Народ торжествовал. Сенаторы были подавлены. Когда поднялась речь о том, кто будет командовать в Нумидии, – Нумидию предоставили Марию. Хотя незадолго до того и было постановлено продлить срок командования Метелла, но теперь прежнее постановление отменили. Марий готовился к походу и начал производить новый набор войска. Сенаторы надеялись, что, быть может, народ от этого к нему охладеет: народ ведь издавна ненавидел рекрутские наборы. Но они ошиблись: не только ремесленники и лавочники, но даже крестьяне охотно записывались в войско. Все были уверены, что, если только Марий будет командовать, война кончится блистательно, и всякому будет возможно снискать и добычу и славу. Сам Марий выступал на форуме на сходках, держал речь к народу и убеждал смело идти в поход.

– Граждане! – гремел он перед народом, потрясая руками. – Вы постановили, чтобы я вел войну с Югуртой, а знатные сердятся на это. Вот и подумайте, не переменить ли вам свое решение, не послать ли на войну кого-нибудь из людей древнего рода, который имел бы множество предков, сидевших на курульных креслах, а сам никогда не служил на военной службе. Одного из тех, которые, когда их выберут в консулы, начинают читать и деяния предков и военные учебники греков: глупые люди! Теперь сравните с ними меня, нового человека. Чему они выучились по книгам – я выучился на войне. Они презирают меня за то, что я незнатен, а я презираю их за их неспособность. По-моему, кто храбрее всех, тот и самый благородный. Они думают стать славнее, вспоминая подвиги предков! Я, конечно, не могу сослаться на консульства и триумфы моих предков, но я могу показать копья, знамена и раны на моей груди. Вот мои предки, вот моя знатность, не полученная по наследству, а та, которую я снискал трудами и опасностями. Я не учился греческой науке, но я научился поражать врага, терпеть стужу и зной, спать на земле. Я не буду, как аристократы, содержать солдат скупо, а сам жить в роскоши. Я в походе буду вам товарищем. От вас я потребую того же, чего требую и от себя. И с помощью богов мы добьемся всего: победы, добычи, славы!

Такими речами он подымал дух народа. Между тем спешно грузились корабли, велась запись новых солдат. Вопреки старым обычаям, Марий охотно записывал неимущих пролетариев: то, что обдумывал он в африканской пустыне; теперь применял на деле. И много их, голодных и оборванных, шли искать счастья под военными орлами.

Марий снова в Африке. Обиженный Метелл спешно сложил команду и уехал, не желая и видеться с новым консулом. Марий с жаром принялся за дело. Он восстановил дисциплину и порядок в войске. В свободное от походов и битв время производил военные упражнения солдатам или заставлял их копать рвы, насыпать валы для лагерей, чтобы они не оставались праздными. Солдаты без ропота переносили все тягости: новый «народный» консул, вышедший сам из солдат и сохранивший солдатские привычки, производил на них сильное впечатление. Кроме того – взятые города он отдавал им на разграбление, а ради такой награды можно было потерпеть. Надежды Мария оправдались: бывшие пролетарии скоро забыли свою родину, где они покинули сырые подвалы и лохмотья. На Мария они кладут теперь все свое упование и готовы идти за ним куда угодно. Югурта был окончательно разбит. Он с отчаяния скрылся во владениях своего тестя – соседнего царька Бокха, тоже принимавшего участие в войне с Римом. Но вероломный африканский царик задумал купить себе прощение от Рима, выдав Югурту.

Однажды к Марию явились послы Бокха и от имени царя просили прислать двух самых верных людей – поговорить о том, что полезно ему и римскому народу. «Царь, видно, не знает еще сам, как поступить, – подумал Марий, – нужно его сразу и запугать, и прельстить обещанием дружбы Рима. Тогда он выдаст Югурту. Но для этого нужен человек, умеющий красноречиво говорить и держать себя с достоинством. Лучше всего выбрать из аристократов».

Такой человек был налицо: квестор Люций Корнелий Сулла.

Многое в нем не нравилось Марию: не нравились его утонченные манеры, его любовь к удовольствиям. Марий знал, что юность свою он провел среди фокусников, бродячих музыкантов, в игорных притонах и кабачках. Самое лицо его – матово-бледное, с прыщами, присыпанными пудрой, и особенно его холодные, загадочно глядевшие голубые глаза – внушали Марию недоверие. Но, как ни странно это, Сулла оказался прекрасным солдатом – исполнительным, рассудительным и храбрым. Человек, до сорока лет не интересовавшийся ни военными, ни государственными делами, ныне в первый раз для лагеря покинувший свои попойки и свитки греческих книг, сразу делается едва ли не лучшим солдатом! Видно, боги дали Сулле большие таланты! Кого же и посылать к Бокху, как не того, к кому боги милостивы?

Он позвал Суллу, и тот охотно взялся исполнить поручение. Начались переговоры. Царь дружелюбно встретил Суллу, но сразу ему ничего не ответил определенного, а отправил послов в Рим. А когда вернулись послы, он снова просил Мария прислать ему Суллу. С небольшим числом солдат отправился Сулла к царю.

Некоторое время о нем не было слухов. Все думали уже, что Бокх выдал Суллу Югурте. Действительно, царь долгое время не знал, кого кому выдать: Югурту ли Сулле, или Суллу Югурте. Он обнадеживал каждого из них, помногу раз в день менял свое решение, пока наконец страх перед римскими мечами не взял своего. Сулла вернулся в римский лагерь вместе со связанным Югуртой…

Наступил день триумфа Мария. Таких пышных триумфов давно не видели в Риме. Главным украшением – среди массы золота, слоновой кости и оружия – был сам Югурта, идущий в цепях перед колесницей Мария. Но Марий недоволен и угрюм. Он знает, что там, среди бесконечно шествующих рядов победного войска, идет квестор Сулла, и на руке у него большой перстень, с изображением сцены, как Бокх передает Сулле связанного Югурту. Он знает, какие слухи и толки пускают по городу нобили: первым разбил Югурту – толкуют они – нобиль Метелл, и в плен взял нобиль Сулла; значит, им, а не Марию, честь и слава.

Прошло семнадцать лет с окончания Югуртинской войны. Немало событий разыгралось за это время. С севера ворвались в Италию дикие кимвры и тевтоны. Вместе со стадами и со всем домашним скарбом, – даже мельничные жернова везли они на телегах – как лавина, нахлынули они на римские поля и селения. При первых встречах римские воины в страхе разбежались перед этими беловолосыми варварами, один дикий вопль которых и коровьи рога в волосах внушали ужас. Но против них послан был Марий, и дело переменилось. В двух битвах полегла большая часть варваров, а тысячи их Марий привел в Рим пленниками. После этого Мария еще пять раз выбирали консулом. Многие аристократы заискивали перед ним.

Потом пронеслась над Римом буря гражданской войны, когда Апулей Сатурнин хотел напомнить сенаторам времена братьев Гракхов и, подобно им, погиб, защищая простой народ. А дальше – разразилась война с союзниками, когда самниты, сабиняне и другие италийцы восстали на Рим, и вся Италия распалась на две враждующие стороны.

Марий все время принимал участие и в войнах и в гражданской жизни. Но годы брали свое. Он дряхлел, страдал ревматизмом. В Союзническую войну ему уже трудно было командовать войском. И он с раздражением видел, как растет, рядом с его славой, слава Суллы. Не он, а Сулла явился победителем союзников, и не одни только аристократы прославляли Суллу. Солдаты, навербованные Суллой, по примеру его, Мария, из пролетариев, боготворили своего щедрого вождя-аристократа. Зависть и злоба мучили Мария.

Однажды весь Рим был потрясен страшной вестью: восемьдесят тысяч римских граждан – купцов, откупщиков, писцов, служителей и других лиц, отправившихся искать наживы в Грецию и Малую Азию, – были перебиты в один день по приказу понтийского царя Митридата. Царь поклялся, что освободит и свое царство и соседнюю Грецию от этой нахлынувшей туда толпы, сосущей деньги под охраной имени римского народа. Он назначил день гибели всех римлян, находящихся в его стране, и приказ его с радостью был исполнен. Греция восстала и присоединилась к понтийскому царю.