, с пятью незажженными свечами. А вокруг по стенам, висели картины, и почти на всех был он, Руслан.

Он и сам не ожидал, что здесь будут эти картины, и даже не подозревал, что их так много.

Со всех сторон, на него смотрел он.

В пол оборота, прямо, исподлобья.

А ещё, совсем сюрреалистичные изображения его в виде ангела. Тёмного, словно сотканного из теней. Так она его всегда видела, падшим ангелом.

Вика остановилось у одной из таких картин.

— Это моя любимая, — сказала она, — мне кажется, она передаёт всю твою сущность.

Руслан подошёл следом, разглядывая черно-белые штрихи, сложенные в изображение.

Его, не обладающего никакими талантами, всегда поражала эта способность людей, претворять свои мысли, эмоции во что-то осязаемое.

И конечно, он приклонялся перед талантом царицы, умеющей, взять в руки карандаш, и вложить душу в холст.

С картины, на него смотрел он, так как умел только он. Хищно, остро, прямо. Все его черты были заострены, высеченные, будто из теней. Это был он, в самой глубине своей души, и она это видела в нём, с самого начала, всё его тёмное нутро, и всё равно светила ему путеводной.

— Спасибо тебе, царица, — склонился он над ней, и втянул аромат её волос, зарывшись носом в кудряшки.

— За что? — обернулась она. — Это тебе спасибо…

— За то, что дала мне когда-то второй шанс, за то, что появилась в моей жизни снова, за то, что наполнила её смыслом.

— Руслан, ты же сделал для меня тоже самое. Разве не видишь, какой счастливой ты меня делаешь? Каждый день!

Он грустно улыбнулся ей. Он понимал, что её значение для него намного выше, но спорить не стал.

— Отметим?

Они сели за стол.

— Мне даже теперь мучает совесть, за то, что я капризничала, — призналась царица, пока он открывал шампанское.

— Это правильно, — не преминул поддеть её Руслан.

— Но я, знаю способ извиниться, — заблестела лукавая улыбка на её губах.

— А я, даже несколько, — парировал Руслан, разливая игристое по бокалам.

— Готова на все, ради твоего прощения, — немного смущённо проговорила она, прекрасно зная, как он может быть изобретателен в этом вопросе.

Но Руслан пристально посмотрел в её глаза, в миллионный раз, залипая на их чудесном цвете, и пухлых губах. На непослушных кудряшках, что обрамляли самое любимое лицо. Ловя кайф, только от созерцания красивой женщины перед ним. Женщины, которая была его, и ему каждый раз не верилось, глядя на царицу в это.

Подумать только, ведь его жизнь могла пройти без неё, и он бы совершенно не понял бы, и не познал бы, той полноценности и смысла, что несёт с собой эта женщина.

— За мой маяк, — сказал он, протягивая тонкий бокал к ней. — За тебя!