– Постановление напишешь – посмотрю, – Антонина хмыкнула и дернула плечиком: у них с Максимом начинался вроде роман полгода назад, но не состоялся.

В карманах – четыре карандаша механических, цанговых Faber-Castell. Два… как это назвать?..

– Тонь, ты не знаешь, как называются такие фломастеры?

Тоня дернула плечиком:

– Фломастеры и фломастеры.

– Это линер-кисть! – крикнула проректор от куста лапчатки.

Как услышала-то? Далеко же стоит, метрах в десяти. Проректор попыталась приблизиться, но Максим остановил ее жестом. Следы, понимаете?

И записал: две линер-кисти Pentel черные. Ластик Erich Krause. И подумал: странно, полные карманы предметов для рисования, но нет никакого блокнота, альбома, бумаги, папки. Может быть, наверху альбом, на окне в гостиной? Может быть, сидела мечтательно на окне и рисовала?

– Она училась на современном искусстве, – попыталась вставить проректор.

Но Максим опять остановил ее жестом. Она ему не нравилась. Ему никогда не нравились такие яркие женщины. И это была ошибка. Потому что прямо за ней, прямо за портфелем, который она поставила на землю, лежал в кустах тот самый блокнот, отсутствие которого Максим справедливо посчитал странным.

И было еще одно странное отсутствие – мобильного телефона. Разве водятся в Москве двадцатилетние девушки без мобильного телефона? Но телефона не было. Ни в карманах, ни рядом с телом.

Максим поднялся на шестой этаж в гостиную. Проректор пошла вместе с ним. Понятые тоже. Они ехали в лифте. Лифт был большой и светлый, почти полностью состоящий из зеркала. Женщина-понятая причитала, что у нее боязнь закрытых пространств. Проректор говорила:

– Никогда ничего подобного. Я, честно сказать, в шоке, даже не знаю, как реагировать.

Максим молчал.

В гостиной была дизайнерская мебель. Кресла и диваны, больше похожие на пыточные инструменты. Окно было распахнуто. На подоконнике царапины, предположительно от ногтей. Она что – случайно выпала? Но ни альбома, ни блокнота, ни планшета для рисования. И мобильного телефона тоже нет.

А в комнате девушки на стене висели два плаката. На них было написано предположительно по-японски

 и нарисованы японские подростки. Юноша с мечом. Девушка – с деревянным кляпом во рту. Максим погуглил. Персонажи манги Коёхару Готогэ «Клинок, рассекающий демонов». Главного героя зовут Тандзиро Камадо, он истребитель демонов, старается спасти сестру. Сестру зовут Нэдзуко Камадо, она демон, не желающий быть им и убивать людей. На постели у погибшей девушки лежала длинная узкая подушка, почти валик. Нэдзуко Камадо была нарисована на подушке в полный рост, так что можно было обнимать демона во сне.

А мобильного телефона нигде не было.

– У погибшей ведь был мобильный телефон? – спросил Максим проректора.

– Наверняка! Не знаю точно, но наверняка. Все расписания в интернете, все чаты с преподавателями. Она бы иначе просто не смогла. Но я точно не знаю.

Максим опросил человека, который обнаружил тело. Вахтер, сидел на лавочке и курил. Девушка упала ему почти под ноги. Он видел, как она умирала, видел несколько судорог. Больше ничего не видел. Максим послал сотрудника обойти квартиры в доме напротив. Там нашелся один гражданин, который выходил покурить на балкон (что бы следственные органы делали без курильщиков?) и видел, как в окне напротив сидела и рисовала одинокая мечтательная девушка.

– Одна?

– Одна.

– Рядом с ней никого не было?

– По-моему, никого.

Это было все. И это – мало сведений. Максим складывал так и сяк в голове скудную информацию и не мог вообразить себе, как двигалась по общежитию эта погибшая, что привело ее к падению из окна. Сведений – мало. Максим достал из портфеля опросный лист для экспертов и стал обводить кружочками вопросы. От чего наступила смерть? Содержатся ли в крови наркотические вещества? Что у жертвы под ногтями? Есть ли на одежде и половых органах следы спермы…

– Барсук, выдыхай, – Тоня заглянула через плечо. – Принцип Оккама знаешь? Самое простое объяснение оно же самое верное. Знаешь, как часто происходят подростковые самоубийства в России?

– Наверное, каждый день.

– Каждые двенадцать минут.

– И что? – буркнул Максим.

– А то, что не надо заставлять целый отдел работать целый месяц над делом, про которое все ясно с первого взгляда.

Максим насупился и промолчал. Попросил понятых подписать протокол. Поблагодарил проректора. Отдал второй экземпляр протокола полицейским. Отдал опросный лист Тоне. И подумал, что не имеет никакой версии. Не напал ни на какой след. Мобильного телефона погибшей не было. Блокнота с рисунками не было. Ни на какую пиратскую историю наблюдаемое Максимом не было похоже. Врожденная способность Максима поставить себя на место другого человека и почувствовать, как он двигался, – не включалась.

Глава 9

Следующие два дня были выходные. Аглая сидела дома и ничем не могла себя занять. Любое занятие причиняло ей боль, потому что девушка немедленно вспоминала, как занималась тем же самым с Нарой. Как жарила яичницу с Нарой, как рисовала с Нарой, как гладила с Нарой кота.

Аглая забила в гугл «акробатика уроки», потому что акробатика предполагала взлеты и падения, и это единственное, что Нара делала без Аглаи – падала.

Гугл открыл море возможностей: «Курс акробатики для начинающих взрослых. Сеть гимнастических центров для взрослых и детей. Европейская система обучения. До конца сентября при покупке абонемента ВЫХОД В РАДОСТЬ действует кешбэк 10 %! Безопасное оснащение. Увлекательные тренировки…»

Аглае не нужны были увлекательные тренировки. Ей нужны были страшные тренировки, лютые, кровавые – какие угодно тренировки, лишь бы в них не было никакой увлекательности и развлекательности и никакого кешбэка в десять процентов.

Наконец среди многих объявлений от гимнастических и акробатических центров Аглая нашла: «Падать и взлетать. Акробатика и воздушная гимнастика в настоящем цирке на арене».

«Здравствуйте, – написала Аглая пользователю “Падать и взлетать” в фейсбуке. – Я хотела бы попробовать у вас заниматься, что мне нужно сделать?»

Ответ последовал незамедлительно:

Прийти.

Куда?

В старый цирк на Цветном.

Когда?

Сейчас.

Я приду.

Спроси Рыжую Глашу.

Меньше чем через час Аглая подошла к дверям старого цирка. У дверей толпились дети с сахарной ватой, шариками и свистульками «тещин язык» – только что закончилось утреннее представление. Аглая подошла к билетеру и спросила Рыжую Глашу. Еще через минуту билетер вел Аглаю по цирковому закулисью, мимо стальных ящиков со старыми костюмами, мимо грубо размалеванных кусков старых декораций, мимо слепого человека, который сидел в полумраке и не глядя штопал видавший виды фрак, – на тренировочную арену. Арена была маленькая. По кругу галопом шла серая в яблоках лошадь, а в седле пыталась удержаться, стоя на голове, рыжая девушка невероятно атлетического телосложения.

Она поминутно падала. Еще в падении кричала лошади: «Галоп!», чтобы лошадь не прекращала движения, а едва коснувшись опилок ногами, лопатками или как уж там приходилось упасть, вскакивала и на скаку взлетала в седло. И все сначала – голова на вольтижировочном седле, ноги в балетных пуантах вытянуты в струнку вверх, руки раскинуты в стороны, пара кругов галопа, падение, окрик… И все сначала. Аглая смотрела на это как завороженная. Наконец, проскакав стоя на голове пять кругов без падений, рыжая девушка спешилась и подошла к Аглае.

– Это ты мне писала час назад? – спросила она, стряхивая с потного лица опилки.

– Я, мне надо научиться летать на трапеции для одного там перформанса… проекта…