Как вы считаете, Россия – это далеко? Русские привыкли воспринимать себя частью европейской системы, будь то образование, медицина или даже просто образ мышления. Но европейцы далеко не всегда считают нашу страну чем-то родственным, напротив: Россия воспринимается чем-то чужеродным, полной таинственных традиций культурой бурых медведей и игры на балалайке. Мы вызываем интерес, этого нельзя отрицать. И чем выше интеллект говорящего, тем больший восторг вызывает у него слово «Россия». Подобное отношение мне всегда льстило.

За все Камино нами было встречено много французов, поляков, огромное количество немцев, итальянцев и даже пара-тройка американцев и австралийцев. Я сейчас не учитываю пилигримов-испанцев, которых в собственной стране было, разумеется, пруд пруди. Мы же в тот сезон являлись единственными (почти) представителями России на Камино, и за нами довольно скоро закрепилась звание «русские терминаторы» :)

Тогда, в первый день, тридцатого июля, мы были полны энергии и энтузиазма. Ливень и влажная горная местность сельской Испании не внушали ни малейшего чувства беспокойства, рюкзаки были под завязку набиты купленными только что местными фруктами (с особенной пристрастностью мы отнеслись к персикам за 1 евро/кг), а мысли были целиком и полностью заняты тем, как первыми добраться до места ночевки в следующем городке.

Давайте я расскажу о системе жизни альберге, которая является схожей во всех регионах на территории Камино. Во-первых, вы никогда не сможете предугадать, где будете спать на этот раз. В том плане, что альбреге – это и бывшие школы, и церкви, и здания муниципалитета. Мы ночевали и на спортивных матрасах в спортзале местной школы, и в здании университета, и в гипер-модернизированных хостелах со стеклянными лестницами, построенных посреди глухой деревни где-то в лесной зоне.

Существуют муниципальные и частные альберге. Первые – это что подешевле и поближе к народу. Представляют собой одну или несколько больших комнат, заставленных двухъярусными кроватями. Койка-мест в них всегда несколько десятков, так что велика вероятность встретить там своих друзей плюс найти новые приятные знакомства. Цена варьируется от «донативо», что означает «за пожертвования», до десяти евро – дороже мы не встречали. Частные альберге – это нечто очень уютное, чистое и малогабаритное. Держат их обычно местные предприниматели, преобразуя под альберге собственные дома. Такие мини-пансионы встречаются на Камино каждые пару километров, предлагая отдых изнуренному жарой и тяготами пилигримьей жизни путнику. Стоят они начиная от десяти евро – и на сколько хватит алчности хозяев.

Главное, что роднит альберге с братьями-хостелами – часы работы. Открываются они в период от двух до четырех часов дня. К этому моменту у входа уже выстраивается внушительная очередь пилигримов-скороходов, довольно часто голодных и усталых, уже успевших нагулять 20-30-40 км по горам и холмам. Каждый должен зарегистрироваться и внести свой вклад в работу заведения звонкой евро-монетой.

К шести часам – а на деле намного раньше – мест не остается, и запоздавшие пилигримы с понурым видом расходятся искать свободные места в частных альберге или отелях. Около десяти вечера двери приюта закрываются, и выйти из него уже нельзя. Никому и не хочется, если честно. Народ устал, все давно спят.

Храпят, кстати, в альберге знатно. Настоятельно советую захватить с собой пару беруш и хранить их как зеницу ока. Но довольно скоро к храпу начинаешь относиться довольно философски, а позже и вовсе учишься его не замечать. Время сна ценишь на вес золота – а все почему?

Потому что в пять-полшестого утра начинают звенеть будильники у первых ласточек. Все вдруг массово начинают проявлять садо-мазо наклонности, слезают с теплых мягких кроватей еще до восхода солнца и шуршат впотьмах своими пакетами и рюкзаками. К девяти часам альберге пустеет окончательно, волонтеры начинают уборку, и к двум часам дня уже принимают следующую партию пилигримов.

И так каждый день с апреля по ноябрь – период работы большинства альберге на Камино. День сурка по-испански.

В первый день мы ничего этого не знали.

Я не знала, сколько людей планирует путешествовать с нами от этапа до этапа ежедневно, но готовила сестру к факту, что вечером вот такого красивого Альберге, как первый, она может и не увидеть, если мы не поторопимся. Услышать позорное «Извините, мест нет» не хотелось. Мы выдвинулись на маршрут в десятом часу, а стандартное время начала – полвосьмого.

Никогда не забуду тот день! Ливень все усиливался, а блага цивилизации, асфальт и хорошая дорога, остались позади вместе с любыми напоминаниями о городской жизни.

Мы позли вверх по склону горы, мокрые до нитки, с тяжелыми рюкзаками и довольно слабым представлением о том, правильно ли делаем, что идем, а не сидим где-нибудь в кафе, пережидая бурю.

Вокруг не было ни машин, ни людей, ни домов, – ничего. Был тропический лес – таким, как я представляла его в детстве, когда у меня еще была буйная фантазия. Ноги разъезжались в месиве из грязи и песка, кроссовки промокли насквозь, желтые стрелки на деревьях и камнях, расставленные волонтерами, чтобы указывать направление движения, встречались с той редкостью, что небезосновательно заставляла задуматься, а не потерялись ли мы вообще.

Компас в моей голове, в первый день работавших исправно, подсказывал, что блуждать нам по этим размытым дождем дорогам, затерянным в горах Испании, еще не менее двадцати километров.

Представили? А теперь добавьте к этому еще младшую сестру, которая, аки горная коза, скачет по лужам где-то на горизонте и, не переставая, подгоняет тебя фразой «Скорее! Мы должны быть первыми!»

Вот откуда в ней было столько выносливости, а? Ведь наматывать по 100 км на велосипеде она начала годами тремя позднее. Юлин ажиотаж по поводу нашей скорости был весьма оправдан. Общеизвестен факт, что в августе число пилигримов увеличивается в несколько раз – у всех отпуска.

Откуда-то издалека донесся звон колокола, удивленные и привлеченные гулким эхом, мы увеличили скорость и действительно вскоре вышли к небольшой церквушке, под крышей которой скопились, отдыхая, наши собратья-пилигримы. Мокрые насквозь, в разноцветных плащах и с неуверенной улыбкой на лицах.

Я заглянула в узкое окошко, расположенное по центру массивной дубовой входной двери. Помещение храма было полностью заполнено людьми. Священник только начал проповедь, и его низкий бархатный голос непонятным образом просачивался сквозь толстые каменные стены церкви наружу, так что мы, мокрые и усталые пилигримы, могли внимать его словам наравне с ухоженными и чинными прихожанами (как тем получилось явиться сухими и чинными в ливень – остается для меня загадкой по сей день).

Знаете ведь, что весь новый опыт врезается нам в память четче всего? Вероятно, поэтому я хорошо запомнила слова того священника, и голос его до сих пор звучит у меня в голове. «Нам не нужно искать смысл жизни так упорно и самозабвенно в каких-то глубоких и абстрактных понятиях, – говорил он, – ведь смысл в том, чтобы наслаждаться жизнью во всей ее простоте и получать удовольствие от самого процесса поиска».

El sienso de la vida es en buscar el sienso-mismo.

Вдохновившись, я перевела фразу сестре, но та, усталая и злая, бросила на меня взгляд, начисто лишенный возвышенной внутренней поэзии. Я немного скисла и вспомнила, что за пределами церкви идет ливень, а пилигримы кругом вдруг массово решили продолжить движение.

Нам тоже пора было собираться в дорогу. Но слова те отложились у меня в памяти и, вероятно, довольно весомо повлияли на мое восприятие Камино в целом.

Мы продолжили путь, теперь уже не в одиночестве. Нас догнал один из испанцев, до этого только бегло нам улыбавшийся. На голове его была синяя бандана, на подбородке – густая черная борода. Губы его снова разъехались в довольной приветственной улыбке, открывшей ряд белоснежных здоровых зубов. Всем, кроме последнего, он нехило походил на пирата.