Мое основное оружие. Вампиры любят таких, тонких, хрупких и беззащитных. С наивной улыбкой и мечтательным взглядом. Только с последним у меня определенно проблемы. Усмехнувшись, наблюдаю, как правая бровь, что изогнута сильнее левой, скептически изгибается. Вместо сломанной куклы вампира я снова вижу себя. Заледеневший взгляд, резкие черты лица и решительность.

Должны же когда-то эти метаморфозы закончиться? Слишком болезненный процесс рождения новой меня. Хорошо, что хотя бы больше не пытаюсь нырнуть обратно.

Вздыхаю и выхожу из ванной, заставляя себя насколько возможно держать спину прямо. Стараюсь идти медленно, чтобы не раскачиваться из стороны в сторону при каждом шаге. Правда — «кузнечик». Милое прозвище понравилось с первых дней и тут же приросло намертво. Окрестила им, конечно, баб Клава. И почему я удивляюсь, что репутация пьяницы от меня не отлипает? Видимо, обидела ее чем-то, надо хоть понять, чем.

Человек, чье прозвище явно было если не «оргазм на ножках», то «Тестостерон» с большой «Т» и протяжным «о-о-о» на выдохе, откинувшись на спинку стула, расслабленно сидел с закрытыми глазами. Широкая грудь мерно вздымалась под футболкой, а длинная шея выгнулась, из-за чего кадык проступал сильнее сквозь загорелую кожу. Сергей не спал. Пальцы крепко сжимали чашку, круговыми движениями полируя надпись «это вам не тру-ля-ля с 23-м февраля». Моя же кружка стояла на столе, а от ее поверхности не шел пар. Так уж вышло, что некоторые привычки друг друга мы выучили. Например, то, что чай я пью разбавленный. Ненавижу кипяток.

Территория, где действует негласный пакт о ненападении.

Но это я делала впервые. Медленно опустившись на стул и глядя на то, как дрожат ресницы Сергея, наблюдающего сквозь них за моими движениями, я сжала пальцы на чашке. От напряжения казалось, что она сейчас разлетится в руках. Мозг кричал, в панике подбирая самые интересные слова в мой адрес, когда, облизнув губы, поднесла керамический край к лицу. Кадык на шее мужчины, что выпирал почти сразу под нарочно небрежной щетиной, дернулся. Мужчина открыл глаза и нахмурился, сведя густые брови.

Да, детка, я собираюсь это сделать.

Потому что мне кое-что нужно вытащить из тебя.

— Будем считать это новым шагом в наших отношениях, — усмехнулась я, делая глоток.

— Как хочешь, но я из твоих рук все равно ничего не возьму, — уткнувшись в свою чашку, констатировал Сергей.

Но я уже знаю, что возьмет. Только сначала мне нужно не это. Голубые, словно небо в самый ясный день, глаза внимательно наблюдают, как я, сделав еще три жадных глотка, ставлю чашку на стол. Бровь удивленно приподнимается, когда Сергей замечает, что чая в кружке осталась половина. Даже мимические морщины ему к лицу.

Мозг грозится свернуться трубочкой и уползти в алкогольные пучины прошлого, прикрывшись одеялом из слез. Воздуха мало, а перед глазами бегут цветные пятна. Отвратительный мерзкий страх, что теперь охватывает каждый раз. Но, кажется, я справляюсь с так и не накрывшим приступом. Потому что до сих пор сижу, положив ногу на ногу, и молча разглядываю оранжевый рисунок знака зодиака — лев — на своей кружке.

— Я знаю правила, — наконец говорю я, закусывая губу и чувствуя, как сердце стремится поставить новый рекорд по частоте ударов в минуту, — но военные, Сергей. Эти парни не заинтересуются каким-то мелким мошенником. Они в принципе не лезут в дела полиции. Я просто сравниваю наше с тобой положение, вот и все, — кивнув на окно, выдавливаю улыбку, — ты знаешь, почему я здесь.

— О да, schatz, незабываемый агрофитнес, — он усмехается.

Поставив руку на сиденье, отчего мышца на предплечье напрягаются, соблазнительно растягивая футболку, Сергей подается вперед. На лице больше нет выражения коварного соблазнителя, что питается женскими сердцами как семечками. Поправив волосы, я чувствую, как холод разливается по венам в том месте, где коснулся его взгляд. Давай, детка. Вот же я, вся такая тебе доверяющая. Это для блага нас обоих. Потому что какого-то черта я тебя до сих пор не заложила. То ли от придыхания баб Клавы, то ли от шестого чувства, что у меня атрофировано и работает избирательно. Чаще всего не туда.

— Ты здесь не потому что нужно переночевать, — поставив кружку, я подаюсь вперед, — за три года такой необходимости не возникало.

— Тогда почему? — сложив руки на груди, он наклоняется, словно с такого угла мои мысли видно лучше.

— Пытаешься спрятаться на виду.

Голова тут же отзывается тупой ноющей болью. Моргнув, трясу, пытаясь отогнать призраков, что так настойчиво разбирают когтистыми пальцами тонкую перегородку с моим прошлым. Знакомый голос, от которого кровь сворачивается прямо в венах, звучит в ушах, словно я слышу его прямо сейчас.

«Сим, ну а где еще я мог наслаждаться таким зрелищем? Важное, детка, всегда лучше прятать на виду».

Задержав дыхание, пытаюсь проглотить воздух. Обманка, которая помогает.

Ни одна мышца на лице Сергея не дергается. Ледяное спокойствие. Его и полиграф вместе с сывороткой правды не расколет. Только вот сейчас он думает, что перед ним убийца. И если пришел за помощью, у меня есть шанс узнать правду.

— А ты в этом спец, да?

Его вопрос я уже практически не слышу. Он доносится сквозь какой-то густой слой, как через кисель пробираются слова. Дернувшись, чувствую, что локтем зацепила что-то, но пальцы просто сжимают голову, пытаясь прогнать ядовитый голос из-под черепной коробки. Не сработало.

Острая боль пронзает насквозь, заставляя ногу зайтись в судороге. Твою мать. Вцепившись пальцами в край столешницы, стараюсь нащупать себя здесь и сейчас, но новая судорога с криком выбивает меня на пол. Все исчезает вокруг. Остается только боль и страх, что ядовитыми волнами пронзает все тело.

— Такое зрелище, — вздох сожаления, — ладно, где эта дрянь? — кто-то трясет меня за плечи, а я шиплю.

Удар по лицу. Понимаю, что не первый, но ничего не могу сделать.

— То, что ты колешь. Где оно? — пытаюсь разглядеть за пятнами что-то перед лицом, но не получается, меня трясут за плечи. — Я сейчас перестану играть в рыцаря и останешься одна. Лекарство где?!

Лекарство. Цепляюсь за это слово, сжимая пальцы на чем-то твердом и прохладном. Облизнув губы, пытаюсь вернуть себе дыхание. Медленный вдох. Я дома. Выдох. У меня есть голос.

— Коробка, — выдавливаю из себя, — на холодильнике.

Успокаивающая прохлада исчезает и возвращается через целую вечность. Пальцы сдирают ткань с плеча, вгоняя иглу в мышцу. Словно железная рука сжимает меня, прижимая к чему-то крепкому, а я лишь чувствую, как судороги замедляются под действием транквилизатора.

— А теперь спать, — чей-то голос раздается над ухом, но я чувствую лишь, как сознание ускользает.

Так странно. Я не слышу его сердца.

Три года назад

Жжет. Ощущение того, что кожа сейчас просто слезет от давящего жара. Я горю? Но тогда почему это только рука и лицо? Облизнув пересохшие губы, отворачиваюсь от источника. Пошевелить рукой нет сил. Чувствую, что дернулся лишь палец.

Какой-то отвратительный писк проникает в голову, а я пытаюсь открыть глаза.

— О, боже, Женя, закройте жалюзи! — кричит кто-то, а по помещению разносятся звуки шагов.

Одни — точно принадлежат мужчине, суетливые, торопливые. На полу плитка. Слышу, как стучат высокие каблуки девушки, что несмотря на показную спешку идет к окну медленно, старательно пытаясь изобразить модельную походку. Но вот жар исчезает, и с губ срывается невольный стон.

— Простите, это недоразумение, — бормочет мужчина, а я сглатываю слюну, — видимо, утром кто-то из уборщиц не закрыл.

Вернее, просто сглатываю, потому что слюны нет в помине. Пересохшее горло отзывается тупой болью.

— Пить, — выдавливаю из себя.

Мужчина осторожно усаживается рядом. Его движения слишком аккуратны, а в голосе сквозит какое-то сомнение. С тяжелым вздохом мне все же удается разодрать ресницы. От света морщусь, а перед глазами пляшут цветные пятна.