– Сам её бери и делай из неё свою дурацкую статую!

Я наблюдал ссору двух чудовищ, а из моей руки фонтанировала кровь.

Уходя Горбун взял девчонку за ногу и уволок её с кухни. Через минуту он вернулся с лампой и железной шкатулкой. Поставил эти вещи на стол и подобрал с пола мои пальцы.

– Садись! Пришью!

Моё тело послушно устроилось на стуле рядом со столом. В двери кухни появилось зарёванное лицо людоедки.

– Видишь! Он меня слушается! Значит, перешёл мне по наследству, – хвастался горбун.

Он вонзал иглу мне в плоть, работал нитью. Наконец мои глаза выдавили пару слезинок. Я хотел, чтобы моё сознание растворилось. Если тело больше не подчиняется мне, тогда для чего оставили разум? Чтобы терпеть пытки?

– Погляди-ка! – горбатый мучитель показал мне мою руку.

Он пришил мои пальцы наоборот – ногтями к внутренней стороне ладони! Мои бледные, обескровленные пальцы были согнуты не в ту сторону!

– Так красивее, – убеждал меня горбун. – Я большой художник! И ты будешь моей лучшей работой.

Я не был способен ему возразить, и «большой художник» с гордой улыбкой разглядывал мою руку.

– Он увидит твои статуи и пожалеет, что я его не сожрала! – дразнила мелкая людоедка.

– Вот дрянь… не зря хрычиха тебя так называла – оскорбился горбун. – Но твоя правда. Пусть посмотрит и решит сам, что лучше: быть съеденным или стать настоящим шедевром. Решим всё без ссор и у нас не будет обид друг на друга.

Девчонка заставила его поклясться, что он отдаст меня ей, если я не захочу стать его творческой работой. Горбун был так самоуверен, что легко давал на отрез свою голову.

Он бросил иглу и нить и повёл меня за собой. Мы спускались по лестнице в чёрный подвал. Меня оставили около входа. Мелкая людоедка помогла горбуну зажечь старинные лампы. Свет являл моим глазам одну фигуру за другой. Весь подземный зал был заполнен страшными статуями.

Скульптуры из человеческих трупов стояли, сидели, были изогнуты в театральных позах. Человек без кожи, прикрывается руками, будто стесняется «своей наготы». Другой буквально разрывает на себе плоть, показывая скелет. Обнажённая женщина с разрезанным животом, пытается удержать руками свои внутренности. Лица большинства скульптур перекосил немой крик агонии и ужаса.

Горбун водил меня от статуи к статуе. Особенно он гордился теми работами, что были выполнены с использованием разных предметов: худой старик, сидящий на коленях, держал руль детского велосипеда, а сам велосипед пробивал его тело насквозь. У лысого здоровяка был корабельный иллюминатор в груди, а за ним коричневые лёгкие и сердце.

– Хорошо, когда есть зрители, а то мне их и показывать некому, – с сожалением сказал горбун, эти надругательства над человеческими телами он всерьёз считал искусством. – Это называется «пластинация». И самое сложное в ней – подготовка материала. Прежде всего нужно остановить процесс разложения. Сначала купаешь труп в ванне с формальдегидом, потом вымачиваешь в ацетоне, потом в жидком силиконе. И только на это уходят многие месяцы… Знаешь, что я сделаю из тебя?.. Отпилю тебе верхнюю часть черепа, опустошу голову и наполню её землёй, а потом посажу плющ. Представь себе: из твоей головы, из глазниц и изо рта будут расти побеги плюща и оплетут всё твоё тело. А твоё место будет у подвального окна. Ну! Разве я не гений?

«Убийца! Маньяк! Чудовище!», – вот, что я о нём думал и моё горло скручивалось от тошноты.

– Говори! Решай, чего ты хочешь: чтобы я превратил тебя в вечный шедевр или чтобы она тебя сожрала? – спросил горбун.

– Я сделаю это быстро! – пообещала девчонка.

Мне приказали говорить, и я почувствовал, что могу слегка шевелить языком. Сделав усилие, я произнёс всего два слова: «Отпустите… домой!».

Горбун ударил меня по лицу и пожелал провалиться. Людоедка готовилась снова устроить перепалку.

– Давай лучше так: пусть не достаётся никому, – сказал горбун. – Закопаем его в землю, и мы с тобой не в ссоре! Сами себе поймаем, кого захотим. А этот хрычихин раб пускай сдохнет. Нечего нам из-за него ругаться.

Эта идея привела девчонку в восторг. Ей так хотелось увидеть мои похороны, что она забыла о своём голоде.

Ругаясь о том, что я не был достоин видеть его экспозицию, Горбун вывел меня из подвала, показал, где стоит лопата и отдал распоряжение: «Иди на задворок и копай себе могилу!».

И я пошёл… Позади дома за каменным заборчиком было устроено небольшое кладбище в несколько надгробий. Там не было свободных мест, и я начал раскапывать одну из могил. Чудовища не возражали, они уселись на заборе и наблюдали, как я работаю.

У меня кровоточили недавно пришитые пальцы, алые струйки бежали по черенку, а я всё копал и копал. Уходил в землю, по колено, по грудь, по макушку… пока лопата не ударилась в старый гроб. Горбун подошёл к краю могилы.

– Ну-ка открой! – приказал он и с любопытством наблюдал, как я вытаскиваю руками ржавые гвозди.

– Это наш дед! – воскликнул горбатый увидев кости и отрепье. – Сам давно сгнил, а гроб целый. Давай ложись к нему. Будешь его другом на том свете.

Я подчинился. Подо мной хрустели и рассыпались кости. Вонь стояла непереносимая. Прах набился мне в ноздри и в горло. Я лёг и надвинул крышку. Теперь, не исполняя ничьи приказы, я мог подумать о случившемся:

«Вот как мне придётся закончить – заживо погребённым в зловонном гробу».

На крышку падала земля. Скоро мне стало нечем дышать и, похоже, я ушёл в отруб раньше, чем меня закопали…

Теряя сознание, я уже не рассчитывал прийти в себя и примирился с неизбежной смертью. Но холодный ночной воздух снова вернул меня в чувства.

Я не мог поверить, что вижу звёздное небо. Над могилой стоял запыхавшийся горбун.

– Так ты ещё живой, – сказал он шёпотом. – Вставай, не сдох в земле, так утонешь в ванной.

Я встал… и, кажется, сделал это сам, а не по приказу. Горбун помог мне вылезти. И тут, невесть откуда, выскочила тощая людоедка. С остервенением бешеной собаки, она бросилась на горбуна.

– Я знала, что ты мне соврёшь! – девчонка впилась зубами ему в ногу и одним махом её отгрызла.

– Помогай! Убери её! – орал мне горбун. С каждым укусом людоедка отбрасывала в стороны куски плоти.

А я не двигался с места. Ко мне вернулась свободная воля!

Горбун дотянулся до лопаты, и тяжёлым ударом пришиб девчонку. Стоя на коленях, он потратил последние силы, чтобы разрубить её лезвием. Круглая голова людоедки откатилась к забору.

– Гадина, – простонал горбун, его растрепали до костей, мясо висело обрывками. – Неси меня в дом!

Его слова никак не подействовали, и я ударил его ногой в лицо. Горбун упал в разрытую могилу. Он не мог вылезти сам и выкрикивал мне в след грязные ругательства. А я, не чуя под собой земли, бежал к трассе, где на обочине всё ещё стояла моя машина с открытой дверью.

Мне казалось, что судьба решила надо мной поиздеваться. Едва мне удавалось приспособиться к последствиям одной беды, на меня сваливалась новая.

Моя жизнь разбита. У меня даже машины не осталось, я её продал, чтобы погасить часть долгов. И приходилось ездить на метро, как в студенческие годы. Мой дом теперь был на самой последней станции. В пути я утешал себя тем, что это временно. Многие падают на дно и начинают всё с начала, да и вообще миллионы людей живут в таких же условиях.

Но когда мой вагон опустел и два соседних тоже, стало казаться, что меня одного занесло к чёрту на рога. Стараясь спасти вечер, я купил торт – самый дорогой, что был в магазине. И ещё взял хорошего вина.

Хотел устроить жене маленький сюрприз. Просто так, без повода. А её не оказалось дома. В комнате и на кухне горел свет, но Кати не было в квартире.

Её белый пуховик, который она часто носила, висел на вешалке, а любимые сапоги стояли у порога. Она могла уйти в чём-то другом, ведь у неё было полно одежды и обуви. Но её сумка стояла на журнальном столике. Мне показалось странным, что, Катя её не взяла. К тому же в ней лежали её ключи от квартиры.