При первом нашем знакомстве я, коротко рассказав Горенштейну о себе, сообщила, что была ученицей Наума Яковлевича Берковского*, не увереная в том, что он знает, о ком идет речь. Горенштейн направился в кабинет и вынес книгу Берковского "Немецкий романтизм". Он сказал, что купил ее в Вене в 1980 году в русском магазине по совету Ефима Эткинда. Эткинд указал ему на нее со словами : "Фридрих, купите эту книгу, ее написал гений".

______________

* Наум Яковлевич Берковский (1901-1971) - литературовед, литературный и театральный критик. Автор книг "Немецкий романтизм", "О мировом значении русской литературы", "О русской литературе", "Литература и театр" и многих других трудов. Профессор ЛГПИ им. Герцена. Этот выдающийся мыслитель отличался особым индивидуальным стилем устной и письменной речи: создавал такие пластические образы, что говорили (а сейчас говорят еще больше): уж не сам ли он "продуцент?" "Продуцентами" Берковский иногда, при случае, называл писателей.

Фридрих подарил мне потом свой экземпляр с собственными пометками на полях (моя книга была утеряна). Одно место, отмеченное галочкой, приведу, поскольку оно, как мне кажется, помогает понять мироощущение Горенштейна:

"Нежная душа пытается отделить себя от внешнего мира, боясь обид и поругания. Здесь действуют чуждость, страх, и опасения перед чуждым. У души иная природа, она не доверяется внешнему миру. Человек полон доброты, мечтательности, что же он с ними станет делать во внешнем мире, который жесток и агрессивен?"

Стараясь показать свое уважение к писательской чести мастера, я дала понять при встрече, что знакома с его творчеством. Мы поговорили о романе "Псалом", написанном в начале 70-х годов в безотрадной брежневской России, в котором он вплотную подошел к христианской теме, и о герое этого романа Антихристе, родном брате Христа, "посланном Богом", чья земная миссия антитеза Нагорной проповеди.* "Псалом" ошеломил меня своим трагическим мироощущением, страстным страданием. Это была та самая некрасовская "кнутом иссеченная муза", со знаменитыми некрасовскими "стонами" по человеку. Сраженная этой всемирной человеческой тоской, отозвавшейся в Горенштейне, я даже сказала ему однажды: "Желаю вам, прежде всего, чтобы душа так сильно не болела". Он ответил неожиданно благостно: "Душа должна болеть. Как же без этого? Душа должна болеть".

______________

* Главы из романа "Псалом" впервые на русском я зыке были опубликованы в 1985 году в Тель-Авиве в журнале "Двадцать два", в 1986 году несколько глав были напечатаны в Мюнхене в журнале "Страна и мир". Полностью роман вышел в журнале "Октябрь" в 1991 году, и, наконец, в 1993 году в Москве в издательстве Слово/Slovo - отдельной книгой.

Как я уже упомянула, к разговору с Горенштейном в качестве журналиста я была подготовлена - читала его книги. Это ведь необходимое условие для контакта с автором. Не прочитал произведения писателя даже по уважительной причине, не заводи "компетентных" разговоров о его творчестве.

Как говорил профессор Берковский: "Читайте памятники!". Берковский чувствовал себя лично оскорбленным, когда догадывался, что студент рассуждает о "памятнике", не прочитав его. Для него это было равносильно литературному преступлению. Однажды он выгнал "декольтированную" специально для экзамена студентку, весьма бестактно бросив ей вслед зачетку; при этом он стучал тростью и кричал: "Она не читала памятника, она не читала памятника!". Меня же на экзамене он допросил исключительно по текстам двух "памятников" - романов "Красное и черное" и "Пармская обитель". Профессор волновался, когда спросил меня, как звали (именно так!) главных героев "Пармской обители" - я была преданной студенткой и в течение двух лет не пропустила ни одной лекции и семинара, и было бы обидно, если бы вдруг оказалось, что я не прочитала романа. Я и в самом деле чуть было не опозорилась, поскольку забыла, кем был граф Моска. "Какой пост занимал граф Моска?", - спросил меня профессор.

"Граф Моска, - ответила я с пафосом, - занимал очень высокий пост!" И тогда профессор с трудом привстал со стула (он был очень болен), опершись на трость, и сказал: "Министр! Министр!". А потом я со стыдом рассматривала в коридоре свои пять баллов в зачетке - ведь я не высказала любимому преподавателю ни одной умной мысли. Что же касается Горенштейна, то он неоднократно повторял, что говорить о произведении искусства, не прочитав его, безнравственно.

Горенштейн, следуя русской литературной традиции, справедливо полагал, что писатель может и должен "быть гражданином", то есть стремиться влиять на политическое развитие общества. Причем, как при жизни, так и после смерти через творчество. Он считал, что фактопоклонство губит истину. В "Веревочной книге он писал: "Фактопоклонство, вера в непогрешимость истории - вот что мешает познанию исторического истины. Отказ от суда над историей есть отказ от истины".

Историческая тяга последних лет приобретает особую интенсивность в многочисленных политических статьях, написанных буквально одна за другой для "Зеркала Загадок". Мы по возможности печатали его острые полемические статьи, по сути дела, у нас для Горенштейна не существовало слова "нет", поскольку с самого начала оценили его политическое чутье по самому высокому счету. Так, например, мы опубликовали статью "Гетто-большевизм и загадка смерти Ицхака Рабина". Можно сказать, Горентшейн предвидел убийство Ицхака Рабина и писал об этом раньше - в статье "Алеаторная сделка Ицхака Рабина", которая была переведена на иврит, но израильские влиятельные газеты отказались ее публиковать. "Да простится мне авторское тщеславие, - писал Горенштейн, - и наивная мечтательность, но теперь, когда свершилось непоправимое, мнится: если бы опубликовали своевременно, вдруг бы прочитал убийца и вдруг бы решил сменить оружие убийства на ... нелицеприятный, беспощадный избирательный бюллетень."*

______________

* Зеркало Загадок, 3, 1996.