Прошу мое заявление поставить на обсуждение группы

A. Mypaш»

Заявление Антона напугало Евгения. Но на собраний он держался развязно:

— Хочу учусь, а нет желания — брошу. Вечерняя учеба добровольная.

— Правильно говоришь, — рассудительно ответил ему Иван. — Учеба в школе добровольная, а уйти ты не волен. Зачем чужое место занял? Деньги-то на тебя тратили.

Яков до конца не выслушал вторичное объяснение Евгения и резко перебил:

— Вот дурак. Только полтора года до порога института осталось, и бросил заниматься…

Несколько вечеров Евгений после отбоя подолгу просиживал за учебниками. Электрический свет мешал ребятам, но никто не ворчал, понимая, что ему надо многое наверстать. Но слово у Евгения было рыхлое, как и характер. Вскоре он вернулся из школы без книг, в грязной шинели, с фуражки свисал сломанный козырек, рассеченная губа вспухла.

Пошатываясь, Евгений размашисто вынул из шинели нарядную коробку и пустил по кругу. Добротные папиросы с золотистым отливом соблазняли и ребят, не баловавшихся табаком. Закурил Митрохин, взяли по папиросе Иван и Анатолий… В коридоре стало дымно, как в курительной комнате. Пьяное бормотание Евгения забавляло подростков. В тепле окончательно захмелев, он сбивчиво доказывал, что в училище его не понимают. Яков, который дежурил в этот вечер, рассердился:

— Тряпка!

— Я? — обиделся Евгений, — повтори!

— Мешок бесхарактерный. Не хочешь по-хорошему жить.

Яков записал в журнал: «Девять часов пятьдесят минут вечера. Ученик Евгений Шабров вернулся в нетрезвом виде». Снова обмакнув перо, сделал вид, будто переписывает курильщиков. Маленькая хитрость подействовала, коридор опустел. Теперь Яков выскажет Евгению все, что думает о нем. Но отчего Анатолий пытается втолкнуть Евгения в ближайшую комнату, где жили слесари, а тот, упираясь, бубнит:

— Сбежали… Испугались дневального, велика личность!

— Молчи! Директор…

Евгений сразу же протрезвел, решительно направился в умывальную. Поздно! Его неровная походка еще в парке вызвала у Николая Федоровича подозрение:

— Шабров!

Евгений шел, не оборачиваясь. Николай Федорович еще громче повторил приказание. Евгений остановился, по привычке одернул шинель.

Из комнат, чуть приоткрыв двери, выглядывали ученики. К их неудовольствию директор увел Евгения на административную половину. В кабинете было холодно. Мимо раскрытой форточки летели снежные хлопья. Николай Федорович захлопнул форточку, зеленые шторы, шурша, упали вниз. Евгений стоял у двери, хмель проходил, начинала болеть голова.

— Где пил?

— У Гостиного двора.

— Кто угощал?

— Не все ли равно…

Наглый ответ вывел Николая Федоровича из терпения. Он схватил Евгения за борта шинели, сильно встряхнул, но быстро опомнился, пальцы сами разжались. Евгений испуганно отшатнулся. Николай Федорович сам не узнал своего голоса, когда предложил Шаброву вывернуть карманы. Так он и знал! На стол вместе с хлебными крошками, табачной трухой упала пачка пятидесятирублевых бумажек.

— Откуда у вас эти деньги, ученик Шабров?

Евгений объяснил, что две тысячи рублей ему, якобы, дал на костюм капитан, друг отца. Он назвал даже фамилию, имя и отчество знакомого, полевую почту, оговорив, что за литерную букву не ручается, понадеялся на память, не записал.

Этому можно было поверить. В годы войны с Ленинградского, Волховского фронтов, а иногда из Прибалтики, Украины, приходили денежные переводы, написанные карандашом по-телеграфному лаконично: «Товарищ директор, купите ребятам подарки к празднику». Десятка четыре таких переводов с оправдательными документами и сейчас хранятся в сейфе. Но Николай Федорович всем своим опытом воспитателя чувствовал — Шабров лжет. Нельзя верить ни одному его слову.

Евгения на месяц лишили отпуска в город. Из вечерней школы его отчислили за пропуск занятий. В пятницу он сдал три контрольные работы. На отобранные у Евгения деньги Николай Федорович велел сшить ему костюм. В субботу Евгения возили в ателье снимать мерку. Костюм должен быть нарядный. Максим Ильич выбрал темно-синий отрез. Появилась надежда, что парень выправится, а в воскресенье он сбежал.

Произошло это около полудня. В общежитие зашла девушка, которая назвалась сестрой Шаброва.

Евгений и его сестра недолго постояли у окна, беседуя шепотом. Затем, накинув на плечи шинель, он пошел проводить ее до ограды. Евгения увела старая знакомая — Эмилия.

43

На комсомольской работе Вадим уже был не новичок, но нет-нет да и опять споткнется. Правда, его срывы проходили незамеченными для комсомольцев. Секретарь партбюро, директор или замполит вовремя поправляли комсомольский комитет.

Набело переписав повестку дня комсомольского собрания, Вадим прочитал вслух:

— «Что такое счастье?»

«Крупный выигрыш и счастье».

«Комнатный счастливец».

«Продавцы счастья».

Повестка дня на этот раз была выбрана интересная.

После провала с лекцией по философии Вадим стал осторожнее, рассудительнее, собрание задумано большое, почему бы и не посоветоваться? В рабочее время он избегал обращаться к Евгению Владимировичу по комсомольским делам. В группе не должен он выделяться из среды своих сверстников. После окончания рабочего дня Вадим застал Евгения Владимировича в партбюро. Старый мастер внимательно прочитал повестку, вдумываясь в каждое слово, иногда подымал глаза и поверх очков задумчиво смотрел на Вадима, словно хотел спросить: «Шутите или серьезно?» Повестку он посоветовал составить просто: «Что такое счастье», и все. Вадим не согласился, такова воля комитета, и утром до занятий побежал к директору:

— Думаем поговорить.

— Райком подсказал?

— Нет, сами придумали.

— Молодцы, — похвалил Николай Федорович, осторожно, ставя чуть заметные точки возле заголовков. А эти зазывные следует убрать. Когда я был таким же подростком, как и ты, отец однажды взял меня на ярмарку. Вот там я и увидел, как факир заманивал публику: «Человек, съевший костер», «глотатель змей», «женщина под пилой».

Больше возражать не приходилось.

Девять объявлений написала Оленька: «Что такое счастье», а ниже — «Товарищ, приходи на открытое комсомольское собрание послушать и поговорить».

Комитет натолкнулся на трудность там, где ее совсем не ожидал. В лекторской группе райкома никто не читал лекций о счастье. Отрядили Оленьку в горком комсомола — и снова неудача. Не сразу она поняла, отчего Вадим без горечи и волнения встретил эту неприятность. В комитете сидела Мария Ивановна и горячо доказывала:

— Утомлять ребят не советую. Для вступительного слова мне достаточно полчаса.

В речи Марии Ивановны не было заученных фраз, щегольских цитат. Начала она просто:

— Человек рожден для счастья, как птица для полета. Так много лет назад сказал писатель Короленко. Но люди по-разному понимают счастье. В капиталистическом мире счастье определяют по несгораемому ящику»: чем больше золотых слитков, тем человек счастливее. Это волчья мораль. За деньги, награбленные, наворованные, не приобретешь настоящего счастья. Я расскажу вам, как понимает свое счастье наша советская молодежь. Как представлял себе счастье Юрий Смирнов.

Погас свет. С экрана в зал смотрел парень, очень похожий на Митрохина. В темноте еще громче звучал голос Марии Ивановны:

— Юрий старательно учился, чтобы быть полезным Родине. Это помогало ему в трудные минуты, делало его сильным, волевым… Юрий Смирнов совершил подвиг во имя счастья своего поколения.

На экране возникали все новые и новые дорогие лица. Вот школьница Зоя Космодемьянская. Вот строитель с Выборгской стороны Феодосий Смолячков, вот партизан Саша Чекалин…

Марии Ивановне было легко перейти к разговору об училище. Смирнов и Смолячков — питомцы трудовых резервов. Сейчас в сто двенадцатом училище есть много ребят, похожих на них в своих буднях.

Когда же в зале зажгли свет, Мария Ивановна сказала, что среди ремесленников есть и такие, которые убеждены, что человеку достаточно маленького личного счастья.