Он, стеная в ночах, на пирах говорит.

Он, рыдая, о муках разлуки поет,

Он о сладких, как сахар, губах говорит.

Чтоб Джами уничтожить, не нужно меча, —

Твой прищур мне о стольких смертях говорит.

40

Жду всю ночь нетерпеливо, что ко мне луна идет.

Мне при каждом стуке в двери кажется: она идет!

Внемля песне заунывной, лью рубиновые слезы;

Так вот кровь из вены вскрытой, как рубин красна, идет.

От сердечного горенья я в горячке, в лихорадке.

Мне на смену мукам яви бред больного сна идет.

Побывать еще хоть раз бы в том далеком переулке,

Где кумир мой на прогулке, как в садах весна, идет

Пусть мне будет изголовьем камень твоего порога,

Пусть в руке, занесшей камень, смерть ко мне, грозна, идет.

Хоть в руке прекрасна роза, но несорванная лучше,

Цветников ей потаенных мир и тишина идет.

Искандар великий умер, не достигши влаги жизни,

Лишь проложенная Хызром к ней тропа одна идет.

Лалы уст жизнедарящих для Джами недостижимы,

Кровь его из хума сердца, как струя вина, идет.

41

Когда из праха моего трава кровавая взойдет,

Зеленый верности листок на каждом стебле развернет.

Главу к зениту, как огонь, в надменности не подымай,

Сердец, сгоревших в том огне, намного выше дым встает.

Я власть теряю над собой, своим безумьем опьянен,

Лишь легкий звук твоих шагов до слуха моего дойдет

Прислушайся — то не дервиш на темной улице кричит,

То голос мой взывает: «Дод!» — на помощь гибнущий зовет.

У странника я на глаза навертываюсь, как слеза,

Расспрашиваю: «Где она? Ну как любовь моя живет?»

Пусть лекарь книгу развернет прочтет советы мудрецов;

Он от безумья моего лекарства в книге не найдет.

О, сколько должен ты, Джами, пролить еще кровавых слез,

Пока безмолвный твой кумир покой души тебе вернет!

42

В пятерне страданий сердце изошло немой тоской.

Этих кос, как струн дутара, не коснуться мне рукой.

За одно лишь слово мира я отдам тебе всю душу,

Хоть бедой военной дышит твой неверный мир со мной.

В море мук омыл я руки, смыл с ладоней след надежды,

Рвался к счастью и увидел бездну пасти роковой.

Сердца кровь в глазах — не слезы, словно каплет сок гранатный:

Из-за уст твоих гранатных, видно, цвет у слез такой.

Обо мне боятся вспомнить гости, сев перед тобою;

Разве шах боится мата, правя шахматной доской?

Я упал во прах, побитый градом каменным упреков,

Я убит враждою низких и льстецов твоих толпой.

О Джами, как больно сердцу, так оно набухло кровью,

Что готово разорваться, как бутон цветка весной!

43

Дом на улице твоей я хочу приобрести,

Чтобы повод был всегда близ дверей твоих пройти.

Сердце вынул, если б мог, бросил бы на твой порог,

Чтоб для стрел своих мишень рядом ты могла найти.

Не хочу держать бразды и тобой повелевать,

Лучше ты удар камчи мне на плечи опусти.

Адским пламенем грозит проповедник городской,

Ад любви моей страшней: от него нельзя спасти.

О Юсуфе, о его красоте смолкает быль,

Стоит людям о тебе речь живую завести.

Блеск воды твоих ланит, родинки твоей зерно

Приоткрой, к зерну с водой птицу сердца подпусти.

Да, Джами пусть будет псом, но не у любых дверей, —

У порога твоего пусть покоится в чести.

44

Красавиц верных восхваляют, стремятся к ним со всех сторон,

А я жестоким бессердечьем своих кумиров покорен.

Стремлюсь кровоточащим сердцем я только к тем, чье ремесло —

Надменность, дерзость, прихотливость, их слово для меня закон.

Я прихожу к каменносердой, я душу приношу ей в дар,

Хотя уверен я, что буду мечом красавицы пронзен.

В ее покой вступает каждый, кто родовит, могуч, богат,

Лишь тот войти в покой не смеет, кто всей душой в нее влюблен.

Пронзи меня стрелой: я ранен, но мне твоя стрела — бальзам,

А нож врача мне не поможет, врачом не буду исцелен.

Твоя стрела от ран разлуки навеки вылечит меня, —

О, как прекрасна сталь, что властно исторгнет мой последний стон!

Джами в тоске нашел подкову с копыта твоего коня, —

Да будет раб печатью рабства подковой этой заклеймен!

45

Что за дерзкая тюрчанка! Посмотри: она пьяна!

Полонила целый город и домой идет одна,

А за ней идут безумцы многотысячной толпой,

И толпа влюбленных грешной красотой ослеплена.

У меня душа из тела к родинке ее летит, —

Словно птица, что на воле хочет вкусного зерна.