Великолепьем, красотой, величьем.

Пред ней стояло множество подруг,

Покорных ей, готовых для услуг.

Она сидела, излучая счастье,

А сердце у любимого во власти.

И негра обожгла ее краса,

Он то и дело тер свои глаза,

Не понимая — спит ли, грезит ныне,

Вода пред ним иль марево пустыни..

К нему и утром не пришел покой,

То счастлив был он, то вздыхал с тоской.

Он счастлив был попасть в чертог подобный,

Где, мести не страшась иль стражи злобной,

Он видел то, что скрыто от очей,

О чем еще не слышал слух ничей,

Что не создаст ничье воображенье,

С чем не сравнится ни одно творенье.

Но тосковал, не веря в благодать...

Ему ли этим чудом обладать?

Он полагал: за наслажденьем вскоре

Последуют отчаянье и горе.

Увы, пока живем, мы видим здесь

Отчаянья и наслажденья смесь!

Той птице, что с умом живет на свете,

Известно: там, где зерна, там и сети.

Она опаслива, хотя жадна:

Поборет жадность, не возьмет зерна,

Пока другие птицы, споря вздорно,

В беспечности клевать не станут зерна.

Она же прилетит к ним лишь тогда,

Когда увидит: птицам нет вреда.

Но, если птиц постигнет доля злая, —

Умчится вдаль, свободной быть желая...

НЕГР ЗАСЫПАЕТ, И КОРМИЛИЦА ВОЗВРАЩАЕТ ЕГО ОБРАТНО В ЕГО ЖИЛИЩЕ

Кончалась ночь, и стало рассветать.

Красавец негр свалился на кровать.

Своих смятенных чувств смежил он очи,

Он отдал ум на разграбление ночи.

Старуха унесла его тотчас

В то место, где заснул он в первый раз.

В беспамятстве он долго находился

И только поздним утром пробудился.

Протер глаза — и смотрит, изумлен:

Исчезло всё, что ночью видел он!

Где собеседницы его ночные?

Где радости, что он познал впервые?

Где солнце красоты? О, где оно?

В руках — воспоминание одно!

Хотел он разобраться в этих чарах,

Расспрашивал и молодых и старых,

К заветной цели он искал пути,

Но в мире скорби должен был брести.

В смятенье он услышал просьбу друга

Назвать причину своего недуга.

Ответил он: «Повергнут я в беду,

Спасения от горя не найду

Играя мной, красавица нежданно

Меня свела с пути, — мила, желанна.

Не выразят ни разум, ни уста,

Какой хвалы достойна красота.

А спросят: с нею повстречался где ты?

А спросят: имя назови? Приметы?

А спросят: где ее квартал и дом?

Земля какая стала ей гнездом?

Хуллах или Фархар — ее отчизна?

Тибет, страна татар, — ее отчизна?

Ее глаза подведены сурьмой

Или они сотворены сурьмой?

Черны арканы кос ее плетеных

Иль то силки для страждущих влюбленных?

Искусственною родинкой мила

Иль красоту сама и создала?

Ее уста — для утоленья жажды,

Или, взглянув на них, погибнет каждый?

Когда подобный зададут вопрос

Тому, кто пролил столько горьких слез,

Я промолчу. Где правды свет? Не знаю.

Два слова я скажу в ответ: «Не знаю».

Что облик, цвет? Меняются они.

Одно лишь содержание цени!

ПОВЕСТВОВАНИЕ ОБ УЯЙНЕ И РАЙЕ

Однажды в сад пророка,^[11] на закате,

Явился Мутамир, к арабской знати

Принадлежавший, и — господень раб —

Молиться начал набожный араб.

Свой взгляд покорно обратил он к Мекке,

Слух — к небесам, таинственным вовеки.

Протяжный голос он услышал вдруг —

То говорили горе и недуг

«Какой печалью ныне ты расплавлен?

Какою ношей, как горой, раздавлен?

Иль ты от птичьих стонов изнемог

И, как тюльпан, почувствовал ожог?^[12]

Иль прогнала твой сон глубокий птица,

Не зная, что тебе в ту полночь снится?

Иль милая, что внешне далека,

Но внутренне душе твоей близка,

Твоей любви задумав испытанье,

Твое украла сонное мечтанье?

Иль камень бросила разлука с ней

В стекло — в сосуд твоих непрочных дней?

Да, сон пропал, а ночь непостижимо

Была долга, как волосы любимой,

И, очи звезд закрыв, ее смола

Для солнца дня препятствием была..,

Найду ли друга, что порой ночною