Через несколько лет после того, как Альберт отправился преподавать в Кёльнский университет, Фома Аквинский последовал за ним, однако затем снова вернулся в Париж, продолжил готовиться к получению степени магистра богословия и написал комментарии к труду «Четыре книги сентенций» (Sententiarum libri quatuor)[62], созданному столетием ранее французским схоластом Петром Ломбардским[63]. «Сентенции» представляли собой сборник эссе на острые темы, занимавшие умы ученых-богословов, например: «В чем состоит свобода воли?» Кроме того, в них ставились вопросы, объединявшие науку и богословие, вроде: «Каким образом и всякая ли вода может оказаться выше небес?» В подобных вопросах прослеживается важнейший аспект средневекового мировоззрения, который мы находим и в величайшем творении Данте, – вера в единый мир, где сосуществует естественное и сверхъестественное. Каждая глава «Сентенций» начиналась с постановки вопроса и предлагала несколько ответов, составленных Отцами Церкви. Написание обширных комментариев к «Сентенциям» было такой же неотъемлемой частью обязательной программы богословского университетского образования в Средние века, как сейчас написание диссертации для получения ученой степени.

В 1259 году Фома Аквинский возвращается в Италию и где-то между 1265 и 1274 годами (то есть незадолго до того, как в Париже были запрещены труды Аристотеля) пишет свой главный труд «Сумма теологии» (Summa Theologica), оказавший такое сильное влияние на образованное общество, что в западном христианстве едва не канонизировали Аристотеля. В «Божественной комедии» Данте и Беатриче, путешествуя по четвертой небесной сфере – Солнцу, – встречают Петра Ломбардского, Альберта Великого и Фому Аквинского, однако лишь Аристотеля Данте называет «учителем тех, кто знает»[64].

Новая рациональная модель Вселенной Фомы Аквинского должна была строиться на принципах Аристотеля, однако в то же время в ней должны были присутствовать Бог, ангелы, святые и демоны. Правда, чтобы соединить идеи Аристотеля и христианского Бога, Фоме Аквинскому предстояло доказать существование Бога. С этой целью он использовал положение Аристотеля об изменении и движении. Аристотель утверждал, что «все движущееся необходимо приводится в движение чем-нибудь»[65]. Однако в отличие от современной практики находить всему свою причину (например, огонь вспыхивает от искры), Аристотель объясняет любое явление четырьмя причинами бытия: форма («Что это есть?»), материя («Из чего оно создано?»), перводвигатель («Откуда берет начало движение?») и конечная цель («Ради чего?»). Таким образом, согласно Аристотелю, кирпичи можно рассматривать как материальную причину дома, план или облик дома – как формальную причину, строителя дома можно считать перводвигателем, а жилище для человека – конечной целью или предназначением (греч. telos).

Первые три причины не вызывают вопросов, хотя можно сомневаться в том, стоит ли их разграничивать, однако четвертая – telos по Аристотелю – не укладывается в рамки современной науки, поскольку нарушает временную последовательность действия субъекта и конечной цели его действия. В то время как первые три причины – кирпичи, конфигурация дома и строитель – предшествуют появлению дома, конечная причина находится в будущем. И тем не менее и для Аристотеля, и для Фомы Аквинского telos оставался такой же причиной строительства дома, как и кирпичи. Допустим, эти причины применимы для результатов человеческой деятельности, однако Аристотель считал, что абсолютно все события происходят в соответствии со своим предназначением. Камни падают на землю потому, что их предназначение – быть как можно ближе к центру Земли, а предназначение Луны – вращаться вокруг Земли по идеально ровной окружности. Если распространить эту теорию на мир живых существ, то предназначение низших, например свиней, состоит в том, чтобы служить существам высшего порядка, то есть людям, в качестве пищи. Римский философ Варрон пошел еще дальше: он утверждал, что предназначение свиньи – сохранять свое мясо свежим.

Но где же поставить точку? Следуя этой логике и продолжая выстраивать такую цепочку предназначений, мы можем прийти к бесконечной регрессии: предназначение турнепса – голодная свинья, а предназначение свиньи – голодный человек и так далее. Аристотель избежал этой проблемы, замкнув цепь с помощью конечного звена – Бог стал начальной и конечной первопричиной всего сущего. Фоме Аквинскому оставалось лишь «оформить сделку», соединив средневековую теологию и философию Аристотеля. Хотя перводвигателем или первопричиной у Аристотеля являлось некое неодушевленное безличное начало, некое «оно», непохожее на образ христианского Бога, Фома Аквинский с воодушевлением включил Его (Бог для средневековых теологов неизменно был мужского рода) в сферу теологического знания, тем самым сделав библейского Бога для средневекового мира олицетворением первопричины и предназначения всего сущего, как одушевленного, так и неодушевленного.

Включение четырех Аристотелевых первопричин в христианскую философию неожиданно позволило Фоме Аквинскому сформулировать четыре из пяти научных «доказательств» существования Бога. Первые три из пяти доказательств утверждали, что Бог есть материальная, формальная и перводвижущая причина всех предметов и явлений в мире. Он применяет эту логику и в своем пятом доказательстве существования единой разумной сущности, «направляющей все природные вещи к их цели; эту-то сущность мы и называем Богом»[66]. Таким образом, Бог стал конечной целью, предназначением всего сущего в настоящем и будущем. Четвертое же доказательство Фомы Аквинского, также известное как «доказательство от степени совершенства», было вариантом известного онтологического[67] постулата, выдвинутого столетием ранее французским философом Ансельмом Кентерберийским (1033–1109). Фома Аквинский утверждал, что любой восходящий порядок (по степеням совершенства) для всего сущего должен увенчиваться чем-то или кем-то высшего порядка, и это может быть только Бог. Предоставив пять доказательств существования Бога, Фоме Аквинскому удалось поместить христианского Бога в свою модель Вселенной, построенной на принципах Аристотеля. Так теология получила статус науки. Более того, он даже провозгласил ее «королевой наук». А затем пошел еще дальше. Его следующим шагом было доказать, что с помощью теологии можно объяснять даже чудеса.

Последний философский «трюк» Фомы Аквинского спустя несколько десятилетий послужил поводом для обвинения в ереси Уильяма Оккама, а еще лет через сто стал той искрой, с которой начался великий раскол в западноевропейском христианстве. Речь шла о святая святых христианской мессы – о таинстве евхаристии, соединения верующих с Христом. Во время этого обряда священник обращается к Богу, прося его сотворить чудо и превратить хлеб и вино в тело и кровь Христовы. Большинство теологов причисляют это чудо пресуществления к той же категории, что и обращение Иисусом воды в вино или рассечение вод Чермного моря Моисеем. Такое не могло произойти без участия божественной силы, и поэтому никто не пытался объяснить их законами, которые применимы в обычной жизни. Однако Фома Аквинский был убежден, что ему удастся включить даже чудеса в свою научную модель мира. Чтобы добиться этого, он воспользовался еще одним даром античной философии – философским реализмом.

В свое время Блаженный Августин заимствовал идею Платона о формах, и она утвердилась в раннем Средневековье как идея Божьего промысла. Однако к XIII веку на смену формам Платона пришли универсалии Аристотеля. В них было много общего с той лишь разницей, что универсалии существовали в реальном мире, наполняя каждый объект отражающей его сущностью. Общей сущностью для всех круглых предметов была круглая форма, все представители знати так или иначе обладали признаками знатности, а все отцы являлись представителями сущности или универсалии отцовства.