– Кто они. Бандиты?

– Да откуда я знаю. Честное слово! – Пума и в самом деле заплакала. Молча, без единого звука, она сидела в кресле, смотрела на мучителя, а из глаз ручьями потекли слезы. Как из крана.

– Да что вы, – Ежов мгновенно раскаялся. – Разве можно так переживать? Илона!

Она молчала и смотрела, ручьи превратились в водопад.

– Извините меня, пожалуйста, – он заметался по номеру в поисках носового платка, вспомнил, что он в кармане, достал, но усомнился в свежести, бросился в ванную за полотенцем. Когда он вернулся, Пума смеялась. Как он перепугался! Слезы еще сочились, а она уже хохотала, не в силах вынести его глупого вида. Ошарашенный взрывом эмоций, он беспомощно улыбался посреди комнаты и комкал в руках вафельное полотенце. Обстановка разрядилась, ситуация стала контролируемой. Тумбочку развернули и покрыли салфетками. В холодильнике нашлась бутылка минеральной воды, сыр, два вареных яйца, полбулки хлеба. Пума с нескрываемым удовольствием наблюдала за приготовлениями. Наконец, появились и два граненых стакана.

– Кажется, все? – Ежов вопросительно посмотрел на гостью. – Будем приступать.

– И немедленно!

Он открыл коньяк и аккуратно налил, едва покрыв донышки.

– Сергей Петрович, так мы с вами до утра сидеть будем. Не жалейте! Лейте на треть, а лучше по полстакана! Закуски все равно мало.

– Если бы я знал заранее…

– Не оправдывайтесь! Если убежали, все равно виноваты. Не бойтесь, я вас тут не изнасилую. Или вы только драться умеет? Наливайте. Если женщина просит, грех отказывать.

Ежов подчинился, налил по полстакана.

– За знакомство?

– Разумеется, – она встала с кресла, чуть прошлась перед ним, показывая фигуру. Глаза его тут же ослепли, он боялся смотреть на нее, и она подсела к нему на кровать. – И обязательно на брудершафт.

Он пытался что-то сказать, но она придвинулась вплотную, подала ему стакан и взяла свой, после чего заглянула в глаза так ласково, что деваться стало некуда. Не бежать же из номера. Они выпили, символический поцелуй затянулся, закусывать не пришлось, и так было сладко. К трем часам ночи они превратились в сомлевшую парочку, самца да самочку. Прикроватный светильник оснащен полотенцем, в комнате царил полумрак, из магнитофона лилась саксофонная ностальгия. Кандидаты в любовники сидели на кровати и без устали целовались. После того, как очередной платонический акт завершился, Пума отодвинулась, поправила растрепанную копну на голове, и невзначай поинтересовалась:

– Серж, а ты кем работаешь?

– Я художник, – скупо ответил он. Его мысли витали вокруг гораздо более приятной процедуры, чем рабочий процесс. Но партнерша не спешила его осчастливить.

– А сюда: в командировку приехал? Ты не похож на художника.

– По семейным обстоятельствам. – Ежов убрал руки, выпрямился и отвернулся.

– А! – Пума вздохнула. – Ты женат.

Он не желал комментировать, взял бутылку. Пума не отставала.

– Хорошо. За твою жену выпьем! Кто она?

Он молча наполнил стаканы. Они ополовинили уже вторую бутылку.

– Ее убили, – выдавил он, голос дрогнул. – Год назад. Вечная память.

Выпили не чокаясь. Пума почувствовала себя виноватой.

– Извини, Серж. Я же не знала. Ты ее очень любил?

– Очень. – Ежов уставился невидящим взглядом куда-то в одну точку, и продолжил в порядке информации. – Мы были созданы друг для друга. Когда встретились, не могли поверить своему счастью. Ты понимаешь? Что ты понимаешь. А вот она понимала, по-настоящему понимала. Мы любили друг друга, такое раз в жизни бывает, только раз. Я за ней год ухаживал, пальцем не смел притронуться. Она не то что ты.

– Ну, знаешь, – Пума хотела обидеться, но он не услышал.

– Я свадьбы ждал, как манны небесной! Думал, это сказка, сон несбыточный. – Ежов вдруг тяжело задышал. – А на следующий день пропала. После свадьбы, как расписались. Исчезла без объяснений. Я не понял. Кто-то ей позвонил, она вышла из дома и не вернулась. Через три дня нашли. Ни кровинки не осталось, горло зубами разорвано, на волка подумали. Бывает, собаки людей рвут, экспертиза показала. Зубы человеческие.

– Ужас какой! – Пума представила и содрогнулась.

– Я этого урода достану. – Ежов повернулся, глаза сверкнули звериным огнем. – Никакого суда, я его лично на куски порву. На части.

Слишком страшен был его взгляд. Пума поспешила сама налить коньяк.

– Серж, миленький! Выпьем, легче станет.

– Легче мне никогда уже не станет. Первая жена с братом спуталась, вторую убили, а третью даром не надо! Хватит. Поганая штука жизнь. Верно?

– Менты у нас поганые, это точно, – заявила Пума. – Взятки брать они могут, а как маньяка поймать, кишка тонка. Мою знакомую недавно убили. Наверно, тот же самый гад! Что и твою жену. Это пятое или шестое убийство, с таким почерком. Может и больше, кто знает. Несколько лет продолжается. Кого-то поймали «вышку» дали. Вдруг новое убийство, говорят, подражатель. Ненавижу ментов!

Ежов достал из тумбочки газету, показал статью:

– Найти вампира! Проститутка Багира. Твоя знакомая?

– Учились вместе, в институте.

– А ты?

– Что я.

– Тоже проститутка?

Пума без лишних разговоров залепила пощечину. Левой рукой, но получилось звонко. Он растерянно потер скулу, виновато кашлянул.

– Понял, прошу прощения. Выпьем на мировую?

– Я и так пьяная.

Она привстала и повернулась к нему задом, чтобы перевернуть в магнитофоне кассету. Он покосился на пикантно обтянутое место. Очень выразительный зад! Но взяться за него не решился, можно еще пощечину схлопотать. Пощечина не страшна, обижать не хотелось. Пума включила музыку, сделала чуть потише, выпрямилась, с любопытством посмотрела на кавалера.

– Хочешь, погадаю? Моя бабка цыганкой была, научила. Могу порчу навести, приворожить. Боишься меня?

– Нет, – он протянул руку, надеясь обнять, усадить, снова целоваться.

Пума истолковала по-своему. Наклонившись через него к стене, он чуть сознание не потерял. Но она только сняла полотенце со светильника, и села рядом. Обеими руками взяла его голову в ладони, и повернула в профиль. Он поймал ее руку, хотел поцеловать пальцы, она рыкнула, и он подчинился, затих и сидел смирно, пока она наблюдала его черты.

– Серж! А ты страстный мужчина, – она коснулась ноготком шрама на подбородке, он вздрогнул как от удара током. – Ты драться любишь, водку пить и за женщинами подглядывать. Ах, забыла. Ты художник? Это одно и то же. Рисовать, подглядывать, – она перехватила его руку, которой он пытался ее обнять, развернула ладонью к свету. – Тебе 37 лет, на сердце роковая тайна. Так-так, дорогой! Никакой ты не художник! Ты военный начальник. Точно? Ага, сейчас посмотрим на семейную жизнь. Ты холост, это хорошо. Попался?! – она так обрадовалась, что он дернул рукой, она удержала. – Ты на мне женишься! Ура, ура, – она деловито разглядывала его ладонь, водила по ней пальчиком, ногтем царапала, словно расправляла невидимые складки. Вдруг расстроилась и отпустила руку.

Он недоуменно посмотрел на свою ладонь:

– Что-то не так?

– Брат у тебя есть, ты сам говорил. Так вот! Очень опасный человек, бойся его.

– Выпьем лучше.

– Я тебе серьезно говорю. Слышишь? Он убить тебя хочет.

– На брудершафт, – с трудом выговорил он.

– Я не хочу, пей.

Он повернул к ней лицо, посмотрел в упор, осторожно ткнулся губами в щеку.

– Я люблю тебя, понимаешь. Ты не уйдешь?

– Если не выгонишь. Не спеши, Серж, успеем, – она отвела его руку, соскочила с кровати, подала ему стакан с остатками коньяка. – Все у нас впереди, ты выпей пока. Мне в ванную надо.

Он выпил, она ушла в туалет, потом в ванную…

Ежов прилег и перевернутой ладонью прикрыл глаза от лампы. Когда та, о которой мечталось, приняла душ и вернулась, опоясанная одним лишь полотенцем, ее встретил могучий храп. Раскатистые звуки вырывались из приоткрытого рта, рука Ежова висела над полом, и чайная ложечка дребезжала в стакане, словно они ехали в поезде.