Алина Остапова сидела за спиной Марти и поглаживала длинную косу, перекинутую через плечо. Этим вычурным колоском Ника всегда любовалась, хотя Алинку не выносила. Он приковал взгляд и сейчас, все внутри зашлось от зависти: Нике вот кос не плели, хотя волосы тоже были длинные, густые, блестящие, да еще кудряшки. Коса день за днем напоминала: некоторые семьи полные, у некоторых девочек есть не только папа с пистолетом, который так занят, что его как бы и нет.

– Ась? – недопонял Димка и, похоже, хотел посоветовать захлопнуться ей тоже: знал, что Алина с математикой не дружит, ловить нечего. Но та, поймав Никин взгляд, с удовольствием закончила:

– Ты дай им денег. И они тебе все решат. У нас вся милиция так работает.

И снова эти звуки: хихиканье с одного бокового ряда, тягучее «С-су-ука» с другого, в этот раз ряды поменялись местами. Димка хмыкнул, а потом заржал в голос, так, что выпавшая изо рта слюнявая жвачка шлепнулась на тетрадь Марти. Точно на лицо зеленокожему Леонардо, выставившему навстречу невидимому врагу катаны.

– Ой, прости. – Димка сделал невинные глаза. Но не перестал ржать. – Это че, парень твой?

В этот раз предательски заржали на обоих рядах. Марти не повела ухом, с костяным перестуком опустила ручку на стол. Но жвачка, казалось, ее не волновала: обернувшись, она пристально посмотрела только на одну обидчицу – на Алину. Та усмехнулась:

– Чего пялишься, чучундра лохматая? Тоже не поняла?

«Чучундра» была за дело: Марти, как и Ника, носила длинные волосы, тетя Вероника их отрезать пока не давала. Говорила, что в них вся сила. Как у какого-то библейского, что ли, героя. Но волосы были пусть прямые, зато жесткие, густые. Правда, ведьминские. Марти расчесывала их на каждой перемене. Это не помогало.

– Да. Еще раз. – Говорила она мирно, даже слишком, и Ника уже догадывалась: это плохой знак. – Ну-ка, помоги тупым понять твои намеки. Мне, – она осклабилась, подняла изгаженную тетрадь и показала Алине, – и моему парню.

Как и всегда, Ника восхитилась ее иронией. Алина ничего пояснять не стала: ухмыльнулась, вынула из кармана десятку и помахала в воздухе. Пропела:

– На чипсы хватит вам обоим! Так что, примерчик решите?

Марти вздохнула и вернула тетрадь на стол, но только скрипнула зубами. Повернулась снова – и продемонстрировала два средних пальца. Ника решила добавить два своих, но не успела: Алина махнула купюрой у Марти перед носом, потом и перед носом Ники.

– Ну?.. – не унималась она. – Чипсы с укропчиком. Или с сыр… ААА!

Следующее, что Ника запомнила, – это хруст. Приятный такой хруст, с которым Марти, намотавшая чужой колосок на кулак, приложила Алину лицом об парту. Очень быстро, очень сильно, и тут же, вскочив, надавила ей на затылок.

– Мразина! – зашипела она. – Сопли свои лучше жри!

Раздался визг; на тетрадку и купюру потекла кровь. Алина задергалась, но освободиться не могла. Марти была невысокой, худой, но очень сильной. Вряд ли из-за волос. Просто родители давно купили ей шведскую стенку и гантели.

– Мой. Папа. Не. Берет. Взятки. – Пальцы Марти сжались крепче, она уже выдрала Алине клок волос. – Он всех спасает, поняла? И нет никакой «всей» милиции, есть разные милиционеры, нормальные и козлы, поняла? Повтори!

– Ой! – взвизгнул кто-то в боковом ряду.

– Эй! – воскликнул и Макс. Он, слушавший плеер и, похоже, успевший задремать, почуял неладное только сейчас, подорвался. – Марти! Ника!

Ника видела: у Марти стали холодные, пустые, незнакомые глаза, но не чувствовала привычного желания заступиться за «того, кого обижают». Скорее хотела обидеть сама. И обидела – Димку, стоящего столбом. Схватила жвачку, отлепила от тетрадной обложки и сунула ему в волосы. Была готова, что получит в челюсть, но не получила. Димка, кажется, ничего особо и не заметил, только отмахнулся. Ему было на что посмотреть.

– Ебанутые… ебанутые, – повторял он с нелепым восторгом.

– Повтори! Повтори! – требовала Марти, вдавливая Алинино лицо в парту, а та пыталась расцарапать ей лицо, но не дотягивалась.

– Брейк! – Подбежал Макс, схватил Марти в охапку, оттащил, приговаривая: – Тихо, тихо, Шредер просит пощады!

Грохнула дверь – Димка выскочил из класса. Остальные либо продолжали сидеть, втянув головы в плечи, либо подходили, собирались в гудящий злой кружок. Алина с трудом выпрямилась. Она хныкала, ее нос был здорово разбит, губы тоже. Капало на кофту, на юбку, на парту. Так же завороженно, как недавно на колосок, Ника смотрела на кровь и по-прежнему не чувствовала… ничего. Шутки шутками. Но сегодня они вышли на какой-то новый уровень, от которого тянуло блевать.

– Дура! – наконец обрела дар речи Алина и тоже вскочила, сжала кулаки. – Батя тебя убьет, да у него друзей на рынке нашем… – дальше ничего понять не удалось: Остапова закашлялась от попавшей в горло крови. Подбежала Умка – Лизка Наумова – и принялась вытирать ей лицо, подобострастно вторя:

– Да этих всех убьют рано или поздно! Или посадят! Или…

– Я папе скажу… – надрывалась Алинка. Ее коса тоже была в крови и напоминала теперь пожеванную веревку. – Вы нормальные вообще? Вы…

– А не он у нас наркотой на районе барыжит? – не выдержав, выпалила Ника. – Может, его посадим? И тебя с ним? По кругу пойдешь…

Алина задохнулась и рванулась из рук Умки.

– Да вас в клетки, вы ментовские волчата!!!

– Дай я ей въебу! – заорала в унисон Марти, пытаясь отпихнуть Макса. – Ну дай!!!

К счастью, сцепиться опять они не успели. Ника за себя не ручалась.

– Что здесь происходит? – На пороге появилась кругленькая запыхавшаяся Людмила Ивановна. Из-за ее плеча выглядывал Димка. – Это что, я вас…

Сама все рассмотрела. Охнула, навалилась на дверь и закусила ярко накрашенные губы. Наверняка вспомнила то, что сказала завуч. «Наплачешься». Ну правда, каково это, когда входишь ты в свой класс, а там все в крови? И десятка два злых или испуганных глаз.

– Марина, – собравшись, заговорила классная руководительница. Теперь она нервно расправляла невидимые складки на зеленой блузке. – Подойди-ка сюда.

Марти подошла: взгляд в глаза, гордо поднятая голова и дрожащие острые коленки. Кулаки то сжимались, то разжимались. Марти трясло. И Нику, приросшую к стулу, тоже.

– Это что такое? – Классная прижала руки к груди. – Ну что сегодня? То Белорецкая, то ты… что опять? С таким славным папой такие выходки…

– Алина сказала, что мой замечательный папа взяточник, – бесцветно ответила Марти. – Поэтому она сука.

– С-стукачка! – прошипела Умка. – Сама с-ука!

Людмила Ивановна молча уставилась на Алину. Поняла, что спрашивать бесполезно: та рыдала и истекала кровью. Остальные одноклассники тоже молчали, ничего не подтверждая и не опровергая. Быть просто суками было лучше, чем быть суками-стукачами – это правило усвоили все. И терпеть это дальше было невозможно.

– Ребят… – начала было учительница. – Ну как так…

– Да вы сами виноваты! – зло вмешалась Ника, вставая. – Вы первая нас так назвали. Волчатами, мы слышали! Почему вам… кажется, что с нами что-то не так?

– Я? Мне не… – заблеяла было она, но Макс ровно перебил:

– И если вам так кажется, зачем стыдить Марти ее папой? Это что вообще? Наши родители как бы родине служат, защищают всяких… – он произнес такое умное слово, что у Ники голова кругом пошла, – плебеев, а вы…

– На хуй пошел, – зашипела Остапова. Может, она тоже уже знала, кто такой плебей.

– Ребята, я… – Но тут учительница осеклась, заливаясь краской от шеи до ушей. Она никогда не умела врать и оправдываться, одна из немногих во всей школе, поэтому Ника ее запомнила. Если Людмилу Ивановну вдруг ловили даже на маленьком вранье, она просто краснела и теряла дар речи. Такое редко бывает со взрослыми.

– Слушайте. – Макс, похоже, совсем распалился. – Если мы какие-то «волчата», то вы – коровы, бараны и козы! – Он махнул кулаком в сторону Алины, потом со шмяком впечатал этот кулак в свою же вторую ладонь. – Заткнитесь уже, а? – Он вышел к доске и повернулся к классу. – Займитесь собой. Кто еще про предков вякнет – отпиздим!