Марция опустила ноги с трона и задержалась немного на нем, как бы стараясь запомнить этот момент. Больше не глядя на императора, она закуталась в плащ и лишь прошептав: «Прощай, август!», медленно, с достоинством сошла с трона и прошествовала к выходу, не как человек, потерпевший поражение, а словно победитель, гордо подняв голову, устремляя взгляд через строй колонн базилики в будущее.

Оставшись один, Пертинакс подумал, что в этой базилике, предназначенной для императорского суда, сегодня он принял очень важные, судьбоносные решения – не поддаваться влиянию и угрозам префекта претория и не заводить любовницу. И пусть эти решения оказались не прилюдными, и возможно, никто их никогда не узнает и не оценит, но от этого они только возрастут в значимости. Марция уже несколько месяцев будоражила Пертинакса. С того самого времени, когда созрел заговор и они стали встречаться не в обществе, а тайно, вдвоем или с Эмилием Летом. Пертинакс вновь почувствовал себя мужчиной, желавшим и знающим, как добиться женщины, словно ветер молодости ворвался в его сердце и мысли. И, возможно, именно эта невысказанная страсть подтолкнула его укрепиться в замысле устранить Коммода, рискнуть всем. Но к страсти примешивалось и низменное желание, обладая Марцией, отомстить ненавистному императору за годы несправедливости, унижений и лизоблюдства.

Однако была и другая женщина, память о которой толкнула Пертинакса к действию. В совсем недалеком прошлом у него была любовница – Анния Корнифиция – дочь Марка Аврелия и сестра Коммода. Они познакомились вскоре после расправы Коммода над ее мужем – Марком Петронием Сурой Мамертином и их маленьким сыном. Заподозренный в заговоре Сура Мамертин был убит не только вместе с сыном, но и с братом и другими членами семьи. Свою сестру Коммод не тронул. Анния, как и жена Пертинакса Флавия Тициана, была более чем вдвое младше него, но при этом очень красива и несчастна из-за потери близких. Пертинакс принялся ее утешать и сразу почувствовал, что не сможет дальше спокойно жить, если не станет обладать ею. Много лет назад он видел дочь Марка Аврелия совсем маленькой девочкой и не мог представить себе, что в будущем она вырастет такой красавицей. Пертинакс не знал, что заставило Аннию Корнифицию без колебаний разделить с ним ложе, и не один раз, но предполагал, что это из-за внутреннего надлома. Так она пыталась забыться после зверств ее брата. Анния, столь искусная в любви, заставляла Пертинакса напрягаться в постели так много и долго, что у него шла носом кровь. Вскоре их тайные свидания стали пищей для пересудов всего Рима. Узнав об их связи, Коммод как-то на одной из оргий, на которую пригласил Пертинакса, посоветовал ему побыстрее развестись с Флавией Тицианой и жениться на его сестре. На вопрос Пертинакса, почему император так озабочен его жизнью, Коммод, смеясь, ответил, что его друг Пертинакс и его сестра Анния могут дать трону наследника, которого он усыновит и сделает цезарем. Такая шутка Коммода говорила об очень многом. Пертинакс понял: Коммод думает, что с помощью своей связи с Аннией Пертинакс хочет заполучить место его преемника. А такие мысли в голове безумного императора очень легко могли привести к обвинению в измене, в заговоре и потому к неминуемой гибели, как несчастного Марка Петрония Суру Мамертина. И как бы ни жалко было расставаться с Аннией, но пришлось. Причем ему было это намного тяжелее, ведь он, старик, думал, что влюбился. Анния же очень быстро забыла своего любовника и нашла себе другого.

Но сейчас, заняв трон империи, Пертинакс возвысился не только над всем римским народом, но и над собой. Думы и заботы о судьбе государства, так соответствующие умудренному в жизни человеку преклонных лет, возобладали над сиюминутными порывами. И он был этому рад. Ноша, которую взвалил на себя сын вольноотпущенника, торговца шерстью, оказалась довольно тяжела. Разоренная Коммодом казна, пошатнувшийся авторитет императорской власти и огромное количество проблем из многочисленных провинций, которыми годами никто не занимался, одномоментно свалились на него. Стопки различных докладов о недоимках налогов, о храмах, разрушенных пожарами, землетрясениями, обветшавших от времени и потому требующих денег для починки, жалоб на проворовавшихся магистратов, доносах об оскорблении императора и многие другие по разным причинам нерешенные наместниками вопросы пылились и занимали уже несколько стеллажей.

Пертинакс не жаждал, чтобы после смерти его объявили богом, как это было с другими императорами, но хотел прежде, чем уйти к богам, сделать так, чтобы оставить после себя процветающую империю и доброе имя. А когда есть такая труднодостижимая цель и старость не позволяет оставлять что-то на потом, тратить время и силы на любовниц неразумно.

Довольный принятыми решениями, Пертинакс отправился во дворец Августов – ту часть огромного дворцового комплекса на Палатине, где традиционно жили императоры. Ему захотелось посмотреть, как сын упражняется в греческом языке и математике, после чего позвать писцов и заняться разбором дел.

В комнате, смежной с его собственной и выходящей окнами на Большой Цирк, сын императора – Пертинакс-младший корпел над пергаментом, решая задачу. Император осторожно вошел в комнату, чтобы не помешать занятиям, но учитель – грек Деметрий – поднялся со скамьи и стал гнуть старую спину в глубоком поклоне, а 12-летний ученик сразу оставил пергамент и побежал навстречу отцу, радуясь возможности прервать надоевший урок.

– Что сегодня изучаете? – мягко осведомился император.

– Евклидову геометрию! – со вздохом ответил Пертинакс-младший, почесывая затылок.

– Юный господин преувеличивает! – отозвался Деметрий, разгибаясь. – Только лишь теорему Пифагора – начало начал!

– Не стоит каждый раз склоняться передо мной, Деметрий! – сказал ему император. – В прошлый раз у тебя так сильно закружилась голова, что ты чуть было не упал. А твою голову я очень ценю.

– Благодарю, император!

– Ты следи за здоровьем, Деметрий! Ты ведь один из немногих оставшихся орфиков. Кстати, приходи сегодня на ужин ко мне, поговорим о твоей философии. Как успехи, сынок, удается постичь математику или грамматика тебе больше нравится?

Пертинакс-младший смутился. Как и любой мальчишка, он желал подвижных игр со сверстниками, а не скучных часов в компании старика-философа. Очень привязанный к отцу, хотя в связи с постоянной занятостью Пертинакса-старшего он проводил с ним мало времени, сын старался во всем походить на родителя – копировал его манеру речи, жесты и, конечно же, всегда хотел его одобрения.

– Я стараюсь, папа! – гордо ответил мальчик.

– Молодец! – Император улыбнулся и погладил сына по голове. Сегодняшний долгий и неприятный разговор с Эмилием Летом и поведение преторианцев держали его мысли, словно церберы, и потому, глядя на сына, Пертинакс сказал: – А теперь послушай. Я считаю, что тебе не нужно жить во дворце. Завтра тебе следует отправиться на виллу к своему деду.

– Но почему, папа?! – удивился неприятному сообщению мальчик.

– Дворец не то место, где можно воспитать умного, честного и порядочного человека, верного Риму и своему роду. Ты будешь жить у деда со своей сестрой. Мы с твоей мамой будем тебя навещать. Твой дед Клавдий Сульпициан присмотрит за тобой, а Деметрий не даст скучать без уроков.

– Но ведь дед – префект Рима, он тоже вечно занят! – возразил мальчик, надеясь, что еще сможет остаться рядом с отцом.

– Да, ты прав, он весь в государственных делах, как и я. Но его дом более тих, спокоен и безопасен, чем этот огромный дворец.

– Ты чего-то опасаешься, папа?

– Я опасаюсь только одного, сын мой, чтобы роскошь и власть не развратили тебя, не сбили с пути справедливости. Ведь я надеюсь, ты, возмужав, станешь цезарем, предводителем молодежи, будешь всем примером.

Рядом появился раб Сириск и сообщил, что преторианский трибун Марк Квинтиллиан пришел с докладом. Пертинакс закрыл дверь в комнату сына и, приняв суровый вид, велел Сириску привести трибуна.