За диалогом через щель в дверях наблюдал Джонни.

– Дайте воды и еды, мы ничего не ели. И каких-нибудь лекарств для лейтенанта, – крикнул он так, чтобы его услышал Али. Потом добавил через мгновение:

– А лучше пришлите врача!

Али ничего не ответил, но охраннику сказал:

– Где я им врача тут найду, если только позвать нашего коновала Анзора. А насчет еды распоряжусь, передашь им.

Однажды к Киру пришла женщина и попросила взять сына в отряд.

– Зачем тебе это нужно? – спросил ее Кир.

– У меня один сын, мужа убили, сама я больна, чувствую, скоро умру. О тебе идет хорошая слава, Кир. Приюти его, он будет тебе как сын.

– Ты хочешь, чтобы я уберег его от войны? – темпераментно воскликнул Кир, – А кто же тогда будет защищать нашу землю? Я один? Очень сложно управлять отарой, когда она огромна, если всего один пастух. Где твой сын, женщина?

– Он ждет на улице.

Они вышли из дома. Во дворе стоял худенький, как стебелек, мальчик лет тринадцати и играл с лохматым псом телохранителя Омара. Киру стало жаль эту женщину, и он подумал, что самое лучшее, что он может для нее сделать, – это обнадежить ее и дать немного денег.

– Уходи, женщина, – сказал Кир, протягивая ей двадцать кувейтских динаров. – Ты выздоровеешь, все у тебя будет хорошо.

Она повиновалась. Он долго смотрел им вслед, покуда женщина в черном и худенький мальчик не скрылись за поворотом. Пес Омара бежал за мальчиком, словно провожая нового друга.

– Это же надо, – подумал Кир. – Такой злобный пес, а мальчика полюбил сразу, наверное, у этого ребенка чистое сердце. Звери намного чувствительнее людей, их не обманешь.

– Слава Аллаху, – произнес Кир и, воздев руки к небесам, прочитал краткую молитву о спасении ребенка. За ежедневными заботами Кир забыл о мальчике и его матери, но примерно через полгода к нему пришел сам мальчик, но на этот раз уже без сопровождения матери.

Пес сразу признал его, радостно залаял. Мальчик попросил Омара о встрече с Киром, и Омар пригласил его войти в дом. Кир сидел у стола, заваленного военными картами.

Увидев ребенка, он сразу все понял.

– Дай мне автомат, – первое, что сказал мальчик. – Я буду хорошим солдатам. Я обещаю тебе.

Кир видел, что ребенок вот-вот готов расплакаться.

– Дай мне автомат, прошу тебя, – в голосе его уже слышны были слезы.

Кир по-отцовски обнял его за плечи:

– Ответь мне на такой вопрос. Откуда нам известно о древних героях нашей земли, да и вообще о героях и о том, что было много веков назад?

– От людей, – уверенно ответил мальчик.

– Правильно. А от каких людей?

– Которые тогда жили.

– Верно. А еще откуда?

– Из телевизора.

Кир улыбнулся:

– Скорее, из книг. – А тот, кто эти книги писал, думаешь, бегал с автоматом?

– Не знаю, – искренне ответил мальчик. – Наверное, нет.

– А теперь ответь на такой вопрос, – взял его за плечи Кир. – Если все будут стрелять, то кто же потом расскажет правду? Тебе надо в первую очередь учиться, а не брать в руки автомат.

Прошло несколько месяцев, как Рахим жил в отряде. Для него была отведена отдельная комната в доме Кира. Кир очень привязался к ребенку. Это его и радовало, и огорчало одновременно, так как он стал уязвим. Если тебе есть, кем дорожить, то это бесспорный подарок для тех, кто хотел бы воспользоваться твоей слабостью.

Однажды Рахим пришел к Киру:

– У меня сегодня день рождения. Мне исполнилось четырнадцать лет.

– В таком случае я хочу сделать тебе подарок.

Кир достал из ящика стола кожаный планшет на тонком ремешке.

– Я знаю, что это, – оживился мальчик. – Мне Омар говорил, это твой талисман, но почему ты отдаешь его мне? Тебе разве не жалко?

Раскрыв полевую сумку из коричневой кожи, Рахим обрадовался:

– Ого, здесь есть даже специальное место для карандашей.

– Ну, тогда возьми, туда положишь, – Кир достал из стаканчика красный «Фабер-Кастель»2*.

– Кир, смотри, здесь какие-то буквы? – мальчик разглядывал сумку со всех сторон.

Кир хорошо знал перевод русских надписей, сделанных чернильным карандашом на внутренней стороне сумки: «23 июня 1941 года, Брест. Если останусь жив, то…» – а затем скорописью было добавлено: «Начался бой». Вторая надпись была датирована: «8 мая 1945 года. Берлин. Мы победили».

Кир задумался:

– Только береги эту вещь, она мне дорога, как память о моем друге.

– А где твой друг? Его что, убили? – равнодушно, как будто говорил о чем-то обыденном, спросил Рахим.

Кир, видевший смерть не один раз, был шокирован тем, как этот ребенок говорит о смерти. В его голосе не было ни горечи, ни жалости, ни сострадания к погибшему, пусть даже незнакомому человеку. Дети войны перестают чувствовать разницу между жизнью и смертью, но разве они виноваты в этом? Это трагедия поколения, рожденного войной.

Капитан навел резкость на бинокле. В ставке Кира жизнь протекала неторопливо: вот подъехал грузовик, из него разгружали мешки с продовольствием – с рисом или мукой. На вертолетной площадке, своего рода маленьком аэродроме Южной армии, несколько туземцев в традиционных шароварах и длинных рубахах гоняли пустую консервную банку.

Возле сарая о чем-то мирно беседовали двое, затем один из них повернулся, и, капитан отчетливо увидел его лицо:

– Что-о-о?

Он опустил бинокль, прищурил глаза и сильно сдавил их ладонью, как бы отгоняя от себя видение, и вновь поднес бинокль к глазам, но человек уже отвернулся…

– Вы что-то говорите мне? – спросил сержант.

– Да нет, ничего, показалось.

Какая нелегкая занесла капитана Джеймса Олбрайна в эти гиблые края? Его, выпускника Вест-Пойнта, чье имя золотом занесено на беломраморную доску лучших воспитанников. Отец Джеймса погиб во Вьетнаме в 1973 году. Как раз в год, когда он родился. Вернее, он появился на свет, а отца уже не было в живых. Когда ему исполнилось пять лет, мать вышла замуж. Отчим был нормальный мужик, заботился о нем. Но в 17 лет свои представления о родительской заботе и любви. К тому же у матери с отчимом появилось своих трое детей. В Вест-Пойнте первоочередным правом зачисления пользуются сыновья погибших офицеров. И еще нужна рекомендация члена Конгресса или какой-нибудь важной шишки. Перед поступлением – «учебка», которую все называли «Бараки чудовищ». Это был страшный прессинг с адскими физическими нагрузками, моральным унижением. Жизнь в академии шла по раз и навсегда установленным правилам. Девиз академии – «Долг, Честь, Отечество» – у воспитанников обрел более понятную форму: «Кадет не солжет, не обманет, не украдет и не будет терпеть этого со стороны других». Однажды в столовой после пятичасового марш-броска он нарезал традиционный яблочный торт не так, как это было положено по уставу. Надо было ровными треугольниками, а он порезал кубиками. И за это все отделение было лишено сладкого.

– Вам необходимо отдохнуть хотя бы пару часов, – сказал сержант.

– Ты прав, а то уже начинаются галлюцинации.

В академии он познакомился с Мэри Лонг. Она была тоже курсантом. Яркая брюнетка с зелеными глазами, а фигурка, как у девахи с январской страницы календаря «Плейбой» за 1983 год: там такая роскошная бабца сидит в белом цилиндре и верхом на стуле. В Вест-Пойнте многие бы мечтали о такой подружке. Но порядки в академии были строгие: отчислить могли даже за легкий флирт. По существующему в академии правилу парень и девушка вместе сидеть в одной комнате могут только при открытой двери и на расстоянии не ближе, чем 20 дюймов друг от друга.

– Выбор невелик: или самим как-то уносить отсюда ноги, или все же попытаться отбить наших людей, – размышлял вслух сержант. – Говорят, Кир может и отпустить пленных, если они попались впервые.

– Я не верю этим азиатам. Сегодня они делают одно, завтра другое. А отбить пленных собственными силами, как ты предлагаешь, мы не сумеем, слишком большой риск, – сказал капитан.