– Что тебе интересно?

– Потерпи минутку, – сказал я, – и постарайся меня понять. Когда ты повезла Хирама в больницу, мы с Бубликом остались на ферме. Походили, посидели у кухонной двери. Как раньше. Даже в дом вошли, но дальше кухни не продвинулись. Я сел и задумался о том, как все было. И понял, что заблудился. Что бы я ни делал, куда бы ни шел, чувствую, что заблудился. Все так изменилось…

– Тебе что, не нравятся эти перемены?

– Не знаю. Вроде бы должны нравиться. Появились деньги, которых раньше не было. Теперь мы умеем путешествовать во времени, а раньше не умели. Наверное, дело в Хираме и неустойчивости нашего положения.

– Понимаю. – Она взяла меня за руку. – Понимаю…

– Ты тоже это чувствуешь?

– Нет, Эйза, – покачала головой она, – не чувствую. Не забывай, я же вконец обнаглела. Но ты… Представляю, каково тебе. А я втянула тебя во все это, и теперь мне немного стыдно.

– Я не особо сопротивлялся, – сказал я, – так что брось себя корить. У нас нет критериев для оценки чьей-либо вины. Дело в том, что я любил эту ферму, а недавно понял, что ее больше нет.

– Пойдем пройдемся, – предложила Райла.

Взявшись за руки, мы спустились к речке, и вокруг не было ничего, кроме безмятежной Мастодонии. Где-то в холмах подал голос козодой – впервые за все время, – и мы зачарованно остановились. Я не ожидал услышать козодоя (вопреки логике был уверен, что они здесь не водятся), и с его голосом ко мне вернулось ощущение родного дома, вернулись воспоминания о бесконечном лете с ароматом свежескошенного сена и позвякиванием колокольчиков, когда подоенные коровы возвращаются на пастбище. Я слушал козодоя, и меня переполняло неописуемое блаженство.

Мы вернулись и позвали Бублика в дом. Пес ушел в комнату Хирама. Какое-то время мы слышали, как он елозит по одеялу, устраиваясь поудобнее. Наконец улегся. Я сходил на кухню, приготовил кувшин «манхэттена» и принес его в гостиную, дабы расслабиться за культурной выпивкой, подходящей цивилизованным людям.

– Помнишь день, когда я приехала? – спросила Райла. – Через двадцать лет, как снег на голову?

Я кивнул. Конечно, я все помнил. Помнил каждую минуту того дня.

– По пути в Уиллоу-Бенд я все думала, не пожалею ли. И позже, бывало, задумывалась. Знаешь, Эйза, я не пожалела. И больше не думаю об этом. Дело не в деньгах, не в движухе, не в путешествиях во времени. Я не жалею, что вернулась к тебе.

Я отставил бокал, пересел на кушетку, обнял Райлу, и мы долго сидели, как пара глупых подростков, которые внезапно обнаружили, что любят друг друга. Я был благодарен ей за это признание. Хотел что-нибудь ответить, но не мог найти нужных слов, поэтому просто сказал от всего сердца:

– Я люблю тебя, Райла. И всегда любил, с первой нашей встречи.

Назавтра после полудня приехал Кортни на машине Бена. С ним был сенатор Абель Фримор.

– Предаю его в руки ваши, – сказал Кортни. – Этот старый хрыч согласен говорить только с вами, чтобы получить информацию из первых рук. Кстати, налоговики стали подавать признаки жизни. Уже приходили ко мне, но вряд ли это связано с визитом сенатора.

– Совсем не связано, – подтвердил сенатор. – Как и все разумные люди, я держусь подальше от налоговой.

Он был поджар и невысок, с редеющими седыми волосами, обветренным лицом и руками фермера. На фоне машины Фримор казался карликом.

– Так вот она какая, Мастодония, – огляделся он. – Кортни много о ней рассказывал. Когда начнете сдавать участки в аренду?

– Никогда, – сказала Райла. – Мастодония нам не принадлежит.

– Чуть не забыл, – повернулся к нам Кортни. – Завтра приезжают люди из «Сафари». Несколько дней назад Бен звонил им и сообщил, что дороги открыты. Молодцы, что справились.

– Это было нетрудно, – сказал я.

– Нам с сенатором хотелось бы задержаться и проводить первую экспедицию в меловой период. У вас найдется комната для гостей?

– Даже две, – ответила Райла, – так что добро пожаловать, но кому-то из вас придется спать в одной комнате с Бубликом.

– Нельзя ли мне присоединиться к охотничьей экспедиции? – спросил сенатор. – Осмотреться по-быстрому, а потом обратно в Мастодонию.

– Это должны решать люди из «Сафари», – сказал я. – Поговорите с их старшим.

– А вы? – Сенатор взглянул на Кортни. – Не желаете прогуляться, если нам позволят?

– Ну, не знаю, – ответил Кортни. – Судя по фильму, там полно кровожадных тварей, так что надо все обдумать.

Сенатор побродил по двору, рассматривая окрестности, и наконец приземлился за стол. Райла вынесла кофе. Фримор, не вставая, протянул ей чашку и сказал, когда Райла наполнила ее:

– Спасибо, милая. По сути, я лишь старый фермер и высоко ценю чашечку кофе.

Мы с Кортни тоже сели за стол. Райла наполнила наши чашки.

– Пора сказать то, что я собирался сказать, – начал Фримор. – Это не предложение и не предписание, мои слова никак не связаны ни с сенатом, ни с правительством, так что ничего обременительного – обычные вопросы, которые крутятся у меня в голове. – Сенатор пролил пару капель кофе на стол и не спеша стер их ладонью. – Боюсь, вы сочтете меня старым глупцом, испугавшимся собственной тени, но есть одна проблема, и она не дает мне спать по ночам. Вернее, две проблемы. Как бы выразиться пояснее и при этом не выставить себя круглым дураком?

Он задумался, хотя я знал, что у него нет нужды задумываться. Это был ораторский прием. За долгие годы сенаторства Фримор не раз выступал на публике.

– Итак, – сказал он, – я вижу две ключевые проблемы: состояние всемирного сельского хозяйства и огромная масса бедняков, многие из которых живут в нашей стране. Неимущие, безработные, обитатели социального дна.

Сейчас мы производим достаточно еды, чтобы накормить всех жителей планеты. Если где-то начинается голод, он вызван не нехваткой провианта, а логистическими проблемами. Но нехватка пищи уже не за горами. Метеорологи заявляют – должен сказать, весьма убедительно, – что северное полушарие, а то и весь мир входит в холодный и засушливый период. Как говорят, последние шестьдесят лет у нас была благоприятнейшая погода – лучшая за много столетий. Теперь же начинается засуха. Огромным площадям пахотных земель не хватает дождя. Средняя температура идет на снижение. Если эта тенденция продолжится, вегетационный период неминуемо сократится, то есть наши закрома оскудеют. Если производство продовольствия сократится даже незначительно – скажем, на десять процентов или около того в течение нескольких лет, – во многих регионах начнется массовый голод. За десятилетия беспримерно благоприятной погоды мир шагнул вперед – как в социальном, так и в экономическом смысле, – но население тоже выросло, и замедлить этот рост невозможно. Да, экономический бум компенсировал человеческие страдания, но далеко не везде.

Вы определенно понимаете, к чему я клоню. С наступлением эпохи путешествий во времени – должен признать, поначалу я отнесся к этой идее весьма скептически – у нас появляется доступ к новым сельскохозяйственным угодьям, таким богатым, что они с лихвой возместят спад в производстве еды, неизбежный при климатических изменениях, о которых, повторюсь, предупреждают наши метеорологи.

Такова одна из проблем. Как помните, я говорил, что их две, и вот вторая: у широкого сегмента населения нет перспектив, кроме бедности до гробовой доски. Громадные массы этих несчастных ютятся в гетто крупных городов, остальные разбросаны по сельской местности, и почти в каждом уголке страны можно видеть примеры невезения и тяжкой судьбины. Думается, какую-то часть этих людей можно переправить в девственные регионы прошлого, где у них будет шанс встать на ноги. Мне представляется поколение новых пионеров в неизведанных землях, где можно застолбить собственные участки и пустить нетронутые природные ресурсы на создание приемлемых условий жизни. Как ни горько это признавать, достойный первопроходец получится не из каждого. Бедность, подчиненное положение, обида на общество, привычка жалеть себя – все это, пожалуй, помешает таким людям встать на ноги. Допускаю, что в любой эпохе и на любой земле они будут влачить прежнее существование…