Поползли слухи. Тридцать четвертая токарная группа якобы лишается в соревновании первого места. Был у Антона похвальный диплом и сгорел! Несчастье обрушилось на выпускников, а переживало все училище. В выпускной токарной группе учились оба Ростовы, Яков, Сафар, Оленька, Вадим — хорошие ребята, которых по праву можно назвать душой комсомольского коллектива, и вот они покидают училище с горечью.
Прошла вторая тревожная для Антона ночь. Задолго до побудки выпускники встали, оделись, заправили кровати. Проект приказа действительно был заготовлен. Как только Николай Федорович уходил в мастерские или на учебную половину, Аня мчалась в кабинет, торопливо раскрывала папку, не понимая — радоваться или печалиться. Приказ лежал неподписанным.
Ошибку исправляла вся токарная группа. К радости ребят, на чистовую отделку Евгений Владимирович снова поставил Антона. Мастерски владел он доводкой, но появилась в характере несвойственная ему осторожность. Пугала ошибка. Он чаще, чем обычно, выключал привод, недоверчиво подносил кондуктор к детали.
На четвертый день после происшествия Евгения Владимировича пригласили к директору. Обстановка в кабинете явно не располагала к неприятной беседе. На маленьком круглом столике лениво урчал электрический чайник. На подносе стояли две чашки, ваза с печеньем, на блюдце — лимон. Николай Федорович по-домашнему встретил токарного мастера, усадил за стол.
Евгений Владимирович по старинной привычке держал блюдечко на ладони, мучительно стараясь угадать, чем закончится неожиданное чаепитие. Умел распекать Николай Федорович. Грубого слова не скажет, а виновника в жар и холод бросит. «Может, мне самому лучше начать неприятный разговор», — решил он.
— Прошу, Николай Федорович, не снижать Антону разряда, не отбирать диплом с отличием. Виноваты двое: я и военпред. Меня глаза подвели, сигнал: стекла пора менять. Флотский «полпред» нарушил инструкцию. — И, нервно поглаживая козырек своей фуражки, добавил: — А больше моя вина. Любое взыскание буду считать справедливым. Большая жизнь открывается перед Антоном. Подумайте, нам ли его пятнать?
Фуражка выпала из рук Евгения Владимировича, он ее поймал, но от неловкого движения с переносицы сорвались очки и как маятник закачались на металлической цепочке.
— В этом неприятном происшествии я вижу и другое, радостное — награду за наш труд, — тихо начал Николай Федорович, и, переменив тон, сурово спросил: — Вы убеждены, что Антон мог скрыть ошибку?
— К моей докладной записке приложено объяснение военпреда. Подтверждает: неприятность была бы обнаружена в море.
Николай Федорович взял из папки проект приказа, разорвал его в мелкие клочья.
— Я долго взвешивал, стоит ли наказывать Антона. Были колебания. Вы, Евгений Владимирович убедили меня, что не стоит. От всего сердца хочу поздравить.
Обиделся Евгений Владимирович. Встал, резко отставил чашку, чай выплеснулся на блюдце, несколько капель попало на скатерть.
— Поздравляете? С чем? Разве ошибка стала служить предметом поощрения? Вы, Николай Федорович, коммунист, зачем же смеяться? Столько лет вместе работали. У меня есть свое мнение: Антон мой ученик, я за него и ответ несу.
Горячность токарного мастера была хорошо известна Николаю Федоровичу. К своим ученикам он привыкал всем сердцем, жил их интересами. Однажды директор застал его за несвойственным ему делом: старик вписывал очки в турнирную таблицу игр мастеров футбола.
Николай Федорович поспешил разъяснить недоразумение:
— Я пригласил вас, чтобы посоветоваться, как написать приказ.
— Лучший советчик — своя совесть. Моя просьба — не наказывайте Антона.
— Согласен. Антону простим невольную оплошность. Вам объявим благодарность.
— Мне благодарность? Столько приборов испорчено!
— Сто двенадцатое училище готовит не приборы, а молодых рабочих, — мягко поправил Николай Федорович. — Поймите, что вы человека, настоящего советского человека воспитали из Мураша. Вспомните, кем он был два года назад. Одна у него оставалась дорога — тюрьма. Разве прежний Антон признался бы в ошибке? А наш Антон не побоялся наказания, не побоялся, что его исключат из училища.
Николай Федорович схватил руки Евгения Владимировича и крепко пожал. Затем включил чайник, он тоже терпеть не мог остывший чай.
48
С легким сердцем Вадим поехал на дачу. Он нашел свободное место в вагоне. Девушки комбината «Красная нить» ехали за ягодами. Не умолкали баяны, песни, а он скучал. Всю дорогу не покидала его тревога — будет ли Тамара ждать его. Он не знает даже приблизительного адреса дачи Камчатовых. Договаривались, что Вадим выедет двенадцатичасовым поездом, а он едва успел на двухчасовой. Думал Вадим и другое — не обидит ли Тамару его подарок? Так все хорошо было придумано, но случилась беда.
Сразу же за густым сосновым лесом показались нарядные домики. Вадиму во время войны приходилось проезжать по этой пригородной ветке. Вот еще одна примета — две беседки-близнецы, обвитые диким виноградом. За окном промелькнул открытый семафор. Поезд замедлил ход. Еще с верхней подножки Вадим долгим взглядом окинул платформу. Среди встречающих Тамары не было. Горько уезжать обратно. А что делать? Скучать на незнакомой станции? Когда Вадим уже направился в билетную кассу, его нагнала девушка с такими же, тяжелыми, как у Тамары, косами, только черными, отчетливо выделявшимися на белом платье. Шею ее закрывал легкий зеленый шарф. В руке она держала широкополую соломенную шляпу.
— Вы, случайно, не к Камчатовым?
— Угадали.
— Мне поручили вас встретить.
По дороге Вадим узнал, что его спутницу зовут Вера, учится она в одном классе с Тамарой. Ничего серьезного не произошло у Камчатовых. Приехали гости, Тамара осталась дома помочь Елене Павловке по хозяйству.
— Ваше опоздание, — шутливо призналась Вера, — такого страху на меня нагнало. С первым поездом приехало четыре ремесленника и на этом три. Боялась, вдруг проглядела.
Пройдя по горячему асфальту шоссе несколько сот метров, Вера скрылась в зарослях акации. Вадим едва за ней поспевал. Затем они вышли в поле, засеянное клевером. Вера легко нашла в цветном ковре тропинку. Шла она быстро, ветерок с залива откидывал кисти ее шарфа прямо в лицо Вадиму.
Камчатовы снимали дачу в двадцати минутах ходьбы от станции. На песчаной площадке у открытой веранды танцевали под радиолу. Елена Павловна отдыхала в гамаке под зеленым шатром старых берез. Подходя к даче, Вадим взвалил свой воздушный пакет на плечо и нарочно согнулся, как бы под большой тяжестью. Вера забежала вперед и предупредительно открыла калитку.
— Тамара, принимай запоздалого гостя. Вадим положил подарок на круглый столик и, обмахиваясь платком, пожаловался:
— Насилу донес. Захолустная станция, ни одного носильщика.
Подруги тесно окружили Тамару. Их заинтересовал подарок, его необычная цилиндрическая форма. Развязав тесьму, Тамара осторожно сняла верхний лист бумаги, за ним шел другой, огненно-красный, дальше, темно-синий, зеленый, затем черный с золотой окантовкой. Как посреди цветочной клумбы стояла Тамара. Вокруг нее ложились листы все новой и новой окраски, а подарка все еще не было видно. Но вот на ладони Тамары нежит крохотная веточка, на стебельке зеленые лепестки и три ягодки.
— Спасибо, Вадим, за подарок.
Тамара приколола к платью брошку.
Неудачно-начатый день продолжался более счастливо, и этим Вадим был обязан Якову и Антону. Еще за неделю до поездки на дачу Вадим купил флакон дорогого одеколона. Он решил таким подарком отметить переход Тамары в десятый класс. Красивая коробка была значительно больше самого флакона, в карман ее не положишь. У финляндского вокзала при выходе из трамвая Вадима толкнули. На ногах он удержался, но коробка выскользнула из рук, флакон разбился.
У Вадима денег было только на дорогу. Опечаленный вернулся он в общежитие. Антон гладил себе и Якову брюки, а Яков бегал в умывальную комнату мочить тряпку и менял утюги. Не удалось Вадиму скрыть свою неудачу. От досады за товарища Антон чуть не прожег брюки. Долго Яков рылся в карманах, подкладывая к рублевой бумажке серебро, медяки. У Антона оказалось денег и того меньше. Вадим снял парадную гимнастерку, откинул одеяло, лег. Яков вскочил, подбежал к тумбочке, достал что-то из резной шкатулки и вложил Вадиму в руку очень искусно сделанную из разноцветных камней брошь — веточку земляники.
