– Да ладно,– сказал я, отмахнувшись.– Всё ты понял.

– Зачем я женился?

– Ты уже ответил.

– И что я ответил?

– Ты сказал "не знаю".

– А ты?– сказал он.– Зачем ты приехал?

– А почему ты не спрашиваешь, зачем я уехал?

– Затем что это уже не актуально. Ведь ты вернулся.

– А,– сказал я.– Ну да.

– Так зачем ты приехал?

– Зачем я вернулся?

– Да.

– Неважно. Может быть, это было важно вчера, а теперь уже нет…

– Москва предъявляет слишком большие счета, и все силы здесь уходят на то, чтобы их оплачивать. Здесь можно жить только тогда, когда у тебя нет выбора. А если у тебя есть выбор, жить здесь или где-то ещё, то этот город не для тебя.

– Значит, если я один раз уехал, то неминуемо уеду снова?

– Ты не просто уехал. Ты жил где-то там, а теперь вдруг решил вернуться.

– И снова уеду?

– Да.

– И что, это значит, не стоило и приезжать?

В комнате погас свет.

– Надо было магнитофон захватить.

– Она уже легла,– сказал он.

– Да. Так значит, это уже не актуально?

– Что именно?

– Всё. О чём я думал тогда, на что наделся, во что верил…

– Слушай, давай сменим тему,– сказал он.

– Не уверен, что получится, но давай попробуем. Как в анекдоте, знаешь? К настоятелю церкви приходит бизнесмен и говорит: “Святой отец, если я пожертвую вашей церкви миллион, я попаду в Рай?” Настоятель отвечает: “Не уверен, что получится, сын мой, но попробуем…”

– Да, как в анекдоте.

– Я кофе хочу. Ты не против?

– Нет.

– Будешь?

– Да.

Он встал, взял с плиты чайник и, открыв кофеварку, налил в неё воды. Достал жестяную банку с кофе.

– Я ведь понял, о чём ты спросил,– сказал он.– Зачем я женился… Понимаешь, должно быть в этой жизни что-то моё, в этом городе, веке, в моей жизни… Это то, что я называю постоянством. Понимаешь?

– Здесь и так ничего не меняется.

– Каждый день меняется.

– А я думал, это любовь,– сказал я.

– Что?

– Любовь.

Чего я так упорно от него добивался? Это освещенное холодным светом замкнутое пространство кухни со слабым запахом антисептика было нашим космическим кораблем, где были только он и я, одни в темноте внеземного пространства, бесконечно далеко от всего человечества и планеты, на которой оно обитает. И должны были выяснить что-то очень важное, что касалось только нас двоих, и поэтому имело значение принципиальное. Пределы дозволенного, границы запретной зоны. Если жена не имела для него большой важности, то и я мог пренебречь тем, что Женя – его жена. А если дело было иначе, я не мог нанести ему этот удар и предать его, а значит и себя. И выяснить этот вопрос могли только мы с ним вдвоем, пользуясь тем, что остались одни, и Женя отсутствует. И вокруг нет никого, за окнами темнота, и за стенами тихо. Соседи по дому спят и спит город, хотя Москва никогда не спит, но здесь, далеко от центра в Печатниках это не так очевидно.

– Ты чего не пьёшь?– спросил он.

– Я не могу есть и пить одновременно, ты же знаешь.

– Ты хочешь сказать, она не идеал, да? Ты это хотел сказать?

– Да нет…

– Ты это хотел сказать. Что она первая попавшаяся. Но это не так.

– Я знаю, что это не так.

– Я говорю тебе, это не так. Ты…

– Я всё понимаю.

– Не понимаешь.

– Ну как хочешь,– сказал я.– А я вот сейчас подумал, что я-то вернулся совсем за другим. Да и не возвращался я вовсе, просто потому что вернуться никуда нельзя. Этот город и тот, из которого я уехал два года назад – это два разных города…

– А ты?

– Вот именно.

– Ты изменился?

– Вот именно. Есть что-то за пределами этого "я". Того, к чему я привык.

– И ты думаешь, это "что-то" может быть лучше?

– Есть что-то, что неизменно, и мне не нужно подтверждать это искусственно, и не нужно ничего искусственно закреплять. За собой.

– Почему ты так в этом уверен?

– Не знаю.

– Если ты не знаешь, почему ты уверен, то ты не уверен?

– Не знаю.

– Если есть что-то, что ты не можешь переступить…

– Да,– сказал я.– Что-то я не могу переступить…

– В этом поиске нового.

– Да.

– И потому ты уехал?

– Я вернулся.

– Надо сказать, ты очень внезапно уехал. Это было похоже на бегство.

– Не всё ли равно, на что это было похоже?

– Кофе готов.

– Да.

– Давай, наливай, а то остынет.

– Не остынет. Эта кофеварка с подогревом.

– Ты хочешь успокоиться, а для меня спокойствие означает смерть. Даже не смерть – смерть прекрасна. Омертвение.

– Я хочу успокоиться?

– Ты сам так сказал.

– Что я сказал?

– Что ищешь постоянства. Но обустраивая тылы, ты отказываешься от наступления. Потому что невозможно наступать, всё время обустраивая тылы. И при этом ты хочешь непременно быть современным и готов принять любые новые правила.

– Не понял.

– Мы никогда не понимаем того, что может нас разрушить. Так мы защищаемся.

– Значит, я защищаюсь от жизни? Ну спасибо.

– Не обижайся.

– Да нет уж,– сказал он.– Пожалуй, обижусь.

– Ну как хочешь,– сказал я, пожав плечами.

Он поставил на стол чашки и налил кофе.

– Что-нибудь достать?

– Я не пью сладкий.

– Я имел в виду печенье там…

– Мы идём разными путями, но к одной цели, а в чём эта цель, ни ты, ни я не знаем. Может быть, я знаю больше, чем ты, а может быть, наоборот. С другой стороны, несовершенное знание суть заблуждение. А всякое знание несовершенно…

– Но есть факты.

– Да. Но мы всякий раз интерпретируем их, и всякий раз по-разному.

– Ну, не всякий раз.

– Мы умеем не замечать того, что может нас разрушить.

– Это не всегда удаётся.

Я кивнул.

– Да. Иногда мы видим то, чего нам не следовало бы видеть.

– И что же нам делать?

Я пожал плечами.

– Иногда помогает слабость, иногда – сила. Я не знаю, чем всё это закончится. Моя жизнь ещё продолжается, а ты спрашиваешь о моих суждениях и ждёшь окончательных формул.

– Но есть же в тебе что-то, что не меняется!

– Да,– сказал я.– Переменчивость.

– Значит, Москва – это твой город? Наверное, ты по нему скучал, потому и вернулся?

– Да. И ещё. Мы знаем друг друга четырнадцать лет, и наверное, это что-то значит.

– Да,– сказал он.– Но я не об этом.

– То, что неизменно, и есть подлинное.

– А ты спрашиваешь, зачем я женился.

– Можешь считать, что я ни о чём не спрашивал.

– Или ты хотел спросить, почему я женился именно на ней?

– Какая разница?

– Для меня большая.

– Ты любишь её?

– Да.

– Так я и думал.

– Я в самом деле люблю её.

– Любовь – это разрушение.

– Ну, может быть, я тоже ищу чего-то за пределами своего "я".

– Хороший у тебя кофе.

– Обычный.

– Нет, хороший.

– Хочешь ещё?

– Да, но чуть позже. Ты знаешь, в городе, где я жил эти два года, есть ботанический сад. Я любил приходить туда, гулять среди деревьев, я полюбил его. И вот однажды в городе был ураган. Ветер срывал с крыш черепицу, вырывал с корнями деревья, обрывал линии электропередач… Я вышел на улицу. Фонари не горели, и вокруг было темно, в домах не было света, и ни одного человека вокруг, словно бы город вымер. И только этот ветер, который хотел свалить меня с ног, а я стоял, сопротивляясь ему, и он не мог одолеть меня, и такая радость, такое ликование было, я кричал что-то, орал, размахивая руками, мне хотелось, чтобы ветер дул сильнее, сильнее! Чтобы он повалил, уничтожил, стёр с лица земли всё вокруг, чтобы ничего не осталось, чтобы заново, всё можно было начать заново… А потом я вспомнил об этих деревьях в ботаническом саду, и мне стало так жалко их, что на глаза навернулись слёзы. Я представил себе, как они сгибаются на ветру, и возненавидел его. Я почувствовал, как им больно. Я не хотел, чтобы они погибли. Понимаешь?