Вот, собственно, и все, хотя кто отважится поставить точку там, где по логике вещей должно стоять многоточие?

Дорогая Валентина Ивановна! Хочу закончить эту книгу личным письмом к Вам, которое, впрочем, делаю «открытым»: у нас с Вами нет секретов от читателя.

К сожалению, я не исчерпал и десятой доли того, что можно было бы написать о делах «РВС» и о Вашей работе. Мне очень жаль, что за пределами публикации осталась героическая эпопея, связанная с гибелью краснолучан, казненных в самом городе, о розыске их имен, предпринятом Вашим отрядом, не написал я и… — впрочем, не мне перечислять, Валентина Ивановна, то, что Вами сделано, Вы знаете это лучше меня.

Но более всего Вам будет обидно, что я не рассказал об эрвээсах, каждый из которых, как Вы думаете, достоин подробного рассказа. Может, это и так, но я и в повести коснулся этого вопроса, и сейчас повторяю: умолчал я в значительной степени намеренно, — прошу Вас понять меня. Дело в том, что за десять лет существования отряда дети, если можно так выразиться, крутили турбину «РВС», а затем, дав «ток», уходили, как река, в открытое море, называемое жизнью. Вы десять лет работаете с отрядом, и в том-то и состоит Ваша сила и сила Ваших детей, что еще много лет отряд будет трудиться не во имя славы — во имя «тока». Бескорыстие было и остается Вашим главным оружием, иначе святое дело, за которое Вы взялись, рисковало бы стать не святым.

Я заканчиваю, Валентина Ивановна, но вот что хочу сказать на прощание. Когда одну из глав повести я назвал «Оглянитесь вперед…», я поставил не восклицательный знак, а многоточие, выражая этим заголовком вовсе не требование, обращенное к читателю, не лозунг, даже не просьбу, а всего лишь приглашение к раздумью, добрый совет, предназначенный для тех, кто хочет его услышать.

1978—1979 гг.

НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ О «ЛИЦАХ» В. АГРАНОВСКОГО

Некогда сидел в тесной келье при сальной или восковой свече седобородый монах и заносил гусиным пером на бумагу — мол, суздальский князь Юрий Долгоруков пригласил северского князя Святослава: «Приди ко мне, брате, в Москов», и дал там гостю «обед силен». Так отмечались события жизни.

Летописцы не вымерли, существуют и по сей день, но уже облик их совсем не келейный. Чаще всего это ничем внешне не выделяющиеся люди, как правило, общительные по натуре, наделенные предприимчивым характером, в житейском плане следующие весьма распространенному речению: «волка ноги кормят». Они почти не расстаются с командировочным удостоверением, проснувшись утром дома, вечером могут лечь спать где-нибудь за тысячи километров — в Заполярье или горах Памира, в гостинице районного городка или в палатке геологов в глухом углу тайги. Сегодня такой летописец прорывается к прославленному на весь мир академику, завтра корешкует с сельским парнишкой-трактористом; его интересует введение в строй нового комбината и охота ученых на неуловимую частицу нейтрино, успехи школьного воспитания и раскрытое криминалистами преступление, безотвальная пахота и запуск очередной космической ракеты. Все существенное, с чем сталкивается современный летописец, передается широкой огласке через газету. Именно разветвленные армии прессы ныне совершают то, что в свое время делали келейные Несторы и Пимены — журналисты, добытчики новостей, слуги осведомленности!

Валерий Аграновский, чью книгу вы сейчас держите в руках, — известный журналист и писатель.

Журналистика делится на два основных рода деятельности.

Первое — репортажно-хроникерское. Разверните любую газету, и вы увидите, что она создана пчелиным трудом информаторов. Не будем подходить к ним с оценками своих вкусов и взглядов, просто уясним себе, какое значение они имеют для нас. Без репортеров мы бы знали лишь только то, что происходит рядом с нами; наш жизненный кругозор был бы несравнимо уже, а знания о современности беднее.

Однако журналистика не ограничивается поставкой информации, она пытается еще и осмыслить ее. Какими бы ни были газеты и журналы, но все они хорошо или плохо, объективно или пристрастно судят о текущих событиях, анализируют их.

Вот тут-то определяется второй род деятельности этой профессии — публицистика!

Публицист начинает с того, чем кончает репортер, — с добытого факта! Но факт для публициста не имеет значения, если не будут установлены связи между ним и другими фактами, не проявится некоторая взаимозависимость, обобщающая разнородные жизненные явления.

Это уже сродни научному исследованию, с той лишь разницей, что свидетелями такого исследования оказывается не узкий круг специалистов, а весьма массовый, разнородный по своему составу читатель. Значит, необходимо добиваться доступности изложения, сложное облекать в простые формы, абстрактное преподносить зримо, а постулятивное — образно. Публицист в идеале — своеобразный кентавр, обладающий свойствами ученого и художника.

Автор этой книги принадлежит именно к такой породе литераторов, в чьем творчестве строгая логическая последовательность совмещается с лепкой образов, безупречный анализ с глубоким колоритом.

Как бы резко ни отличалось репортерство от публицистики, но непроходимой пропасти между ними нет, они постоянно сливаются и на газетных полосах и в творческих биографиях. За два десятилетия работы в «Комсомольской правде» в качестве специального корреспондента Валерия Аграновского носило по всей стране от Балтики до Тихого, от Ледовитого до Каспия. Он был свидетелем великих строек и бурных дел, подвигов и преступлений, случалось ему одерживать дерзкие победы и подвергаться опасностям, подчас смертельным.

И вот такой видавший виды журналист, которого вряд ли чем можно удивить, хватается за событие…

Поздним вечером в переулке было совершено нападение… Убийство? Эпизод запутанной криминальной истории?.. Не совсем, хотя и грабеж, даже омытый кровью. Некто в каракулевой шапке с опущенным козырьком встал на дороге девушки, возвращавшейся домой, ухватился за сумку. А так как девушка не отпустила сумку, он ударил ее ножом по руке. Рана, однако, оказалась легкой, а ограбление выразилось в сумме… трех рублей с копейками.

Событие отнюдь не сенсационное, пожалуй, ни одна газета не снизошла бы, чтоб упомянуть о нем под рубрикой «Происшествия», оно стало поводом для дворовых пересудов и разбирательства в отделении милиции. Впрочем, ненадолго, так как грабителя в каракулевой шапке с опущенным козырьком без особых затруднений ловят. Им оказался Андрей Малахов, ученик 8-го «Б» класса 16-й школы.

И вот, когда все уже всё забыли, когда рана на руке потерпевшей Надежды Рощиной давно заросла, а сам грабитель сидел в колонии, писатель-публицист Валерий Аграновский предлагает: «Вспомним, вглядимся внимательней!»

Начинаются странные превращения… Неприглядное и в общем-то ничтожное событие разрастается до глобальных размеров, становится «большой бедой, идущей по нашей земле». Виновник преступления, уличенный, пойманный, изолированный, вопроса — кто виноват? — оказывается, не снимает. Наоборот, этот вопрос стал еще острее, требовательнее и запутанней. Простое оборачивается сложным, мелкое — бездонно глубоким, привычный мир — пугающе незнакомым.

Такие странные превращения, однако, не новость, каждый из нас не единожды сталкивался с ними, удивлялся им, принимал как великое откровение. Частный случай — приезжего шалопая принимают за ревизора — в передаче Гоголя становится масштабно всечеловеческим. Достоевский, толкнув на убийство Раскольникова, после этого мучительно решает вопрос вины и безвинности, втягивает в это решение едва ли не все культурное население планеты. Умение различить за малым великое — за падающим яблоком закон всемирного тяготения, за неумеренным прекраснодушием некоего Манилова национальную черту «маниловщину» — и есть то, что, собственно, отличает проницательность от наблюдательности, талант от способности. В одинаковой мере это характерно как для науки, так и для искусства.