— Я вот почему зашел, — кашлянул Илья Львович. — Васютин в «Комментариях» высказал мысль, что известный нам Збручский камень был не единственным в своем роде. Доказательства тесного содружества четырех славянских княжеств, которые мы находим в многочисленных документах, должны найти и дальнейшее подтверждение… Так что вы, друзья, приглядывайтесь там, в своем походе.

— Это надо обязательно внести в наш план, — поторопилась высказаться Таня.

Ребята поддержали ее. Илья Львович взглянул на часы: стрелки показывали половину десятого. Простившись с ребятами, профессор вышел на бульвар и сразу же попал под освежающий ветерок, струившийся с пруда.

На аллее Илья Львович встретил Антонину Антоновну. Она прогуливалась со своей Светланкой.

— Как теперь учатся ребята, не мешает увлечение романтикой? — поинтересовался профессор.

— Нет, — охотно ответила учительница. — Сорванцов моих словно подменили. Никогда прежде они не занимались с таким, я бы сказала, рвением, как в конце этой четверти.

— Я очень боюсь за Ину. Сын у меня вырос лентяем… Знаю, сам проглядел, но почему, как это вышло? Я решительно отказываюсь от Виктора!

— Мне думается, напрасно, — заметила Антонина Антоновна. — Никогда не нужно терять надежды исправить человека.

— Так думают только начинающие педагоги. Да, я согласен, что исправить человека можно, но он все равно не будет таким, каким должен быть. В нем остается такая, знаете ли, червоточинка. Упущенного никогда не наверстаешь…

— Я не согласна! — горячо заспорила учительница.

— Не надо говорить об этом, — поморщился профессор. — Мне за шестьдесят, я больше видел! Сегодня Виктор ушел из дома. Он угнал мою машину и оставил вот что…

Илья Львович извлек из кармана пальто бумажку, Антонина Антоновна прочла:

«Отец! Не сердись на меня, пожалуйста. Весна есть весна, и для меня нашлось дело. „Победу“ я беру как свою долю в хозяйстве. Больше я ничего не требую. Еду на юг, где больше солнца; в Батуми у меня есть дружок».

— Надо задержать его! — воскликнула учительница.

— Не стоит! Это не побег Феди Прибыткова, а нечто сов-сем дру-уго-е. Сорную траву…

Не договорив, он простился и, ссутулившись, медленно пошел прочь.

* * *

Многим ребятам на Чистых прудах не верилось, что ни сегодня, ни завтра не надо готовить уроков: наступили большие каникулы — на все лето. Однако ученики шестого «Б», теперь уже седьмого «Б», все еще продолжали ежедневно ходить в школу. Там для них была отведена специальная комната. На дверях ее красовался таинственный знак: изображение конверта с сургучной печатью, перекрещенного лопатой и пионерским горном. В этой комнате складывали банки, ящики, мешки, сумки, шили палатки, собирали брезентовую лодку, монтировали радиоаппаратуру.

Здесь работал экспедиционный отряд пионеров.

На последний перед отъездом сбор спешили ребята из Чистопрудного переулка. Ина догнала Федю на полпути, у Покровских ворот. Оглядела его военную (мамину!) гимнастерку, большие не по ноге сапоги (отцовские!) и удивилась:

— Ты совсем взрослый. — И, рассмеявшись, добавила: — Теперь портупею надо бы.

Федя поправил ремешок планшетки, согласился с ней:

— Достану.

Ина оглянулась по сторонам и вкрадчиво сообщила:

— От Виктора письмо пришло.

На сером клочке бумаги Федя прочел: «Отец, мама и сестренка! Я нахожусь в Батуми, машина у меня в порядке, не беспокойтесь. Живу на заработки от фотографий. Снимаю направо и налево. Курортники хорошо платят. За сим прощайте. Будет время — черкну. Ваш непопутный Виктор».

— Куда забрался! — без всякой зависти сказал Федя, возвращая Ине письмо, и передразнил: — «Непопутный»! И правда, не по пути тебе с ним, Ина…

Словно в подтверждение его слов, девочка вложила письмо в конверт и размашисто разорвала его, а клочки выбросила в урну, стоявшую на углу улицы.

Сбор участников экспедиции начался ровно в двенадцать. Казначей экспедиционного отряда Касым Тажибаев обзавелся конторскими счетами, которые Степанчик назвал «электронно-несчетной машиной», и с удовольствием подсчитывал общий фонд. Все с любопытством следили за ним. Каждому хотелось поскорее узнать итог трехмесячных трудов пионеров двенадцатого отряда.

— Собрано и сдано заводу «Серп и молот» металлолома на сумму полторы тысячи рублей, — Касым энергично защелкал костяшками. — Сдано бумаги и хлопкового утиля — на восемьсот; заработано на уборке дворов и скверов, на скалывании льда и погрузке снега — триста пятьдесят. Кроме того, комсомольцы завода имени Владимира Ильича передали сбор от платного концерта… С родителей будет собрано… Итак, всего пять тысяч двести.

— Ты забыл еще мою зарплату за отпуск, — напомнил Сашко.

— А ну, пересчитаем снова, — решил Касым и счастливо засмеялся. — Только условие: в походе деньги тратить мал-мало.

— Сразу заскупердяйничал, — съязвил Олег. — Вот из таких, наверное, капиталисты и вырастают.

Касым сузил и без того узкие свои глаза, с яростью отшвырнул от себя счеты. Костяшки их в панике заметались туда-сюда по металлическим стерженькам.

— Я тебе чи-то, кап-талист, да?! Иди к шайтану, я лучше не с тобой, а к своему деду-чабану поеду на джайляу, горное пастбище.

— Продолжай работу, — тихо сказал разбушевавшемуся казначею вожатый. — А ты, Олег, сейчас же извинись.

— Я что, я готов… Подумаешь, нервный какой.

Когда страсти немного улеглись, Сашко объявил, что к походу все готово. Пионеры дружно закричали: «Ур-ра!» Коля Сергеев выскочил на середину комнаты, встал в боксерскую позу. Сзади подбежала Кама, толкнула. В результате всеобщей свалки у Коли раздавили очки.

— А как же мне теперь быть? — искренне растерялся комиссар экспедиции.

Ребята с хохотом вытолкали его за дверь, потребовали немедленно заказать, пока не поздно, две пары очков про запас.

Вскоре все затихло, пионеры разошлись по домам.

Федя остался в штабе. Сегодня по расписанию до семнадцати ноль-ноль было его дежурство. Положив перед собой дневник, он так и не придумал, что в него можно занести. О ссоре Касыма с Олегом писать, конечно, не стоило, о разбитых Колиных очках — тоже.

Скучая, Федя подошел к окну, переставил вымпел экспедиции, чтоб он был лучше виден в окно, полил на подоконниках цветы, стал подметать пол. И вдруг, сваливая мусор в ящик, заметил телеграфный бланк. Адрес на нем был сорван, но частью сохранившаяся белая полоска рассказывала: «……щи время выезда ……нкт ……чен… …рут». На зигзагообразном кусочке бланка целиком уцелело знакомое Феде слово «Болочиск».

«Из Болочиска! — вздрогнул начальник штаба экспедиционного отряда и сел на пол. — Витька! Пишет домой, что в Батуми, а сам… Кому телеграмма? Где она лежала? Тут? Нет, здесь сидела Ина. Она не может идти на подлость. Здесь — Коля, Зоя, там — Кама. Кому же послана телеграмма?»

Дождавшись сменщика, — это был Олег Пастухов, — Федя передал ему дежурство и заспешил. Перехватив тревожный взгляд начальника штаба, Олег спросил:

— Ты все еще думаешь о пропавшем пакете Васютина, да? Я, между прочим, тоже думаю. Ищу след. — Он приблизился к Феде, по-гусиному вытянул шею и зашептал: — Кое-что проясняется… Теперь бы зацепиться за улику!..

Федя дружески отвел Олега от дверей. Он решил показать клочок телеграммы и действовать вместе. Пробежав глазами текст, Шерлок Холме с Чистых прудов превратился в вопросительный знак. Выпрямившись, наконец извлек из кармана штанов огромное, чуть ли не с чайное блюдце увеличительное стекло в блестящей медной оправе.

— Садись за парту, Федюк, и бери карандаш! — приказал Олег. — Записывай все слова, в которых есть частицы «нкт», «щи» и так далее.

Он стал диктовать. Федя с восхищением наблюдал за Олегом, который с заложенными за спину руками вышагивал по комнате. В одну сторону пройдет — слово, в другую — два слова. Так через полчаса были исписаны целых три тетрадные страницы.