После ухода медицинской сестры Антон, взглянув в зеркало, усмехнулся. На него смотрел тяжелобольной человек: лицо посерело, губы синие, полотенце на голове казалось широким бинтом. Подражая Ольге Николаевне, он строго сказал:

— Уважаемый товарищ Антон, температура у вас покойницкая. Вы шутите, а вам положено бредить.

Ольга Николаевна была в отъезде. Варя отчасти была довольна, что ей предоставляется полная самостоятельность. Но вечером девушка встревожилась не на шутку — температура у Антона еще поднялась.

Название «изолятор» крайне не шло к палате, куда положили Антона. Это была, пожалуй, самая лучшая комната в главном здании, из ее окон открывался чудесный вид. Заснеженные тополя сбегали к замерзшему пруду, сказочно выглядела беседка у скрещения семи аллей. Ничего больничного не было и в обстановке.

Слева и справа стояли по две кровати, застланные пикейными одеялами, над ними висели копии с известных картин: «Утро в лесу» и «Сватовство майора».

Третий день Антон лежал в изоляторе. Кормили сытно, вкусно. В постели можно было слушать радио. Сафар и Вадим приносили ему свои записи, помогали составлять конспекты, Оленька подарила вышитый носовой платок. Не меньше недели решил Антон поваляться в изоляторе, но вернулась из командировки Ольга Николаевна. Считая, что больной скучает, она велела медицинской сестре больше времени проводить с ним. У Вари приближалась экзаменационная сессия. Сидя у постели больного, Варя читала вслух медицинский учебник. Так неожиданно Антон узнал про бациллы гриппа, ему стало известно, какая разница между простой и катаральной ангиной, что такое желтуха, корь, дифтерит. Опасаясь, что ему придется познакомиться с разновидностями раковых заболеваний, Антон на следующее утро оказался совершенно здоровым, и его выписали из изолятора.

В социалистическом соревновании за февраль тридцать четвертая токарная группа вышла на первое место: ни одной двойки по теории, выровнялась она и по производственному обучению. На обточке конических поверхностей Алексей обогнал Якова. За смену он выполнил норму взрослого рабочего.

А в марте все покатилось вниз. Началось это с болезни Антона. На замечание Евгения Владимировича прекратить шатание по мастерской Алексей ответил грубостью:

— Пускай другие меня догонят…

С Антоном было совсем плохо: как его подтянешь, если человек болеет?

А тут, как назло, начали прихварывать Евгений и Анатолий. Частые пропуски товарищей беспокоили Вадима. Тревога законная — по спецтехнологии, черчению проходили новые разделы программы. Ольга Николаевна улучшила питание Антону, Евгению и Анатолию. Ежедневно в двенадцать часов дня они получали дополнительный завтрак: омлет или два яйца всмятку, в обед им давали по стопке витамина. В модельной группе вдруг начал болеть Глоба. Вадим заподозрил неладное. Почему-то хворь нападала на Антона и его ближайших дружков. Попытки вызвать Глобу — наиболее доверчивого — на откровенный разговор закончились неудачно.

Наблюдательнее врача и секретаря был Андрей Матвеевич. Странная вещь! Температура у ребят высокая, а вид — лучше не надо, в глазах озорные огоньки. В изоляторе они усердно играли в домино, шахматы, слушали музыку. Андрей Матвеевич до поры до времени никому ничего не сказал, только чаще стал наведываться в изолятор.

Но не эти странные заболевания учеников столкнули тридцать четвертую токарную на одно из последних мест в соревновании.

Держать Ивана Лосева в общежитии было небезопасно, и Миша Сергунов взял его к себе на квартиру. Ребята к новичку привыкли и сердились, когда Вадим и Оленька предлагали пойти к директору и попросить принять Лосева в училище.

— А если откажет? — сердито спрашивал Антон. — Обождем, подучим, а там директор увидит как Иван работает, ну и зачислит.

Шустрый и приветливый Иван легко прижился в токарной группе. В мастерскую ему нечасто удавалось проникать, но как-то раз Евгения Владимировича вызвали в управление трудовых резервов на целый день. Не успел мастер еще дойти до трамвайной остановки, как за станком Антона уже стоял Иван.

Тайну токарей неожиданно выдал Добрынин. Привычно прогуливаясь в проходе между партами, он решил проверить пройденный материал. Чтобы ярче показать рост отечественной техники, потребовалось начертить схему загрузки домны в старое время и в наши дни. На какую-то долю секунды Добрынин задумался — кого из учеников отправить к доске, затем решительно подошёл к Лосеву. Ремесленники притихли, переглядываясь, предчувствуя беду. Группа была новая, педагоги обычно вызывали учеников по табелю. Иван, побледнев, стоял у доски, чувствуя, как тревожно бьется сердце. На лицах товарищей он видел ободряющие улыбки, даже Оленька жестом показала «не робей».

Получив от педагога задание, Иван уверенно начертил схему. Деловито изложил полезность механизации, пояснения к схеме дал толковые, педагогу только и оставалось, что одобрительно кивать головой. Антон, считавший себя главным шефом Лосева, вызывающе посматривал на ребят, будто он сам так блестяще ответил.

Отличное знание предмета порадовало преподавателя. Последовал добавочный вопрос о свойствах латуни. И снова серьезный ответ. Добрынин решил засчитать эти ответы ученику за контрольную работу. Но сколько он ни напрягал память, а вспомнить фамилию ученика не мог. Ребята тревожно ожидали развязки. Что делать? Видя затруднение преподавателя, Анатолий подсказал:

— Рогов.

Это была фамилия на днях заболевшею паренька. На занятиях по технологии Рогов отмалчивался, и Добрынин ни разу не вызывал его к доске И вот в журнале против фамилии Рогова появилась «пятерка». До звонка еще оставалось время, вызванные к доске ученики отвечали хорошо, держа равнение на Лосева.

Может быть, пятерка по технологии так незаслуженно и досталась бы лентяю Рогову, но случилось иначе. В большую перемену, войдя в учительскую, Добрынин стал невольным свидетелем, а затем и участником спора.

— Четверть века учительствую, ручаюсь — неспособные ученики выдуманы нами, преподавателями, — раздраженно говорила Анна Андреевна, учительница физики. — Если в группе есть двоечники, выходит, что я или вы не сумели доходчиво, понятно изложить урок. Провели свои два академических часа и ушли, не выяснив, все ли учащиеся усвоили. А на поверочных занятиях — двойки, которые учителю, пожалуй, более неприятны, чем ученику.

Математик Гнедышев пожимал плечами. Он искренне обрадовался приходу технолога, зная, что Добрынин жаловался на трудность давать уроки в группе, где есть хотя бы один неуспевающий. Однако Добрынин занял сторону Анны Андреевны. За примером ему не нужно было далеко ходить: пожалуйста, вот вам Рогов, известный своей леностью.

Гнедышев серьезно разволновался, разбавил кипяченой водой остывший чай, не отпив ни одного глотка, подставил стакан на стол.

— Простите, больше тройки ваш Рогов заслужить не может, пятерка лежит на совести преподавателя технологий, известного своей добротой.

Так незаметно спор в учительской вышел из обычных рамок. Гнедышев не поскупился на острые слова, он-то хорошо помнит ответы Рогова, замусоленные страницы в его тетрадях, подчистки. Анна Андреевна пыталась успокоить разгорячившихся педагогов, но безуспешно. Добрынин вспомнил, как минувшей весной Гнедышев упрекал его на совете за пониженную требовательность.

Во второй половине дня в кабинете технологии занимались слесари. Выписав на доске тему письменного задания «Назначение коленчатых валов», Добрынин сел набрасывать черновик заявления директору, закончив его не просьбой, а требованием немедленно произвести проверку знаний ученика Рогова. Переписав все начисто, он слово «немедленно» подчеркнул красным карандашом. Найдя на столе такое заявление, Николай Федорович забеспокоился. После контузии Добрынин болезненно воспринимал малейшее замечание. Случайный спор, как это уже бывало, мог опять уложить его в постель. Еще до звонка Николай Федорович вошел в кабинет технологии, сел на последнюю парту, наблюдая за ходом урока. Дождавшись перерыва, он взял Добрынина под руку и увел в глубь коридора.