Он махнул на неё рукой и вновь отвернулся к окну:

– Не желаю быть приговорённым. Из меня будто всю радость забрали. Воздух выдавили из лёгких. Всё болит, и ноет, и плакать хочется. Я должен его найти!

– Генрих Карлович! – закричала сестра Маргарита, когда старичок, кряхтя и пыхтя, решительно полез на подоконник.

И Сона узнала в нём архивариуса, хранителя истории Альхенгофа.

– Кого найти, господин хранитель? – спросила она старичка. – Я помогу, честное слово! Вы только скажите, каким он был?

– Самым красивым, – вздохнул Генрих Карлович, растеряв силы в борьбе с подоконником. Сестра Маргарита подхватила его и повела обратно в кровать. – Самым добрым и ласковым, вот каким. Так и запомни: Помпадур был самым!

– Помпадур? – не поняла Соната.

– Возьми, девочка, – архивариус сунул ей в руки пачку листов. – Когда-то я был силён в истории, со мной была магия знаний. А сейчас я забываю слова. В голове какие-то даты, события, всё вперемешку, клубком. И ничего не хочется. Жизнь сделалась неинтересна, что уж говорить об истории.

– Вам нужно поспать, Генрих Карлович! – строго сказала сестра Маргарита. И выжидающе взглянула на Сону.

– Спи-спи-спи! – приказала Соната, а сама всё смотрела на пачку листов с фотооттиском важной кошачьей морды.

Архивариус обмяк на кровати и засопел, шевеля усами, сам словно серый потрёпанный кот.

– Ужас что творится, – сказала сестра, когда они вышли из печальной палаты. – Все с ума посходили! Тут недавно лечилась Пелагея Никитична, помнишь такую, Сона? Пирожки пекла на углу Цветочной? Так просто рыдала по кошечке!

Соната помнила смешливую женщину, всегда угощавшую детвору. Ей нравились ватрушки с малиной: начинки Пелагея никогда не жалела. Но её пекарня на углу Цветочной была уже месяц закрыта.

– А куда она пропала, сестра? Неужели уехала из Альхенгофа?

– Какое там, – Маргарита вздохнула. – Внизу она, в холодильнике. Спать тебе не даёт по ночам.

– Ой, – огорчилась Сона. – Рыжая дама в светлой рубашке? Так она умерла от горя?

Маргарита не успела ответить.

На первом этаже раздался шум, кто-то охнул, споткнувшись о гроб, торопливо пробежал через церковку, отпер дверь в помещение морга.

А потом по всей сонной больнице разлетелся звонкий крик петуха.

Петух голосил во всю глотку, старательно выводил каждую ноту!

Сона родилась в музыкальной семье, уж она-то чуяла прирождённый талант. Петух в долгое «ку-ка-рее-кууу!» вкладывал всю птичью душу.

– Откуда петух в больнице? – удивилась сестра Маргарита, но тут же ей стало не до вопросов: изо всех палат стали выглядывать заспанные пациенты, и все как один полезли с претензией, что в лечебном корпусе развели зоопарк.

– Сона, утихомирь петуха! – жалобно попросила сестра.

К ним спешили санитары и дежурный врач, загоняли пациентов обратно, уговаривали и успокаивали, а петух всё кукарекал, как проклятый, и Сону пугало другое: пернатый разбойник надрывался в морге!

Она побежала по лестнице вниз, навстречу ей нёсся разбуженный сторож с выпученными, как у рыбы, глазами.

– Они там! – орал сторож. – Идут, идут! Монстры в Альхенгофе, спасите!

– Спи, – отмахнулась Соната, и сторож свалился, второй раз за ночь.

Сона спустилась на первый этаж и замерла на пороге церквушки. Кто сюда проник и зачем? А если в морг прокрался убийца, чтобы забрать новичка?

В холодильнике вновь стоял стон и скрежет, дверь была распахнута настежь. Чья-то тень металась по стенам.

– Мамочки, – шептал слабый голос. – И зачем же вас так много страшенных? Дядя, дядечка, где же ты?

Из морга выбрался паренёк, прижимавший к себе петуха. Чёрный кочет смотрел с недовольным видом, будто его прервали на самом эффектном пассаже!

А за ними шли двенадцать зомби, поднятые из алюминиевых ящиков. Обрастающие шерстью, клыками, жаждущие тёплой крови.

– Муня, друг, улетай, что же ты! – парень отшвырнул прочь петуха.

Но гордый кочет не желал отступать перед армией нежити. Вместо этого он сел на скамью, на которой ела бутерброды Соната, и принялся склёвывать крошки.

– Эх! – закричал парнишка.

На вид он казался ровесником Соны! Тоже любил колобродить ночами?

Парень осмотрел поле боя, увидел осиновый кол, схватил:

– Ну, подходи, кто смелый!

Голос его дрожал, и осиновый кол мотался, словно хвост дружелюбной собаки.

– Дениис! – зарычал новичок, появляясь в покосившихся дверях морга. Джентльмен в чёрном костюме и запачканном грязью плаще сумел прорваться сквозь ряды постояльцев и заслонил собой парня.

– Дядя Вольдемар, я тебя нашёл! – от радости паренёк заплакал и чуть не проткнул новичка осиной. – Я тебя заберу отсюда!

На лестнице топали и бранились: санитары спешили к моргу. Двенадцать зомби сцепились с новеньким, которого парень назвал Вольдемаром. Мерзкий кочет наелся крошек, почистил перья и раскрыл клюв:

– Ку-ка-рее-кууу! – разнеслось по больнице.

Терпение у Соны закончилось:

– Это моя территория! Это мои подопечные! Хватит орать в моём морге!

Она посмотрела на лестницу, на осоловевшего сторожа, скулящего на первой ступеньке, на санитаров и сестру Маргариту, торопящихся к месту сражения:

– Спи-спи-спи! – закричала им так, как раньше не доводилось.

Схватила пришлого парня за куртку, вытащила в полумрак ритуального магазина:

– Сиди здесь, а то усыплю!

Парень послушно уселся на гроб, прижимая к груди осиновый кол. Чёрный петух подлетел к хозяину, нахохлился и зевнул во весь клюв.

– Заткни ему глотку, а то шею сверну!

– Мне? – устало уточнил паренёк.

Сона не стала отвечать дураку. Гордо вернулась к зомби и выстрелила заклинанием:

– Спиии!

Ответом была тишина. Полная, необъятная. Мирно и крепко спала вся больница. И возможно, пара окрестных улиц, столько силы и злости вложила девочка в краткий, как выстрел, приказ. Лишь несчастного паренька Сона вынесла за нотную запись. Она не хотела его усыплять: интересно же, кто он такой!

Парень сидел на гробу с осиновым колом в обнимку. И капал слезами на крышку.

– Перепугался? – спросила Сона.

Тот покачал головой.

Мерзкий кочет бродил между венков, пытаясь выклевать ягоды. Ягоды были из папье-маше, и петух обиженно булькал горлом.

– Если гад ещё раз заорёт… – угрожающе начала Сона.

– Нет-нет, я его попросил, – хлюпнул носом мальчишка. – Ты не бойся, так-то он смирный. Просто дядю учуял, обрадовался.

– Радости у вас, я смотрю! Почему петух не уснул, как все?

Парень улыбнулся и разжал ладони. Кол с грохотом свалился на пол.

– Муня – необычный петух. Вообще-то он дядин, поисковой. Но дядя всегда говорил: чёрный кочет разбудит и мёртвого. Вот я и решил попробовать.

– Зачем? – Сона присела рядом и нашарила в кармане конфету. Протянула леденец ночному гостю. Мама всегда ей давала сладости, побаловать «бедных деток». Обычно Сона такие гостинцы оставляла на старом кладбище, но сегодня времени не хватило.

Мальчишка покрутил леденец в руках, машинально развернул фантик. А в рот положить угощенье забыл. Вздохнул так тоскливо, что Сона нахмурилась. Не любила, когда давили на жалость.

– У меня же нет никого. Дядя Вольдемар и вот, Сигизмунд. Так Муню зовут, если полным именем. Дядя любит, когда красиво. Любил, – печально поправился он. – Можно, я на него посмотрю?

Сона согласно кивнула. Мальчик встал, покосился на кол, отловил за венками Муню. Вернулся с ним в церковную комнату.

Всё здесь было перевёрнуто, тлели свечи. Как больницу не подожгли?

Сона нащупала выключатель. Магический свет залил помещение, безжалостно убивая тени. Ночная няня поставила двенадцать свечей в канон, а тринадцатую сунула в пальцы гостю.

Тот стоял рядом с новеньким и жалко хлопал ресницами. Даже Сона не сразу привыкла, что уснув, постояльцы становятся прежними, без когтей и клыков. А для парня всё было в диковину. Он покорно взял в руку свечу и посветил в лицо дяди.