Когда неделю спустя мальчики вернулись домой, нагруженные астраханской икрой, осетриной и воблой, мать после ужина торжественно подтащила стремянку, взобралась на нее, бледнея и цепляясь за стены (а отец тем временем уже выбирался со своего места за столом, предчувствуя беду), и со словами: «Фокус-покус!» – распахнула дверцы. Антресоль была пуста. В ней не осталось ни старых вещей, ни старых газет, остался только старый компрессор, который отец неизвестно зачем списал на работе и притащил домой. Мать просто не смогла сдвинуть компрессор с места, вот он и остался.

– Жизненное пространство свободно! – провозгласила мать.

– А-а-а! – заревел отец. – Куда-а-а?!

– Тебе не нравится, как я разобрала антресоль? – переспросила мать кокетливо, поправляя пальцами со свежим маникюром новую прическу.

– Та-а-а! Ку-у-у! Кулату-у-у! Любовь моя! – Кажется, отец выкрикивал нежные слова, чтобы не убить мать на месте.

– Что с тобой?

– Кулатуру сдала? Где? Ма! Ку!

Они любили друг друга, они понимали друг друга с полуслова. Поэтому мать из бессвязных его выкриков умственно составила внятный вопрос и вербально дала внятный ответ:

– Сдала старые газеты в макулатуру на улице Льва Толстого.

Отец схватил плащ и бросился вниз по лестнице. Максим кричал ему вслед, кричал, что бежать не надо, пытался объяснить, что принял меры. Но отец, прыгая через три ступеньки, ревел, как пожарная сирена, и мальчик решил просто подождать.

– Чего это с ним? – спросила мать, глядя в окно на бегущего через двор, ревущего и размахивающего руками мужа.

– Перед отъездом он спрятал в старые газеты деньги, которые копил на квартиру, – констатировал Максим с некоторой даже жестокостью: у него начинался переходный возраст.

– О господи! – мать закрыла рот руками и опустилась на стул. – Много?

– Двенадцать тысяч долларов.

– Боже! Втайне от меня?

– Мам, не втайне от тебя денег скопить нельзя.

– Да как ты?! Ну да, ты прав. Дура, разорила семью. – И мать заплакала.

Через полчаса вернулся отец, мрачный, как ураган «Катрина». Мальчики играли в компьютер. На кухне у аккуратно прибранного стола сидела мать. Перед нею на столе тремя аккуратными стопками лежали двенадцать тысяч долларов. Отец застыл в дверях.

– Ты, что ли, вытащила деньги, прежде чем сдать газеты в макулатуру?

– Ну да, ты совсем меня за идиотку считаешь? Или это мода такая – реветь сразу, как дикий медведь, и скакать по лестнице, как горный козел?

Отец обнял ее, поцеловал щеку, шею, губы и пальцы. И прошептал:

– Маникюр красивый. Я сразу заметил, просто не успел сказать.

С той поры мать стала считать Максима безусловным гением дедукции, но тайника, куда он спрятал деньги перед поездкой в Астрахань, Максим матери так и не открыл.

В тот день в проклятую пятницу часа в четыре Максим забежал в суд, отнес судье Кулагиной постановление о продлении содержания под стражей убийцы и педофила. Кулагина спросила:

– Что так поздно?

Максим ответил:

– Просьба рассмотреть в понедельник.

Кулагина сказала:

– Все забито. Вот выйдет твой педофил, что будешь делать?

Максим ответил:

– Прошу в порядке исключения.

– Ладно, – кивнула Кулагина, – рассмотрим. Иди служи.

Максим ответил:

– Служу России.

Вернулся в кабинет, сел опять печатать постановления. И часов в шесть из отдела полиции позвонил дежурный. Максим сказал в трубку: «Печекладов», а дальше только морщился. Он поморщился, когда дежурный заявил, что у них «очередная парашютистка, молодая девка». Еще раз поморщился, когда дежурный сказал, что «ребята там уже составляют материал по факту самоубийства». И в третий раз поморщился, когда услышал от дежурного, что «там полно народу и очень галдят».

Во-первых, людей, выпавших из окон, полицейские, конечно, всегда называют парашютистами, но так нельзя. Не только потому, что пренебрежительные шутки в адрес потерпевших противоречат этическим нормам, о которых написано в каждом учебнике криминалистики. Но еще и потому, что – это магия какая-то, – если относишься к жертвам без уважения, они не помогают раскрыть обстоятельства своей гибели. Во-вторых, полицейские не могут составлять материал по факту самоубийства, могут только по факту обнаружения тела с признаками или без признаков насильственной смерти. В-третьих, главная задача полицейских в том и состояла, чтобы огородить место происшествия и удалить оттуда людей, а у них там «полно народу и очень галдят».

Максим надел куртку, вышел на улицу и направился к месту происшествия пешком. У него была служебная машина, но пользоваться ею, чтобы в пятницу вечером добраться по бордовой пробке от Мясницкой до Хитровки, не имело никакого смысла. Он шел бульварами. На бульварах городские службы нагородили иллюминированных тоннелей и галерей, наставили аттракционов – мини-боулинг, мини-хоккей, «веселая колотушка», – дети и молодые люди с волосами флуоресцентных цветов играли во все эти уличные игры, граждане постарше прогуливалась по галереям, имея искаженные иллюминацией лица, а совсем взрослые люди сидели в тени на скамейках и источали запах спиртного. Это все Максима раздражало. Он прикидывал, сколько могла бы стоить иллюминация, сравнивал предполагаемую цену «веселой колотушки» со своей зарплатой в шестьдесят тысяч рублей – и это раздражало.

Утешали его только следственные действия. Он удалил с места происшествия посторонних. Попросил совсем уйти тех, кто ничего не видел. Попросил остаться тех, кто может что-то сообщить следствию. Остались все. Он попытался найти понятых. Толпа зевак была изрядной, но становиться понятым не хотел никто. Тогда Максим просто ткнул пальцем наугад в мужчину и женщину и воззвал к их гражданскому самосознанию. Женщина немедленно запричитала, что спешит забирать ребенка из садика. Но никуда не заспешила. Максим определил три узла для осмотра – сквер, где лежала мертвая девушка, общежитскую гостиную, из окна которой предположительно девушка выпала, и собственно комнату погибшей.

– Пропустите меня, пропустите, я проректор, – к Максиму подошла коротко стриженная брюнетка лет пятидесяти, очень подтянутая и на каблуках. – Мне сказали, вы тут главный. Ужас какой! У нас впервые самоубийство.

– Подождите, – пробормотал Максим.

– Я готова содействовать, я проректор. Ох, ужас какой!

Пришлось определить ей место подальше от тела возле куста лапчатки.

– Пожалуйста, стойте там и не двигайтесь. Понимаете, следы…

Этой женщиной Максим обозначил для себя границы места происшествия и приступил к осмотру.

Достал из портфеля предусмотрительно распечатанные бланки, проложил два экземпляра копиркой и принялся писать. Дата и время, адрес, должность и фамилия Максима, имена и фамилии понятых, фамилия эксперта-криминалиста Антонины – Максим писал на планшете, и мир постепенно приходил в порядок: сквер, асфальтовая площадка, невысокий кустарник вокруг, две скамейки, асфальт влажный. Тело девушки предположительно лет двадцати лежит на животе, левая рука и левая нога подогнуты, голова неестественно запрокинута, касается асфальта правой щекой. От головы до северной скамейки 1 метр 63 сантиметра, направление тела строго с севера на юг. Максим набросал схему.

Одежда: джинсы Calvin Klein синие, кроссовки New balance белые, футболка Uniqlo красная и толстовка Uniqlo белая. На футболке и толстовке темно-красные пятна, предположительно кровь. Под головой, грудью и животом – темно-красная жидкость, предположительно кровь. Волосы светлые, короткие. На левом виске темное пятно 1,5 на 1,0 сантиметр, предположительно гематома. Два ногтя на левой руке сломаны, под ногтями темная сыпучая субстанция.

Максим натянул резиновые перчатки, повернул голову погибшей.

– Может, позволите криминалистам выполнять свою работу? – спросила из-за плеча Максима эксперт Антонина.

– Щас, я одним глазком. Тонь, посмотришь, что это за пятно на виске и что это под ногтями?