Малик шагнул было к девочкам, но снова почувствовал аромат дождя и замер. Он обернулся, и его бросило в жар, не имевший никакого отношения к магии: рядом с ним стояла Карина.
Ее взор был устремлен на уходящих в джунгли девочек, и это позволило Малику какое-то мгновение просто любоваться ею. Она ничуть не изменилась за те несколько дней, что прошли после ее безумного, сопровождаемого бурей побега из Зирана. В ее янтарных глазах застыла настороженность, серебристые локоны спрятаны под зеленым платком. Только когда девочки исчезли в зеленой листве, она взглянула в его сторону. Ее взгляд скользнул по его лицу, на миг задержался на губах, и, хотя Малик понимал, что это всего лишь сон, огонь, разлившийся по его жилам, стал еще жарче. Он тут же вспомнил тот последний раз, когда они были вдвоем.
Прошло пять дней с тех пор, как они поцеловались на крыше Храма Солнца. Этот поцелуй поверг его душу в смятение.
Пять дней с тех пор, как он попытался убить ее, чтобы спасти свою младшую сестру.
Пять дней с тех пор, как Карина под рев урагана и вспышки молний исчезла из Зирана, а ее старшая сестра восстала из мертвых.
Такой короткий срок, а мир, каким они его знали, перевернулся с ног на голову. Малику столько нужно было ей сказать, извинения и объяснения теснились на языке. Он сделал шаг к ней, а когда увидел, что она не отстранилась, – еще один.
– Карина… – начал он, и тут ее кулак с размаху врезался ему в челюсть.
– Малик? Малик!
Малик распахнул веки. Грудь залила боль – кто-то тряс его за плечо. Мгновенно включились инстинкты, отточенные годами внезапных стычек с отцом. Чернильно-черная татуировка, обыкновенно обхватывавшая его плечо, скользнула в ладонь и превратилась в кинжал с черным клинком и золотой рукоятью. Свободной рукой Малик ухватил нападавшего за рубаху и приставил кинжал ему к горлу. Тот рванулся, но высвободиться ему не удалось.
– Малик, это же я! Убери кинжал! – вскричал он, и Малик одновременно осознал две вещи: что он вцепился мертвой хваткой в свою старшую сестру Лейлу и что к его собственной шее прижато массивное лезвие копья.
– Отпустите ее, – сказал Страж. Сквозь высокий звон в ушах Малик слышал оглушительные удары собственного сердца. Он тут же отпустил Лейлу. Отметина забралась обратно под кожу. Он закрыл лицо ладонями, стараясь отдышаться.
Дыши. Будь здесь. Будь сейчас.
Он явно уже не находился внутри своего разума. Не сражался с Идиром за власть над своим телом. Не был во сне о далеком прошлом, где видел Карину. И не был спрятавшимся в углу мальчишкой, который молится всем богам, чтобы отец его в этот раз не нашел, хоть бы не нашел.
Он, с самого окончания Солнцестоя, лежит в больнице Ксар-Алахари. С его сестрами все хорошо. С ним относительно тоже, хотя это может быстро измениться, если Страж вдруг решит чуть сильнее надавить копьем на его шею.
Лейла взглянула на замершего под копьем Малика и резко сказала Стражу:
– Уберите оружие, вы его пугаете!
Если бы в Обуре, их родном городе, какой-нибудь эшранец позволил бы себе обратиться в подобном тоне к элитному зиранскому воину, его бы в лучшем случае наказали палками, а в худшем – казнили. Как видно, по сравнению с прошлыми временами их положение сильно укрепилось, потому что Страж только пристально посмотрел на Малика, затем кивнул и возвратился на свой пост в углу палаты. Лейла щелкнула языком и тихо произнесла несколько успокоительных слов, но Малик заметил, что она по-прежнему держит руки перед собой, как будто опасается, что он может в любой момент напасть на нее.
– Прости, пожалуйста, – хрипло сказал он.
– Не извиняйся. Не надо было тебя так резко будить. – Она скрестила руки на груди. – Все хорошо. Ничего страшного не произошло.
Но могло произойти. Поэтому в палате и находился Страж: не для того, чтобы защищать Малика от кого бы то ни было, а чтобы защищать кого бы то ни было от Малика. Вряд ли можно было осуждать Фарида и Совет за то, что они желали быть готовыми на случай, если Идир вдруг освободится, но это не означало, что Малику нравилось пребывать под круглосуточным наблюдением.
– Это был Царь Без Лица? – спросила Лейла. – Он пытается вырваться?
Пальцы Стража крепче сжали древко копья – только по этому незаметному движению можно было догадаться, что он их вообще слышал. У него через плечо была красно-серебряная перевязь – наверное, знак отличия либо принадлежности к определенной категории войск.
– Вроде того… – сказал Малик и, заметив обеспокоенный взгляд старшей сестры, тут же добавил: – Но у него ничего не получается, так что беспокоиться не о чем!
Чтобы удостовериться в этом, он обратил взор внутрь себя и попробовал на прочность преграду, отделявшую его от Идира. Стена держала хорошо, боль, мучившая его во сне, исчезла.
В отличие от Малика, Лейла не была улраджи, поэтому она не вполне понимала, что произошло, когда он впустил Царя Без Лица в свое тело. За те дни, что прошли после Солнцестоя, он не раз замечал, что Лейла смотрит на него так, будто ждет, когда злой дух разорвет Малика изнутри, освободится и переубивает всех вокруг.
И это было не так уж невероятно, как показало только что произошедшее.
Но им не придется долго тревожиться о том, что Идир вырвется на свободу, потому что именно сегодня Малик должен был начать обучаться магии улраджи. Под руководством Фарида он научится управлять магическими силами и сделает свой разум крепче, так что Царь Без Лица ни за что не сбежит.
Взгляд Малика упал на Надю: она мирно сопела на кровати подле него. Это хорошо: после возвращения из мира духов она вообще не смыкала глаз. Он первый раз с того момента видел ее спящей. Он подоткнул одеяло ей под подбородок, и она тихонько вздохнула.
Все, через что прошел Малик, все, чем он пожертвовал, – все искупал этот вздох. Вся пережитая им боль была не напрасной, потому что ему удалось вернуть свою сестру.
– Он больше никогда не причинит нам зла, – поклялся Малик, и в голове у него тут же вспыхнула боль.
Это мы еще посмотрим, маленький улраджи, – прошипел Идир. – Даже в наикрепчайшей стене можно найти слабое место.
Малика охватило нестерпимое желание расцарапать ногтями предплечье – старая привычка, появившаяся еще в детстве из-за того, что бурлящая в нем магия не находила выхода.
Но вместо этого он щелкнул плетеным каучуковым браслетом – тем самым, что подарил ему Тунде во время Солнцестоя.
Это все еще его разум. Он по-прежнему сильнее Царя Без Лица.
Наверное, на его лице появилась гримаса боли, потому что Лейла схватила его за запястье одной рукой, а другой дотронулась до кровоподтека, красовавшегося у него чуть ниже губ.
– А это откуда?
Отличный вопрос. Малик не знал, как рассказать Лейле о странном сне, где появилась Карина, не упоминая о том, что незадолго перед тем Царь Без Лица чуть не освободился из заточения.
И кроме того, он не хотел признаваться, что видел Карину во сне, – ведь в тот последний раз, когда они были наедине, он вонзил кинжал ей в сердце. И хотя он не сожалел об этом – на кону была жизнь Нади, – чувство вины, видимо, все же засело в нем, иначе с чего бы ему представлять в сновидении, как принцесса на него нападает.
Однако ее присутствие казалось таким осязаемым. Будто если он протянет руку, то сможет коснуться ее. А что, если… нет, такого не может быть. Он прекрасно умел ткать иллюзии, но никакая магия не может превратить сон в реальность.
– У меня был кошмар, и я прикусил губу, – сказал он. По-другому и быть не могло. Он случайно нанес себе травму во сне, а его измученный ум вообразил, будто Карина его ударила. Так и было, тут и думать нечего.
Чем больше Малик размышлял о Карине, о маленькой девочке-улраджи, о странно знакомом месте, которое он видел во сне, тем сильнее запутывались его мысли. Хотя он знал, что ему следует как можно лучше отдохнуть перед первым днем занятий с Фаридом, он еще долго просто сидел рядом с опять заснувшей Лейлой. Соседство Царя Без Лица было легче переносить в состоянии бодрствования, и Малик то прислушивался к дыханию сестры, то обращал внимание на ароматы трав, развешанных в палате от темного народца, то старался не замечать щекотки от перемещающейся по спине Отметины – все что угодно, лишь бы не думать о предстоящем дне и о том, каких усилий может потребовать от него обучение магическому искусству улраджи.
