-Нефть, – пробормотал Антон под нос. – Все время делаю слишком крепкий. Можешь разбавить, если хочешь. Молоко сейчас дам.
Он достал из холодильника молоко. Потом вооружился двумя махровыми прихватками и вытащил из духовки прямоугольную форму. В лицо дохнуло жаром и кисловато-сладким запахом яблок, когда он поставил форму на стол. Шарлотка? Но это оказалась румяная запеканка с корочкой сахарной пудры.
Не удержавшись, я потрогала ее пальцем.
-Подожди, пока остынет, – усмехнулся Антон.
Мася подняла голову от своего корма, и, заинтересовавшись лакомством, подошла поближе. Антон беспардонно отодвинул ее к окну.
-Хельга иногда просто дула на чай, чтобы остудить. Можешь тоже попробовать.
Он отрезал большой квадратный кусок и положил на тарелку передо мной. Потом сел на другой конец дивана и, закинув ногу на ногу, сделал первый глоток.
Вот так, значит. Посреди ночи ему звонили из-за несчастного деревца, а теперь мне можно заморозить запеканку.
Я выбрала пятачок стола в стороне от чашек и запеканки и сосредоточилась на нем.
“Я думала, мне запрещено пользоваться силой летом”, – представила я.
На этот раз буквы вышли темно-лиловые с примесью гуаши. Антон нахмурился.
-Я тебе блокнот принесу.
Я постучала пальцами по надписи. Что он недоговаривает? Почему деревце – нельзя, а запеканку можно?
Антон отхлебнул кофе.
-Цветок ты, считай, убила. Это запрещено. Нельзя распоряжаться жизнью не в свое время. Нельзя менять погоду. Делать делать летом снег. Или ледяной дождь, – нехотя добавил он. – Нельзя, в общем, влиять на баланс в мире, когда правишь не ты. А чай остудить или там… Кому-нибудь что-нибудь заморозить. Вполне.
Я вспомнила парня из электрички. Я превратила теплоту в лед – это считается?
"Кто были те проводники в поезде?"
На этот раз буквы вышли алые, с маслянистым отливом. Они расплылись на деревянной поверхности, вычищенной с таким усердием, будто ее скребли ножом. Антон неодобрительно покосился на стол.
-А отмывать ты это тоже своим волшебством будешь?
Он поднялся, а я, повинуясь какому-то внутреннему порыву, вдруг схватила его за запястье. Внутри возникло странное ощущение дежавю, как будто я это уже делала. Но стоило встретиться с ним взглядом, как ощущение растаяло. Я его отпустила.
Антон задумчиво посмотрел на место, где я его коснулась, подвигал рукой во все стороны и молча вернулся на место.
-Это сладкие мальчики Юли, – нехотя объяснил он. – Я говорил тебе. Есть другие. Юля-Лето, Дарина-Осень, Фрося-Весна. И ты.
Я смахнула надпись легким движением ладони, проигнорировав слышимый только мне хруст. Если я теперь офигеть-какая-сильная Зима, то почему продолжаю терять частички души?
"Фрося?" – переспросила я новой строчкой.
-Ефросинья. Она немного того. У нее семеро детей.
Я хотела поинтересоваться, с каких пор многодетность считается признаком безумия, но стол был не бесконечным.
"А сладкие мальчики – это телохранители Летней Девы?"
-Они не охраняют Летнюю Деву, – отрезал Антон и посмотрел на меня так сурово, что я физически ощутила тяжесть его взгляда. – Они ей служат.
«А почему произошел взрыв? Кто-то хотел убить меня?»
Вместо ответа он включил маленький квадратный телевизор, висящий в углу почти под самым потолком. Я узнала вход на станцию. Стекла выбиты, рамы покорежены, на полу потемневшие следы от крови.
– Ответственность за взрыв взяли на себя боевики, – сообщил женский голос. -Всего во взрыве пострадало двенадцать человек. Пятеро погибло.
Я вспомнила молодую женщину, которая везла погодок. Представлять вопросы не пришлось – все было написано у меня на лице. Антон покачал головой.
– Мне вовремя подсказали вытащить тебя. Остальное не моего ума дело. И не твоего. Это дела людей.
«Двое мужчин задержаны по подозрению”, – затараторила ведущая, и на экране возникла черно-белая картинка со снимком скрытой камерой. Лица расплывались, видны были только темные фигуры.
Было бы изображение почётче… Я подошла к маленькому телевизору почти вплотную, изо всех сил напрягая глаза. Но ничего нельзя было толком разобрать.
– Знакомый взгляд, – Антон допил свой черный, как ночь, кофе и налил добавки. – Когда Хельга так на кого-то смотрела, человек околевал.
Я уткнулась в чашку. По-моему, заморозить – слишком милосердно по отношению к тем, кто это сделал.
– Вера, нельзя просто уничтожить всех вокруг, – терпеливо пояснил Антон. – Даже если ты в состоянии это сделать. Должен соблюдаться баланс.
Я взглянула на него через стол. Сколько там сказали – двенадцать человек? Как-то не очень похоже на баланс.
– Ешь, – Антон положил кусок запеканки мне на тарелку и выключил телевизор. – Не тебе решать, кому жить, а кому нет.
Я взялась за вилку. Запеканка оказалась на удивление вкусной и напомнила мне ту, что готовила мама в моем детстве. Правда, мама всегда щедро поливала ее холодной сметаной.
– Сметана! – вдруг рявкнул Антон.
Я аж подскочила.
– А ну брысь оттуда! – он метнулся в угол кухни, где стоял горшок с пальмой, и подхватил черного котенка за шкирку. Тот зашипел и начал вырываться, норовя ухватить Антона за палец. Туловище у него было черное, а лапки белые, как носочки.
– Подобрал на свою голову. А ты землю жрешь!
Кажется, котенок все-таки цапнул Антона за палец, потому что тот отпустил его. Котенок вспрыгнул на диван и приземлился рядом со мной. Потом как ни в чем не бывало поднялся, полизал переднюю лапку и вальяжно направился к моей тарелке, задрав хвост.
Я быстро сунула последний кусок запеканки в рот.
– Ишь, – хмыкнул Антон и сел обратно.
Сметана забралась на мою коленку и требовательно мяукнула. Потом начала карабкаться на стол.
– В стиралку засуну! – пригрозил он.
Я подхватила Сметану под живот и прижала к себе. Мася зашипела на нее. Та мгновенно вырвалась, оставив мне две длинных царапины, и сиганула на подоконник, а оттуда – в окно.
– Сметана! А ну куда пошла! Стой! – Антон устремился в прихожую.
Хлопнула дверь. Я подошла к окну, но из-за густой листвы прямо под окном ничего не было видно. Мася, не долго думая, вспрыгнула на стол, схватила небольшой кусок запеканки, также быстро вернулась на пол и неторопливо удалилась вглубь квартиры.
