— Чего тебе надо, а?
— Не грубите и не задавайте глупых вопросов. Не говорите ничего, пожалуйста. Просто сделайте это, всего один раз…
А потом я лежала под старым, обрюзгшим, слишком обильно потеющим мужчиной, уткнувшимся лицом в мое плечо, и улыбалась. Я думала о том, как я хороша, в любое время суток, днем и ночью, как я красива, как сексуальна. Я думала о том, что я одна, меня нельзя забыть, а если меня нет, то я уже воспоминание.
И ничего, что зад его, который обхватывали мои ножки, был плоским и колючим, а нос дырчато-пористым. Он, этот человек, был сейчас моей победой, моей спасенной уверенностью, а кто он и какой — не важно.
Он вошел глубоко, и я застонала, продолжая улыбаться, и стон этот прозвучал искренне-счастливо, а он лизал мне шею, кусал плечи и все шептал бессвязные глупости, банальные и наивные до пошлости. А я хныкала по-детски, чтобы напомнить ему, задыхающемуся и хрипящему, что в теле женщины живет ребенок, и когда он не в силах будет сдерживаться и войдет мне в ротик, двигаясь нетерпеливо, чтобы ему показалось, что это как соска для младенца — спасительная, успокаивающая, необходимая.
И я знала, что сделаю потом, когда он будет лежать, обессиленный, уставший, вернувшийся из мира грез и наслаждений в мир стыда, раскаяния и угрызений совести, когда вспомнит, что должна вот-вот вернуться дочь, и захочет, чтобы я ушла поскорее. Тогда я буду лежать, посапывая тихо, делая вид, что сплю, — чудовищный сплав невинности и порока, с белыми следами на губах. А он будет мерить шагами комнату и проверять, не проснулась ли я, и поглядывать на часы, и оденется уже давно, старый, усталый, неприветливый мужчина, отец моей подруги…
— …До свидания. Пожалуйста, скажите Юле, что я приходила и очень жалела, что не дождалась…
Дверь захлопнулась, как грянувший в начале грозы гром, и мои каблучки постукивали по камню лестницы легко, как первые дождевые капли, а со мной рядом, не отставая, плыл плавно в воздухе белый горящий комок, плыла шаровая молния. Но я ее не боялась, я рада была, что она меня нашла, шаровая молния моей уверенности…
— Так что все просто отлично. И он мне говорит: ты, мол, Юль, ни на одну женщину не похожа…
Она торопливо затянулась и смяла сигарету в блестящей черной пепельнице. Лицо у нее приятное всегда было такое, а вот гримасы жуткие — когда курила, вся морщилась, вечно дым в глаза попадал.
— Да что я все о себе… Ты-то как? А, слушай, я тут как-то поклонника твоего видела.
— Поклонника?
— Ну да. Ой, не помню, как его… Женя, что ли? Ну тот, который тогда в школу приходил, ждал тебя, цветы какие-то притащил. Тебя тогда не было, ты ушла уже, а он меня спрашивает, не в нашем ли классе учится Аня, светленькая такая, на Мэрилин Монро похожая? А я сразу поняла, что это он про тебя спрашивает, тогда все о тебе так говорили, хотя, по-моему, ничего общего… А он ждал долго, я помню, я на дополнительные занятия оставалась. Ведь еле вытянула у тебя потом, кто такой, ты ведь ничего никому не рассказывала…
Да, я и правда ничего никому не говорила про себя. Просто потому, что не считала нужным с посторонними в общем-то людьми чем-то делиться. Тем более понимала, что ее это заденет, у нее вечно в личной жизни проблемы какие-то были.
А она ко мне пристала, кто такой, откуда его знаешь. Пришлось рассказать, хотя и не хотелось. А история, кстати, смешная была — за меня в троллейбусе один молодой человек штраф заплатил, познакомились мы, а потом в гости к нему я приехала, и в принципе-то ничего особенного между нами не было, так, ерунда какая-то, и тут вдруг его невеста приходит, закатывает ему дикий скандал, а я лежу в постели и нагло так ее спрашиваю, не желает ли она к нам присоединиться. Да что вспоминать старье какое-то, просто так глупо получилось — хотел человек доброе дело сделать, а в итоге собственную личную жизнь сломал, свадьбу расстроил. Хотя, может, он мне спасибо за это сказать хотел, когда в школу приходил?
— Идет такой крутой, в кожаном пальто, в темных очках. Телефон мобильный на руке болтается…
Она посмотрела на мой крошечный футлярчик от Ферре с телефоном, который лежал между нами на столе, и осеклась, не желая показывать, что для нее это есть некий символ богатства и успеха в делах. И сменила тему.
— А я встречалась с нашими, в мае еще, на семь лет окончания школы. Тебе звонили, не дозвонились.
И она опять начала вспоминать что-то давно не интересное мне, а перед моими глазами вдруг явственно появился наш школьный подъезд, облупленные колонны, портреты классиков на фасаде…
Я легко спрыгнула со ступеньки, глядя в спину моему навязчивому ухажеру-однокласснику, которого обманула, сказав, что дежурю по классу, и настоятельно попросила меня не провожать. И избавив тем самым себя от позорного торжественно-медленного прохода до дома, с обязательным несением позади меня моего портфеля. И улыбнулась, думая, как ловко я от него спаслась, и уже направилась к дырке в заборе, мечтая, как пойду сейчас в одиночестве, вдыхая теплый весенний воздух, как покурю, сидя на лавочке в каком-нибудь дворе, и буду думать не о том, что скоро экзамены, а о том, что наступил май, и значит, все хорошо…
И вдруг увидела его. Точно, это был он, Юлькин папаша. Стоял у зеленой решетки школьного забора и смотрел на меня. И, поняв, что я его заметила, двинулся мне навстречу.
— Здравствуй, Аня.
— Добрый день. А Юли сегодня не было…
Она болела. Вдруг подхватила в конце учебного года краснуху и теперь сидела у бабушки, накануне мне звонила.
— Да-да, я знаю. Просто шел мимо и решил тебя проведать.
— Соскучились? — Я не удержалась от сарказма. Помнила ведь, как он тогда дергался, хотел, чтобы я побыстрее ушла.
Но он не отреагировал на иронию в моем голосе, а просто улыбнулся:
— Может, хочешь прогуляться? Посидим во дворе на лавочке, покурим…
Я усмехнулась, но взяла его под руку, стараясь сделать это как взрослая женщина, встретившаяся с любовником, не думая, что на мне дурацкая школьная форма, а на голове хвостик. И мы пошли.
Мы пролезали в дырку в заборе — сначала я, а потом, скукоживаясь, озираясь по сторонам и улыбаясь смущенно, он. Спрыгнул залихватски, словно демонстрируя, что он еще очень ничего и что молодость вспомнить ему приятно, и сморщился, за колено схватившись, — смех да и только. Сколько же времени прошло с момента нашей последней встречи? Больше полугода, девять месяцев почти. Я, с позволения сказать, уже родить от него могла — если бы была глупой, необразованной в этих вопросах девчонкой. Но я ни разу с ним не общалась, а когда он трубку брал, я ее вешала. Неохота было с ним разговаривать, тем более что я считала, что тогда свою роль сыграла идеально. О чем же мне с ним было говорить?
Мои каблуки проваливались в рыхлую черную землю, когда мы шли по нашим дворам. Я их очень любила, эти дворы, особенно весной. Без всякого оттенка глупой сентиментальности, ненужной в моем нежном возрасте, а просто так. Потому что нравились каллиграфически выписанные на блеклом шелке неба тонкие листья, нравились престарелые облезлые лавки, греющие на солнце больные скрипучие спины, кривые ноги деревьев, вызывающе одетые в ученические гольфы побелки. А еще — стыдный порочный запах цветущей липы, эякулирующая сережками береза…
А он смотрел на меня, как будто не видел ничего вокруг, и я думала, что весна могла бы попытаться соперничать со мной в свежести, но ей далеко до моей соблазнительности. И улыбнулась, и сказала, как тогда, давно, в первый раз:
— Вы не хотите угостить меня чаем?..
…Огромная ванна наполнилась паром, зеркало запотело. Я такая нежная была, расслабленная, когда он тщательно мыл, лаская, мое тело, и только слегка постанывала, пропуская его мыльные руки между ног, позволяя гладить себя, подставляясь. И чуть вскрикнула, но больше для виду, когда его палец попытался проникнуть в попочку, в розовую крошечную дырочку, еще не изведанную им, трепещущую, жадную. А он испугался вскрика, побоялся сделать мне больно, и рука его быстро вернулась на безопасную область груди. Безопасную, но тоже очень приятную.
