– Я выпил.

– Как бритвой отрезал. Кремень. Мужик, бригантина, маузер. Зашился, что ли? Бедняга. Учти! Пока бутылку не хлопнем, ты меня не расколешь, никаких дел. Или помогай на равных, или один халкать буду. Напьюсь как скотина. Что делать будешь? Завтра придешь.

– Алкаш.

– Ага, – весело согласился Драма. – Вы с пьянством боретесь, а кто сопротивляться будет? Товарищи, не на того напали. До коммунизма все равно не дожить, лучше умру героем, со стаканом в руке.

– Ты паясничаешь, а разговор серьезный.

– Это ЦК ваше паясничает, а я лечусь. Погубили страну, довели до ручки, а теперь удивляются, почему люди пьют.

– И почему.

– На вас работать не хотят. Партийные бонзы, паразиты народные.

– Для информации. Из партии я вышел.

– Да ну тебя! Циник, – Драма округлил глаза. – Бегут крысы с корабля? Значит, тонем. Откуда такие сведения? Ах, да! Ты же разведчик. Майора получил?

– Из органов я тоже уволился.

– Удар прямо в печень, – удивлению Драмы не было предела. – Порадовал, так порадовал! За что тебя, так жестоко? И папа не помог. Сочувствую отставникам.

– Сердце, инфаркт перенес. Не возражаешь, если я «Белую Лошадь» попробую?

– Только копыта не откинь, надо же. А на вид почти здоровый. Ты меня на пять лет старше! Пора готовиться, таблетки пить, по утрам бегать. И на что живешь, пенсия выручает?

Ежов взял прямоугольную бутылку, свернул пробку, понюхал. Плеснул себе в фужер.

– Пенсия, конечно, выручает. Плюс художник, хобби. Редко, но кое-что продается. Выставку готовлю. А ты чем занимаешься?

– А что я, как все, безработный, – Драма пожал плечами. – Сценарии для кино, пьесы для театра, пока мимо. Драматург, в общем. Выпьем, брат! За перемирие.

– И поговорим.

Они чокнулись и, наконец-то, выпили дружно, как и полагается.

– Только начнем разговор со свадьбы, – заявил Драма, поставив рюмку.

– С какой свадьбы, – Ежов нахмурился, на скулах заиграли желваки. – Я все забыл.

– Зато я не забыл. Если не дашь оправдаться, то говорить не о чем.

– Зачем оправдания? Ты был пьян, залез в постель. У отца неприятности…

– Не желаю знать! Или ты выслушаешь, или встретимся еще лет через десять, пятнадцать! Спасибо, что зашел.

– Хорошо, выслушаю, – Ежов поднялся, снял пиджак. – Есть плечики? С утра в Исполкоме был, одел старый костюм, под мышками жмет.

– В шифоньере есть плечики.

Ежов отворил шифоньер, повесил пиджак и тут заметил большую пишущую машинку, стоявшую внизу гардероба.

– Электрическая. Работает?

– Моторчик крякнул. Надо в ремонт отвезти, руки не доходят. Да я не пишу сейчас.

– Механические машинки надежней. – Ежов закрыл шифоньер, вернулся в кресло. – Отец сказал, что ты на его старой машинке работаешь.

– Чего-чего? – Драма искренне удивился. – Как-нибудь без Петра Тимофеевича обойдусь. Это тебе отец, а мне он никто, и звать никак. Вернемся к свадьбе!

– Вначале выпьем. – Ежов понял, что иначе Драму на разговор никак не вызвать, легче сыграть по его правилам. Они выпили, несколько минут сохранялось молчание. – Что молчишь! Расскажи, как ты моей невесте в постель забрался.

Драма закурил.

– Нет моей вины, – твердо сказал он. – Она сама.

– Так я и думал. Все?

– Нет, не все. После обеда я хотел выйти на улицу, покурить. Тут Галя нарисовалась. За руку меня взяла, говорит, срочный разговор. Откуда я знаю, что там у вас стряслось? Ничего худого даже в мыслях не было! Завела в спальню, дверь на ключ сама закрыла. Понять не могу, разыгрывает, что ли. Пьяные все. Думаешь, мне она нужна? Да этих баб девать некуда, буду я брату подлянку делать! Она меня к окну подвела и начала платье расстегивать, а глаза дурные. Сбежать хотел, чтоб не связываться, дуры они, а дверь закрыта и ключ у нее. Тут ты и постучал! Галя, открой, ты где? И что мне делать, а?! Можно было отмолчаться, ты бы ушел дальше искать, так она голос подала. Вот что на уме? Некогда нам! Крикнула. Некогда нам? Хотел ключ отобрать, она его в окно выкинула, я сам чуть не выпрыгнул. Ты в дверь барабанишь, а она меня обхватила руками и на кровать повалила. Да я в сапогах был, на улицу собирался. Вырываюсь, а сам боюсь ей больно сделать. Больше всего за постель испугался, что сапогами испачкаю. Ужас прямо.

– Вы под одеялом как голубки лежали, – лицо Ежова пошло пятнами. Может, от виски, но скорее от неприятных воспоминаний.

– Да мы в штаны от страха навалили. Она со своего края одеяло закинула, вцепилась, не вырваться! Еще ногу закинула, дура. Я трепыхался, пока ты дверь не выломал. Все, думаю, амба! И биться сердце перестало. Ты глянул, разбираться не стал, повернулся и уехал. Откуда мне было знать, какая кошка меж вами пробежала? Только я ни при чем. И ничего не было!

– Чего теперь. Как расскажешь, так и будет.

– Серега. Я не люблю и не умею оправдываться. Грехов у меня на сто человек хватит, одним больше, двумя меньше. Я должен был рассказать, а верить или не верить – это твои проблемы. Мне без разницы, и прощение твое не нужно. Я не виноват перед тобой, вот и все.

– Было. Прошло. – Ежов протянул брату ладонь, усмехнулся. – Будем считать, не было.

– Хоп! – Драма откровенно расцвел.

Братья обменялись рукопожатием, выпили, закусили бутербродами. Ежов отмахнулся от табачного дыма и перешел к делу.

– Все началось с того, что отравили собак. Две недели назад, во дворе. После этого отец получил письмо агрессивного содержания. Некий Фауст, угрожая расправой, потребовал ухода на пенсию, а также банк и архив. Передал привет от Багиры.

– Багиры? Любопытно.

– Привет от последней жертвы маньяка. К тому времени она была мертва, но тело нашли только сейчас, на городской свалке. Еще как любопытно. – Ежов помолчал. – Ты не в курсе, наверно. У меня была еще одна невеста, расписались лет пять назад, ее убили. Судя по всему, тот же маньяк. Кого-то поймали, осудили, расстреляли, почерк один. Возможна ошибка следствия. Или подражатель.

– Из-за этого ты приехал. Отец позвал?

– В том-то и дело, что он отрицает. Однако я тоже получил письмо, отпечатанное на той же машинке. Оба письма написал один и тот же человек. Получается, Фауст написал отцу, а потом уже мне. Ошибки быть не может, я сравнил образцы.

– А тебе не кажется, что он тебя разыграл? Соскучился, маразм. Из ума выжил.

– Отец утверждает, что эту машинку ты у него одолжил.

– С чего вдруг? Мы не общаемся. Ты же видел, машинка в шифоньере.

– Он так и сказал, что твоя машинка сломалась.

– Купил бы новую машинку, буду я старую просить! Да еще у Петра Тимофеевича? Нужды такой нет.

– Собак отравили, и Багиру убили, это реальность, не маразм. Еще. В общем, я приехал, в гостинице остановился, на меня был номер забронирован, и представь себе. Там я познакомился с одной девицей, зовут Илона. Не слышал? – Ежов говорил буднично. – Имя редкое.

– Пума? Проститутка бывшая. И что?

– Среди ночи напросилась в гости. Я притворился, что сплю. Она начала в номере шарить, обыск устроила, с проверкой документов.

– Да уж, – Драма хмыкнул. – Опустилась девочка! Ты ее сцапал?

– Сказала, что голова болела, начала таблетки искать, в обморок упала.

– Артистка, – Драма усмехнулся. – Искупила вину сексом? И ты ее простил.

– Без секса. Ей было плохо, ушла в свой номер. А утром я к отцу на службу приехал, там тоже история приключилась. Машину его угнали, служебную. Ты мне про Пуму расскажи.

– А что рассказывать? Когда-то были знакомы довольно близко, но интимные стороны Пумы, надо думать, разведку не очень интересуют.

– Интересует другое. Чем она промышляет?

– В настоящее время отношений с ней не поддерживаю, и тайных сношений тоже. Видел около года назад, встретились в ресторане. Она была не одна, мы не здоровались, зачем настроение портить? Ничего сказать не могу, – заключил Драма.

Испытующий взгляд Ежова сверлил безмятежное лицо собеседника.