45. В ванной комнате я «покашлял» от души так, что у меня по-настоящему запершило в горле.

– Все нормально? – спросила Ира, когда я снова вернулся за стол.

– Что-то не туда попало, хм… хм… – ответил я. – Итак, про Мишку, – напомнил тему.

– Да, да… Ирочка немного уже…

– А сам Михаил? – пристально посмотрел я в глаза психиатру.

– От тебя, Семен, разве что-нибудь скроешь, – развел руками Лев Измайлович. – Но это, наверное, и к лучшему – не будем ходить вокруг, да около, а попытаемся прояснить некоторые моменты, связанные… э-э-э… с неким Артемом. Если ты не против, конечно? И отнесись к этому, если можешь, как к…

– Профилактическому осмотру, – подсказал я.

– К дружеской беседе, но пусть будет по-твоему.

– А что, есть симптомы? – покрутил я пальцем у виска.

– Есть некоторое беспокойство родных людей, Семен. И чтобы его развеять…

– Навскидку, Лев Измайлович, какой бы вы дали предварительный диагноз моего состояния?

– Я… я…

– Не стесняйтесь, прошу вас.

– Семен, ну пожалуйста, – попросила меня Ира.

– Ладно… Так о ком-о чем конкретно вы хотели меня спросить?

– О… об Артеме и… и диктофоне, если можно.

– Это все?

– И о бананах, пожалуй…

Я обвел взглядом присутствующих, сосредоточенно глядящих на меня, и не выдержал – рассмеялся. Сначала тихо, как бы покашливая, а потом все больше и больше расходясь и самозаводясь.

Через минуту я уже лежал на полу, скорчившись от безудержного хохота.

– У него истерика, – слышал я голос психиатра, и новый прилив веселья подкатывал к горлу.

– Может, «скорую»? – волновалась Кира Захаровна, а я взрывался ржанием.

– Папочка, – обращалась ко мне дочь, а я бил по полу кулаком.

– Прекрати спектакль! – взвыла жена, и я, наконец, перевернулся на спину и вдруг замолчал, продолжая улыбаться.

– Давай руку, – наклонился ко мне Даниилыч, протягивая свою. – Не укусишь? – подмигнул он мне.

– Глотку перегрызу тебе, папаша! – схватил я его за руку и подскочил на ноги. – А-а-а!

– Тесть шарахнулся назад, натолкнулся на тещу, и оба повалились на так кстати стоящий в нужном месте диван.

– Се-ме-о-о-он, – как-то почти проблеял психиатр и не по годам резво скрылся в моем кабинете, захлопнув за собой дверь.

Ира и Юля будто застыли на месте. Остановился и я.

– А теперь успокойтесь – вы, – заявил я непринужденным тоном. – Шизофрения и психопатия отменяются. И Льва Измайловича остановите, пока не поздно, а то он созовет сейчас в нашем доме консилиум со смирительными рубашками. Лев Измайлович! – крикнул я. – Выходите, Сема неожиданно выздоровел!.. Не бойтесь!

Дверь в мой кабинет слегка приоткрылась.

– И… и что это было? – часто хлопая ресницами, осторожно спросила Ира.

– Маленький розыгрыш, – объявил я. – Не раскусили вы меня. И конец творческому застою. Все, сажусь за работу. Только вот… Но, впрочем, это мелочи.

– Убью! – с кулаками бросилась на меня жена, а я подхватил ее и закружил по комнате.

– Ну ты даешь, папа! – рассмеялась и заплакала одновременно Юля.

– Нет, писатели все же того, – поднимаясь с дивана, прокряхтел тесть.

– Но весело получилось, – хохотнула теща. – Давно я так…

– А Артем откуда взялся? – услышал я вопрос из приоткрытой двери.

– Придумал я его, Лев Измайлович!

– А на диктофоне чьи записи?

– Мои, а чьи же еще?!

– А-а-а…

– Да, да и еще раз да! Сюжет отменный! Настоящая правда жизни! Фуф, устал, – сказал я, остановился и опустил Иру на пол.

– Какой прокол. Старый я дурак, – вышел наконец в зал психиатр. – Вот не знаю, обидеться мне или… Тут, конечно, и Сухомлинский ваш не сказал бы свое знаменитое «Не верю!»

Но за науку спасибо. Если бы ты сам попытался, я бы тебя сразу раскусил, Семен. Но ты стольких людей подключил, хитрец. Столько свидетельств…

– Может, субъективных мнений?

– Ты прав – субъективных. И непрофессиональных.

– Всех опросить успели?

– Пришлось. Ради тебя, актер, старался. Теперь, если что, и случится, не поверю. Да…

Чаю-то хоть нальете на дорожку?.. Пиши теперь, а мы почитаем потом. Только мои имя и фамилию не склоняй, а то, ей-богу, в суд на тебя подам.

– Обещаю изменить, – улыбнулся я.

– А ну-ка посмотри мне на переносицу… Теперь на палец… Так… Сюда… Может, валерьяночки попьешь маленько?.. Я всем советую…

– А может по коньячку вместо чая?

– Пожалуй, это более правильное решение, – наконец разулыбался Лев Измайлович…

46. Утро нераннее, часов десять. Середина ноября. Морозец, но снега еще нет. Я прогуливаюсь с Васей.

– Пойдем, сходим на пруд, – предлагает он.

– А там что? – спрашиваю я.

– Там лед, – отвечает Вася. – Перейдем по нему на другую сторону к лесополосе и насобираем желудей.

Заманчиво.

– Пойдем, – соглашаюсь я. – Только чтоб никто не увидел.

– А мы по нашему огороду спустимся.

Я захожу в калитку за Васей. Проходим мимо его дома, минуем двор и сарай и быстро исчезаем в кустарнике, где нас, конечно, неплохо видно. Но основное внимание тех людей, что остались в домах, приковано больше к улице и разным бытовым мелочам.

Минут пять – и мы уже на берегу. Действительно, пруд покрылся льдом. Вася пробует его ногой на прочность.

– Уже нормально, – говорит он. – А позавчера ломался. Ну что, пошли? – С этими словами Вася стал на лед и заскользил по нему.

Тонкая твердая пленка издавала легкий треск, даже видно было, как она прогибается, но больше ничего. А Вася уже входил во вкус катания – мелкими быстрыми шажками разгонялся и-и-и… проезжал на подошвах метров семь, а то и все десять.

– Спускайся! – крикнул он мне чуть ли не с середины пруда. – Догоняй!

Я помялся на берегу, будто что-то удерживало меня. Но запретный плод, как говорится, сладок. И я шагнул вперед. А через пару минут забыл уже обо всем – до того приворожило это быстрое скольжение по гладкому льду.

Разгоряченные, мы очень скоро оказались на противоположном берегу. А там почти сразу начиналась довольно широкая лесополоса, где я с родной теткой в начале осени собирал грибы-поддубники.

Желудей было немало. И мы за каких-то минут пятнадцать заполнили ими все карманы. Изготовим из них всякой всячины, как вернемся!

– А теперь наперегонки! – крикнул Вася и устремился к пруду.

Я за ним. Мне уже не хотелось отставать – дух соперничества пробудился. Но догнать его никак не удавалось. Навыки разгона-скольжения у Васи были явно лучше моих.

Метров за тридцать до берега я упал и больно ушиб коленку. А мой «соперник», пока я с трудом поднимался, достиг «финиша».

Я стоял. Мне было больно и обидно. Слезы застилали глаза, но я не хотел их показывать Васе и вытирать не хотел, а просто стоял и мутно смотрел в никуда, и не заметил то, что заметил Вася – лед подо мной, эластично растягиваясь, начал медленно опускаться, и вода из трещин засочилась по ногам.

– Беги! Быстро беги!!! – с надрывом закричал Вася, и ноги, «очнувшись» первыми, за несколько секунд доставили мое тело к берегу, у которого я «удачно» провалился по пояс. Обжигающий холод молнией сверкнул по позвоночнику и ударил в мозг. Сердце б

будто на миг остановилось, и перехватило дыхание.

47. Я широко открыл глаза и… увидел над собой гладкий, под мрамор потолок.

– Фуф, – выдохнул я и повернул голову. Люда была рядом, спала. – «Ведь сколько лет прошло с тех пор, а мне это снится. В двух вариантах. Но этот лучший, – улыбнулся я, – хотя просыпаюсь в обоих случаях».

48. Закрыл глаза и вспомнил, как шестилетний Вася помог мне выкарабкаться, как мы бежали вприпрыжку к нему домой греться и сушиться. Благо его родители были в это время на работе.

Он в печку дров подкинул, чтоб жарче было, самостоятельный такой. А я боялся, что если мои дед с бабкой узнают, то гулять больше не пустят, и придется сидеть с родным братом Славиком, который говорит только три слова и недавно начал ходить, и обписывается.