Бесконечные наброски в карандаше – ведь для них теперь не нужно присутствие мистера Томпсона, я его лицо могу рисовать с закрытыми глазами. Но во что он одет, какой у него фон? Одно решение пришло неожиданно. Я перебирала этюды, подготовленные в то время, когда искала сюжет на природе, и наткнулась на акварель с восходом солнца. Вот оно, противопоставление – напыщенный адвокат и буйство природы. Осталось только подобрать одеяние для адвоката. Тайком от мистера Томпсона и даже Ривы, купила костюм паяца. Обычный смешной костюм паяца. У паяца должны быть грустные глаза, а здесь – самодовольная, чуть было не сказала «рожа» адвоката. Лицо, конечно. Собрала акварель со вторым вариантом – вроде смотрится.

Только после этого показала Биллу. Нужно сказать, что последнее время наши отношения несколько угасли. Мне очень не нравилось, что он утром валяется в постели почти до обеда, вечером допоздна торчит в своем баре. Что он там делает? Оправдывается, что не может выслушивать дома бабский треп. Зачем оправдывается? Я бы молчала, но он совсем мало работает, опять оправдание полосой отсутствия идей. Откуда возникнуть идеям, если совсем не работаешь? Но опыт у него большой, и я решилась показать второй вариант портрета. Реакция была уничижительная – детская шалость. Он даже не захотел выслушать мои возражения. Может быть, это действительно глупая выходка? Когда осталась одна, разревелась, с ненавистью посмотрела на свой опус. Но потом успокоилась – это мое видение мистера Томпсона. Впрочем, поняла, что показывать ему этот вариант нельзя.

Потом началась рутинная работа переноса всего этого на холст. С первым портретом провозилась более недели, показала только Риве – она одобрила. Второй закончила почти полностью за неделю, но потом еще работала несколько дней, выверяя блики солнца на костюме паяца. Солнце выходит из-за кустарника правее фигуры паяца, освещая ее сбоку и сзади. И это создало для меня большие трудности. Сомневалась, показать ли Риве… показала. Не ожидала такого смеха… Рива долго не могла сосредоточиться, чтобы высказаться. Каждый раз, когда начинала говорить, срывалась на смех. Наконец подняла кверху большой палец. Но не советовала показывать паяца Гарри.

Биллу законченную вторую картину не стала показывать. А первый вариант он осмотрел совершенно равнодушно. Внутренне я называла первый вариант портретом, второй – картиной.

Портрет мистеру Томпсону очень понравился. Он спрашивал, сколько должен заплатить, но Рива заявила, что это ее подарок Гарри за всю заботу, которую тот проявлял все эти годы. Я только попросила разрешения показать портрет в галерее. Когда заканчиваешь большую работу, – а для меня портрет и картина были очень трудной работой, – ощущаешь внутреннюю опустошенность. А тут еще и звонок Роберта. Когда он позвонил, я не смогла собраться, пролепетала что-то невразумительное. Потом поняла, что просит сохранить портрет Ребекки. Конечно, портрету, не Роберту же… Какое мне дело до него… Он привез портрет, говорил Риве красивые слова, нахваливал портрет, который, оказывается, та дама успела подарить ему. Опять они беседовали с Ривой, Билл по обыкновению, был в своем баре, а я молча сидела в стороне. Так и не поняла, когда он собирается вернуться и забрать портрет. Ну и пусть, он (портрет, а не Роберт) мне очень дорог. И снова после того, как ушел Роберт и мы с Ривой нашли место для портрета, я заперлась в спальне. Но глаза были сухие.

Роберт

Мой приезд вызвал недоумение родичей. Нет, они были рады, что я снова приехал. Особенно обрадовались малыши: Роберт и Альберт. Смешно, я иногда называл их Бертиками. Ну, Альберта все так называют, но с Робертом я иногда путался и вместо Робби тоже называл Бертиком. Впрочем, они всегда прибегали ко мне вместе, если были дома. Возможно, потому, что я готов был возиться с ними: ходить на речку купаться, дурачиться на лужайке в нашем гигантском дворе или устраиваться на разливе Нестукки для ловли рыбы. Хотя какая там рыба – мелочь. Нормальная рыба – во время нереста, и ловить ее мы уходили когда-то на перекаты. Но и мелочи они были рады. Особенно радовался младший Бертик. Требовал, чтобы ему отдали всю связку улова, и с гордостью приносил рыбешек маме. Кэтрин делала вид, что радуется добыче, хотя потом скармливала улов котам. По-моему, оба наших кота с нетерпением ждали возвращения бригады рыболовов с речки.

Вечером, услышав шум двигателя машины деда, Бертики бросали меня и мчались к нему, пока он устанавливал машину в углу у зеленой изгороди. Двор наш огромный, от дома до улицы Западный Крик Луп не меньше полутораста футов. А между правой и левой изгородями шестьдесят футов. И большую часть двора занимает огромная лужайка, на которой детям и их великовозрастному дяде можно делать что угодно. Кэтрин поругивала нас, но делала это формально, так что Бертики на ее ворчание не обращали внимание. В общем, идиллия, особенно утром в воскресенье, когда и дед, и Джон дома.

Отец пристал ко мне с вопросами только в воскресенье вечером, когда все уже поужинали, детей отправили спать, а Кэтрин с Джоном ушли в свою комнату. Мы сидим на веранде, перед отцом стоит его бутылка бурбона и любимый стаканчик. Он только что глотнул из него и неторопливо пытается понять, что привело меня домой:

– У тебя что-то изменилось? Ты ведь не собирался возвращаться к нам. Но я тебе уже говори: если возвращаешься, я полностью передам тебе фирму. Работай, развивай ее. Если вложишь свои деньги да я добавлю, то мы сможем получить заем в банке на приобретение хороших сушилок. Давно пора бы сделать это, но я колебался, считал, что решать вам с Джорди. Что ты молчишь?

До этого не решался портить ему настроение, но когда-то нужно рассказать все.

– Отец, свое решение я не менял. Не вижу себя здесь. Правда, могу пару недель поработать у тебя на трелевке или где скажешь. Не играть же мне все время с малышней. Но дело не в этом. У меня проблема. Защищая клиента, я наступил на больную мозоль влиятельному бандиту. Он послал ко мне убийц, но с ними я разобрался. К сожалению, среди них был близкий родственник этого бандита. Мне посоветовали отсидеться в укромном месте – вот я и приехал к тебе. Поживу здесь с месяц, подожду, чтобы страсти улеглись, если это возможно. Если меня будут продолжать искать, придется ехать и разбираться в Бостон, но это на крайний случай.

– Так я и чувствовал! Конечно, живи здесь сколько нужно. Насчет работы… Если хочешь, поставлю на любую. Рабочие руки всегда нужны. Но боюсь, ты разучился работать руками. Посмотрим. В любом случае я тебя поддержу.

В понедельник мы уехали на участок втроем. Отец поставил меня на вывозку леса – как раз один из шоферов просился в отпуск на пару недель. Первую поездку я сделал вместе с Джорджем, он не хотел отпускать меня одного. А потом втянулся в однообразные рейсы от верхней базы до нижней. Домой разъехались только в субботу. В воскресенье было не до Бертиков, хотя они пытались уговорить меня отправиться на речку. Хотелось только одного – отлежаться, отдохнуть, ничего не делать, ни о чем не думать. Все-таки я разленился за годы городской жизни. А в понедельник утром мы опять втроем едем на участок. Думал, что это продлится весь месяц, но в среду мне позвонила Бетти. Сначала ничего толком не могла сказать, я даже разозлился, думал, жаждет встречи. Наконец решилась:

– Роберт, у нас неприятности, Ицик вынужден был сказать бандитам номер твоего телефона.

Черт побери. «У нас неприятности…» Это у меня неприятности. Вернее, проблема, вернее, опасность прибытия отряда чистильщиков с указанием ликвидировать меня и всех окружающих. Опасность грозит всей моей семье. Нужно срочно уезжать подальше. Уезжать и потом бегать с места на место? Или закрепиться где-то в глухом месте и встретить бандитов во всеоружии? Жаль, что растерял контакты почти со всеми сослуживцами. Очень пригодилась бы пара крепких парней из нашего взвода. После спуска к нижней базе поехал к отцу посоветоваться.