Сердце моё сжалось, а следом за ним сжались и кулаки…

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и медленный выдох, борясь с желанием вскочить с места с криком "НАНИ?!?", что бы это восклицание, блять, ни значило…

Аниме снова пытается сделать меня частью этого мира, только теперь обостряя не пиздострадальческие качества, а героические. Я чувствовал в груди обжигающее, бурлящее чистой яростью желание восстановить справедливость и отхуячить всех этих малолетних пидорасов, одной бесконечно длинной вертушкой, но знал, что не должен так поступать. Не потому, что распускать руки, а в моём случае ноги, некрасиво, а потому, что так я прогнусь под ёбаное аниме и навязанную им манеру поведения…

Открыв глаза, я уставился на сестру Мисаки-тян, всеми силами стараясь не отводить взгляд в сторону, туда, где какие-то бессердечные мрази издеваются над несчастным светловолосым ребёнком, глаза которого трясутся от обиды. Ему некуда бежать – его окружили подлые хуесосы и, кажется, никто вокруг не желает ему помочь…

К сожалению, пока я смотрел в большие, прекрасные глаза сестры Мисаки-тян, я начал чувствовать запах карамели – видимо, они жили вместе и пользовались одни шампунем. В груди моей поселились бабочки, мне захотелось коснуться её мягкой, тёплой ладо…

Так, всё блять! Я стал дышать ртом, чтобы не чувствовать запаха, и смотреть чуть левее её башки, чтобы не видеть её идеальное, треугольное, нихуя не похожее на человеческое, лицо.

– А где живут дети, которые появились тут, без родителей? – спросил Жека. – Как мы, например.

Я попытался максимально заинтересоваться этим вопросом, чтобы забыть о шестилетнем бедолаге и о пиздостраданиях, так что сделал максимально заинтересованный ебальник, хотя мне, разумеется, было совершенно похую, где живут новоприбывшие дети, – меня куда больше волновали угловатые пряди волос сестры Мисаки-тян, дрожащие на хуй пойми откуда взявшемся ветру.

– Дети всегда появляются без родителей, а взрослые – без детей. Поэтому все взрослые, желающие завести ребёнка, регистрируются в специальной очереди, указав желаемый пол и возраст ребёнка, и ждут, когда в мире появится подходящий малыш.

Я слышал, как пиздюки обзывали мальца нехорошими словами. Они дразнили его…

Я выпучил глаза ещё сильнее, прилагая все усилия, чтобы игнорировать эту хуйню, но всё осложнилось тем, что я случайно посмотрел в глаза сестре Мисаки-тян… Боже, они такие большие и милые…

– А почему бы не завести собственных детей? – продолжал забрасывать вопросами девчонку Жека. – Зачем брать чужих?

– Тут это невозможно. Пока что ни одной женщине не удалось забеременеть…

– А если детей станет слишком много, и взрослых на них не хватит?

– Такого не может случится. Дети появляются реже взрослых, да и сами дети склонны становиться взрослыми и тоже начинать хотеть завести ребёнка, – она широко улыбнулась.

О боже… Какая улыбка…

– Дай сюда! – громко крикнул один из старших детей, донимающих маленького мальчика.

Я повернул башку как раз в тот момент, когда он вырвал из рук бедолаги мягкую игрушку: белого подмигивающего зайца с розовым ухом…

Кадр приблизился, теперь его полностью занимал розовоухий заяц… От вида этой игрушки сердце моё сжалось ещё сильнее. Я словно увидел призрака из забытого прошлого. Почему-то меня накрыла тяжёлая волна мрачной тоски…

В следующий миг сцена разъехалась по диагонали: в первой половине я видел белого зайца в руке отнявшего его уёбка, а во второй – того же зайца, лежащего на полу коридора.

Ещё мгновение, и весь кадр заняло изображение зайца на полу, а затем камера отъехала от него, впустив в кадр всю длину коридора.

Мальчик, этот самый мальчик из ресторанного дворика, но с отрубленными руками и ногами, медленно, из последних сил, ползёт по коридору, неуклюже перебирая обрубками, оставляя за собой длинный, кровавый след. Обрубки его конечностей наспех перемотаны какими-то верёвками, но не для того чтобы спасти, а чтобы отсрочить смерть, дав мне возможность застать мальчика живым…

Он ползёт к зайцу – его любимой игрушке. Его мать мертва, отца нет дома, и единственное, чего он хочет – обнять единственного из близких… своего друга – розовоухого зайца.

Почему-то в этот момент я думаю лишь о том, каким ужасным для этого мальчика будет осознание того факта, что он не сможет обнять свою игрушку, потому что у него больше нет рук…

– "Я верну ему руки…" – слышу я почти безумную мысль в своей голове. Я хватаюсь за эту мысль словно утопающий в ледяной реке за обломки льда. Я цепляюсь за последнюю возможность сохранить свой рассудок, пережить всё это…

Жуткую сцену выбрасывает в сторону, возвращая меня в реальность: злобный мелкий хуесос держит в руках розового зайца и смеётся.

Ярость за долю секунды заполняет меня полностью, не оставив места ни для чего другого…

Я вскакиваю со стула и собираюсь убить их всех…

В этот момент неподалёку взрывается капсула. Из неё, кружась вихрем, вылетает нечто…

Оно кружится по залу, рассекая на куски всех и всё, что окажется поблизости. Куски тел, обломки мебели, фонтаны крови, перепуганные вопли… Если ад и существует – то он выглядит именно так…

Не знаю, как долго это продолжалось, но закончилось всё так же неожиданно как началось:

Тварь по широкой дуге залетела за наш столик, оставляя в полу глубокие борозды от стальных когтей, и окружила нас куполом четырёх своих лап, словно… защищая.

Все гости ресторанного дворика были мертвы. Сотни людей, весело проводящих время, в один миг превратились в покойников. Кажется, спастись не удалось никому: даже мальчику с розовоухим зайцем. В живых остались только мы трое – я, сестра Мисаки-тян и Жека.

Весь зал залит кровью и завален раскуроченными телами вперемешку с раскуроченной мебелью.

Эта почти статичная финальная сцена длилась, казалось, целую минуту. Наконец, сестра Мисаки-тян, борясь с ужасом, парализовавшим её тело, медленно подняла взгляд наверх, посмотрев на чудовище…

– Она… Она… – глаза её задрожали. – Она…Ч..чёрная…

– Она… Она… – глаза её задрожали. – Она…Ч…чёрная…

Дальний план. Тварь нависла над нами, закрывая со всех сторон руками. Она не похожа на другие Души: четырёхрукая, совершенно чёрная; плоская, широкая голова обвита лентой светящихся кроваво-красным глаз-линз.

Раздалось низкое, утробное клокотание… Почему-то я знал: приближается опасность…

Время тянется слишком медленно…

Эта тварь убьёт и нас? Умру ли я в реальности, если меня рассечёт на два куска эта здоровенная, злобная хуёвина?

Вспомнилась история про четырёх пропавших студентиков. Старик отправил их сюда, и они не вернулись, во всяком случае, к тому моменту, когда нас с Жекой тоже отправили в аниме…

На меня накатило неожиданное осознание всей хуёвости моего положения. Чёрт, а ведь это всё не какой-то прикол… Даже если этот мир и не настоящий, то я в нём ощущаю себя вполне реальным, и почему-то мне кажется, что смерть в этом ёбаном аниме приведёт к окончательной и бесповоротной смерти. Почему-то до этого момента я относился ко всей этой ситуации, как к херовой, подзатянувшейся шутке, но сейчас вдруг понял, что не было никакой шутки: да, старикан отправил нас сюда пиздец странным, комичным способом, словно на отъебись придуманным каким-то бесталанным дебилом-сценаристом, обнюхавшимся просроченным клеем, но… Разве это отменяет тот факт, что только что здоровенная тварь за минуту зачистила торговый центр, убив тут всех? Разве это отменяет тот факт, что теперь тварь может убить и меня самого, и я сдохну окончательно и бесповоротно, а мои родители, где-то в другом мире, будут до конца своих дней подавать объявления на сайты по розыску людей, надеясь, что меня найдут где-нибудь в соседнем городе, потерявшим память после удара арматурой по башке?

Комичность попадания в ситуацию не определяет её дальнейшее течение и финал…