Лишь имя шаха, больше ничего.

Шах поглядел на лист и рассердился:

«А где стихи? Ты что — ума решился?

Ты только имя написать сумел,

А нашей славы царской не воспел!

Не рассказал о троне, о короне,

О справедливой власти и законе...

Забыл ты, что вот этою рукой

Я создал царство! Шутишь надо мной?»

Поэт в ответ: «Вся мудрость, мощь и милость,

Вся слава в этом имени вместилась.

Любой, кто имя царское прочтет,

Твоим деяньям славу изречет

Ведь имя — светоч твоего правленья —

Превыше толстой книги восхваленья.

И прав я пред тобой, назвав хвалой

То, что моей начертано рукой!»

О СЛАБОСТИ В СТАРОСТИ И ПРЕКРАЩЕНИИ ПОЛЬЗЫ ОТ ОРГАНОВ ЧУВСТВ И ЧЛЕНОВ ТЕЛА

Века прошли с тех пор, как в этом мире

Запели струны на старинной лире.

Я, тронув струны, звуки разбужу,

Под эти звуки повесть расскажу

Дни мчатся.. Говор струнный не смолкает,

Рассказ мой вечно юный не смолкает

Как чанг, я согнут жизнью, но смотри.

Всю ночь пою, как прежде, до зари.

Мой уд расстроен, струн неверны звуки,

От старости дрожа, коснеют руки.

Как звону уда сладкозвучным быть,

Рассказу другом неразлучным быть?

Разбить пора мне уд мой деревянный

И бросить в пламя уд благоуханный.

Нет, растоплю очаг угасший свой

Я лучше древесиною сырой.

Прояснит ум пылающая груда

Углей благоухающего уда.

Да укрепятся разум, вера, дух,

Коль пламень сил от старости потух!

В рядах зубов, что перлами сияли,

Пробоины с годами зазияли.

Как мне жевать? Чем плоть моя жива,

Коль зубы стерлись, словно жернова?

Питаюсь, как младенец, жидкой пищей,

На царственную снедь гляжу, как нищий.

Хребет мой согнут, голова моя

К земле поникла — к лону бытия.

Земля — праматерь, я — грудной ребенок,

Привыкший к милой матери с пеленок.

Срок близок: я от вихря жизни сей

Вернусь в объятья матери своей.

Мои глаза не служат мне, а тужат,

Когда им стекла франкские^[15] не служат

В колене не сгибается нога,

И я привык сидеть у очага.

А при вставании такие муки,

Что я опорой телу сделал руки.

Всему виною дряхлые года..,

Тем, кто подвержен старости, — беда!

Основы сил, коль возраст надломил их,

Сам Гиппократ восстановить не в силах.

РАССКАЗ О ВОСЬМИДЕСЯТИЛЕТИЕМ СТАРЦЕ, КОТОРЫЙ ПРИШЕЛ К ВРАЧУ И ПОПРОСИЛ У НЕГО СРЕДСТВО ПРОТИВ СЛАБОСТИ, И ОБ ОТВЕТЕ ВРАЧА: «СРЕДСТВО ТВОЕ В ТОМ, ЧТОБЫ СТАТЬ МОЛОДЫМ И СНОВА ВЕРНУТЬСЯ ОТ ВОСЬМИДЕСЯТИ К СОРОКА»

Муж, в девяностые вступивши лета,

У врачевателя просил совета,

Сказал: «Зубов во рту осталось пять,

И нечем стало пищу мне жевать.

С трудом кусками пищу я глотаю

И тяжким несварением страдаю.

Любимая еда мне впрок нейдет

И силы членам тела не дает.

О мудрый врач, коль ты вернешь мне зубы

Дар будет от меня тебе сугубый!»

Ответил врач: «Сочувствую тебе,

Почтенный, в жертву отданный судьбе!

Помочь бы рад... Но я, при всем желанье,

Омолодить тебя не в состоянье.

Тебе, чтоб зубы в целости иметь,

На сорок нужно лет помолодеть.

Над временем я власти не имею...

Смирись пока со слабостью своею.

Объятый вечным миротворным сном,

Забудешь ты о бедствии земном».

О ПРИЧИНЕ НАПИСАНИЯ КНИГИ И СОСТАВЛЕНИЯ ЭТОГО ОБРАЩЕНИЯ

Талант мой слабость старости разбила,

Путь размышлений предо мной закрыла.

Нет силы в сердце понимать слова,

В устах нет звука создавать слова.

Лицо я скрою воротом смиренья,

Укрою ноги полами забвенья.

Душа, ты мне в защиту призови

Два бейта Мавляны из «Месневи»:

«Как мне низать созвучия газели,

Когда и кровь и чувства охладели?

Я строю стих и слышу голос твой.

„Оставь! Стремись к свиданию со мной!“»

Кто есть любимая? Где дом любимой?

В сердцах и дом и храм ее незримый.

Она над домом бодрствует своим.

Храни до срока дом ее пустым!

Чтоб, не застав чужих, она вступила

В свой дом и светом кровлю озарила.

И все, кому познанье тайн дано,

Мне скажут: «Верно это лишь одно!»